Города монет и пряностей - Валенте Кэтрин М. - Страница 12

– К чему парни в краю без яиц? – рассудил он.

Но мой отец покачал головой и сказал:

– Вы забрали у меня двух сыновей и взамен дали лишь мясо. У меня осталась дочь, пусть она сама выбирает, идти ей с вами или нет. А сыновей больше не просите – их нет.

Вербовщик нахмурился:

– Мой Король не одобряет, когда женщины сражаются.

Мой отец пожал плечами, и на его покрасневшем от мороза лице появилась полумёртвая улыбка.

– Тогда вам тут нечего делать.

– Нет, – сказала я очень тихо. – Я хочу пойти. Обрежу волосы, стяну грудь повязкой и надену тяжелый шлем. Я отправлюсь туда, где сгинули мои братья, и буду биться там, где они должны были биться. Это будет не так, как если бы мы собрались вместе, но всё-таки достаточно близко, чтобы я смогла петь их духам под сенью деревьев, чьи названия мне неизвестны.

Отец и вербовщик уставились на меня: один со скорбью в глазах, другой – с расчётом.

– Не отказывай просящим, – ответила я, не в силах поднять глаза и взглянуть на отца.

Они вместе остригли мне волосы – в те дни они были очень густыми. Я лежала у пенька, пока отец и вербовщик по очереди рубили их ржавым топором. Груди я перевязала сама, скромности ради. Вербовщик надел мне на голову собственный шлем: тот был с защитой для подбородка и сидел тяжело, как чувство вины. Я скрылась за поворотом тропинки… По дороге спросила вербовщика, похожа ли я на парня.

– Ты похожа на делателя вдов, – сказал он, добродушно рассмеявшись.

Так я получила своё солдатское имя. Мы шли к холмам, и солнце подымалось по небосклону.

Не прошло и года, как я вдохнула пятилиговый туман, оказавшись в самой его гуще. В моей груди всё распухло и взорвалось, словно барабан, в который всадили нож.

В Саду

Лоб мальчика сморщился, как потрёпанный молитвенник. Он нервно ковырял под ногтями, уставившись на мох; его плечи были напряжены.

– Мой отец посылал многих вербовщиков во все концы страны, и они возвращались, ведя за собой непохожих друг на друга новобранцев, словно молоденьких куропаток. Они все хорошо выглядят в своих мундирах. А мне пообещали алый плащ, когда я вырасту.

Лицо девочки осталось гладким и непроницаемым, как вода в пруду.

– Это всего лишь сказка, – проговорила она.

– После войн, которые устраивает мой отец, у варваров появляются акведуки, дороги и общественные бани.

– Уверена, это правда.

– Один из моих воспитателей родом из покорённой страны. Он говорит, что любит Дворец и свои одеяния из многослойного шелка, а его дети счастливы.

– Я не стану подвергать сомнению слова другого человека. Ты не должен мне ничего объяснять.

Мальчик ещё сильнее нахмурился. У него зудели ладони. Небо было тёмно-серым, сквозь облака из грубого холста проступали стежки ночной синевы.

– Иногда я забираюсь на хурму и наблюдаю, как муштруют солдат, – тихонько призналась девочка. – Офицеры красивые и такие высокие. Я не думала, что мальчики вырастают такими высокими. Ряды шлемов ослепляют меня.

– Однажды я такой надену, и у меня будет длинный изогнутый меч в придачу, и никто не предложит мне петухов.

Двое детей на миг умолкли. Тусклый диск солнца отбрасывал припадочные тени на камни, точно руки, которые не могут схватить желаемое. Девочка следила, как мальчик теребит свой пурпурный браслет и избегает смотреть ей в глаза. Пока скворцы и заплутавшие испуганные чайки кружились и кричали над их тёмными склонёнными головами, девочка решила, что лучше продолжить историю, как продолжает идти вперёд солдат, забывший обо всём, кроме холма впереди и собственных усталых ног.

Сказка Воительницы

(продолжение)

Его кожа осталась в моих руках.

Я не увидела Короля. Мне и не хотелось, но какая-то маленькая часть меня – та, что воображала его в авангарде и с вороньим плюмажем на серебряном шлеме, – была разочарована. По слухам, Король заперся в замке, окруженном реками, белой и чёрной. Это походило на сказку, и я много раз задавалась вопросом, существует ли вообще этот Король, и не окажется ли так, что мы маршируем, сражаемся, копаем и едим жутких червей, сороконожек и грязь, чтобы не умереть от голода, лишь потому, что кто-то где-то когда-то вообразил себе Короля в золотой короне?

Я уверена, что кто-то где-то когда-то уже рассказал историю этого Короля. И уверена, она интереснее моей. Это важная история, в которой много событий, пышных церемоний и серьёзных последствий для округи. Я же просто солдат и не знаю таких историй.

Сначала я переживала, что мой обман раскроется. Но после нескольких недель в жирной грязи и тумане, холодном как ледяная корка на ведре с молоком поутру, солдаты становятся неотличимы друг от друга. Мне никто не задавал вопросов. Меня отправили в дозор и дали деревянный меч. Мужчины смеялись, как стая ворон на дереве, и говорили, что настоящий надо заслужить. В основном, я носила собственную одежду и шлем, что мне дал вербовщик, хотя многие пытались выменять его на что-нибудь. Похоже, Король считал, что для железа и кожи есть другое применение. Мне велели стеречь двенадцать бочек, окованных железом, и не заглядывать внутрь. Всё просто… Однако теперь, вспоминая об этом, я вижу лишь кожу, влажной тряпкой текущую сквозь мои пальцы.

Наш лагерь располагался посреди широкой степи, которая благодаря заботам сотен солдат принесла обильный осенний урожай грязи. Грязь была повсюду: в волосах и глазах, под ногтями, на коленях, в горле и носу. Она пахла листьями, грибами, навозом и нами, потому что мы не различали свои запахи в грязи. Бочки были покрыты слизью, а по деревьям карабкалась зелёная плесень. Я стояла со своим смешным игрушечным мечом и смотрела в темноту. Мои мышцы были натренированы заботой о коровах и лошадях, заменившими мне братьев. Разве можно называться стражем, если никто не посягал на то, что я стерегла? В конце каждой смены я пила ужасный чай, который заваривали из пшеничных зёрен, гусениц и грязи, прежде чем несмело спросить, не заслужила ли я, благодаря своей стойкости, настоящий меч. Один за другим солдаты, бородатые и бритые, лысые и волосатые, смеялись и говорили, что мне не видать меча, пока кого-нибудь не убью.

Однако мы не сражались, и я никого не убила. Между навершием и рукоятью моего деревянного меча завелась плесень. Я ждала: мы все ждали. Мой вербовщик привёл в порядок золотые кисти и отправился в следующую деревню. Я спросила о своих братьях. Но разве кто-то помнит о двух погибших парнишках? Я ждала; мы все ждали. Всего один раз я спросила офицера, чей мундир ещё не потерял цвет, что находится в бочках. Он побледнел и скривил губы: его чуть не стошнило на мои ноги в жалком подобии обуви.

– Это прислал слуга Короля. Ещё до того, как ты сюда попал. Я знаю, что там, а ты нет. Угомонись, тебе же лучше, чтобы мы не поменялись местами!

Я была хорошим солдатом и стерегла порученные мне бочки. Полгода ими никто не интересовался. А потом его кожа осталась в моих руках, и я в последний раз вдохнула чистый воздух.

Ночью было очень темно, как внутри огромного чёрного сердца. Сквозь туман и грязь доносились шорохи и всхрапы, временами кто-то плакал, вокруг постоянно хлюпало. Он пришел – подполз, будто сороконожка, виляя из стороны в сторону. Его шлем был с трещиной на макушке, покрытые жесткой щетиной щёки запали. Наверное, он долго выжидал, пока на вахту опять заступлю я, худенький солдатик с деревянным мечом. Он бросился к моим бочкам, но я преградила ему путь, размахивая бесполезной глупой палкой. Несколько раз ударила его по глазам, и он охнул, застонал. Сражаясь в грязи, мы дышали тяжело и быстро, собственный вес по колено вдавливал нас в мягкую землю. Он саданул меня в живот, но я не уступила, хотя на миг потеряла способность дышать, будто из меня вырвали душу. Мы вместе упали на бочки. Я оказалась сверху, и его потная туша разбила один из деревянных сосудов; щепки вонзились в мутную жижу. Я вскочила… и его кожа осталась в моих руках.