Девятая рота. Факультет специальной разведки Рязанского училища ВДВ - Бронников Андрей - Страница 23

Занятия закончились, оцепление было снято, и через час мы уже были в стенах училища. Таким образом майор Тимофеев учил нас, что как бы ни был разрушителен взрыв, каким бы он не казался неуправляемым, если все делать правильно, то все произойдет, как тебе надо, а для этого необходимо глубоко изучить свое дело.

Не менее интересными были и теоретические занятия. Особенно запомнилась тема по изготовлению взрывчатки из подручных средств. Записи велись в секретной тетради, которая была у каждого курсанта. Я не знаю, что сейчас такую информацию публикуют в свободном доступе Интернета, но нас обучали сложной, но доступной в полевых условиях технологии и рецептуре. Выходной продукт — взрывчатое вещество — был надежным, только имел один недостаток — пониженную мощность, поэтому необходимо было использовать специальные коэффициенты в формулах при расчете ВВ.

Короче говоря, МПД было наукой точной и опасной, незнание которой могло грозить гибелью, как и случилось в 3-й бригаде СпН.

Три перечисленные мною предмета — ТСП, военная топография и МПД — были неразрывно связаны между собой. К примеру, тема моей курсовой работы в конце третьего курса была «Поиск, разведка и уничтожение трубопроводов, продуктопроводов и сопутствующих инженерных сооружений».

Постепенно, шаг за шагом, от простого к сложному готовились профессионалы своего весьма специфического дела. Только профессионализм придает уверенность в себе, что в свою очередь служит основой для выполнения задач подразделениями специального назначения.

Как бы высокопарно это ни звучало, но все предметы: ВДП — парашютные прыжки, минно-подрывное дело, огневая подготовка, ТСП и другие воспитывали в курсантах смелость, что, как известно, является главным качеством бойца.

Глава 15. Чрезвычайное происшествие

Шесть месяцев в армии — это громадный срок. За это время может произойти столько событий, что в мирской, гражданской жизни не объять и за годы. Я об этом уже говорил, но таковое действительно, только если ты, в особенности курсант первого курса, находишься на службе, а если в отпуске, то эта истина обретает прямо противоположный смысл. Как ни кричи, но «прекрасное мгновение» останавливается, только когда ты оказываешься в стенах родного училища. Иными словами, первый отпуск пролетел так, что его и мгновением назвать трудно. Это было нечто еще более быстрое и скоротекущее.

Отпуск у нас всегда был на две недели позже, чем у инженерного факультета. Пока все училище отдыхало, мы тянули поочередно тремя взводами караульную службу. Четвертый курс после Нового года освобождался от всех нарядов, в том числе внутреннего по роте.

Нельзя сказать, чтобы я уезжал из дома без грусти, но это было уже не так тяжело, как при поступлении. И теперь, когда я слышу звуки подзабытой теперь песенки: «На прощание пожмем мы другу руки, И покинет отчий дом мученик науки… Вспоминайте иногда вашего студента», мое сердце вновь испытывает те эмоции, что я испытывал в том своем первом курсантском отпуске.

Теперь в училище все-таки меня ждала встреча с новыми друзьями, как оказалось впоследствии, самыми надежными по всей жизни. Впрочем, к ним в дальнейшем прибавились друзья по офицерской службе. Однако в любом случае в гражданской жизни я новых таких друзей не приобрел, самые верные остались в армии.

Тогда же выяснилось, что наш однокашник Шура Шиков сирота и ехать ему было просто некуда. Чуть позже он сдружился со своим тезкой курсантом четвертого взвода (на тот момент второй курс) Александром Пушкаревым и стал ездить в отпуск с ним. Добрая и отзывчивая семья Пушкаревых приняла его буквально как родного, а затем и дала ему свою фамилию. Так у нас в роте стало два Александра Пушкарева. Один старший, другой — младший.

Курсанты (слева направо) Пушкарев-старший, Фролов, Воробьев

Снег сошел быстро, и наша обременительная война с сугробами закончилась победой, впрочем, временной. Можно было только порадоваться, что Рязань — это не Сибирь, где биться пришлось бы на месяц дольше.

К огорчению Ивана Фомича, потепление принесло повышение активности «самоходчиков». Наш командир взвода Якимов тоже был самоходчик, только настоящий, в ином смысле этого слова. То есть проходил службу в подразделениях ВДВ на самоходно-артиллерийских установках.

В нашем случае имеются в виду убывшие в город курсанты без разрешения командира (пишу это разъяснение, поскольку в теперешние времена многие молодые люди абсолютно не представляют себе армейскую службу).

Самоволка была своего рода рейдом за линию фронта. В грубом приближении так оно и было. Сначала необходимо скрытно приблизиться к кирпичному забору, потом преодолеть его. Высота этого препятствия составляла почти три метра, но имелось основание, которое на полкирпича было шире основной части забора, и эта приступочка очень помогала «самоходчику». Поверху шел частокол острых штырей. Однажды ваш покорный слуга завис на них, пропоров по неопытности полу кителя. Благо товарищи выручили. При этом еще кто-то должен был прикрывать тылы в казарме, поскольку провал мог случиться скорее всего там.

По последствиям и целям, естественно, разница большая, однако мне думается, что для некоторых из нас в свое время проще было вступить в боестолкновение с «духами», чем столкнуться в городе нос к носу, например, с полковником Ашихмином.

Команда на общее построение прозвучала в воскресенье неожиданно, сразу после возвращения со спортивного праздника. Такой издевательский титул марш-броску летом и лыжному кроссу зимой мог присвоить только иезуит из политотдела. Это ежевоскресное мероприятие имело только одно положительное свойство — кратковременность. В течение часа каждый взвод и рота отдавали дань спорту (как будто в будни этого было мало!), а затем наступало время отдыха. Одни собирались в увольнение, другие могли поспать, а третьи занимались… спортом.

Планы неожиданно нарушились, и вся рота, сопровождая построение нецензурными комментариями, начала лениво собираться на ЦП. Иван Фомич стоял в своей любимой позе — чуть сутулясь, руки за спину, ноги на ширине плеч — и внимательно наблюдал за курсантами, особое внимание уделяя четвертому курсу.

Ох и смекалист был наш «Бздынь»! Он тоже не знал повода построения, но именно это заставляло его напрячь мозги. Иван Фомич давно понял, что отдыха после армейской роты здесь ему не будет. Неоднократные походы на ковер к генералу приучили его быть готовым ко всему. Старшекурсники и так почти беспрерывно «дисциплину хулиганили» и «водку пьянствовали», а с наступлением весенне-летнего периода активность увеличивалась, к тому же начинал свою работу «сучий» парк, примыкавший к складам и автопарку на задах училища.

С наступлением тепла этот островок зеленых насаждений изобиловал особами противоположного пола, отнюдь не отягощенными ни девственностью, ни правилами приличия. Курсантов там из своих офицеров никто не отлавливал. Это и «самоходом»-то почти не считалось. Однако был риск нарваться на патруль связистов или автомобилистов, которые приходили туда «за результатом».

Иван Фомич напрягся. В его поле зрения попал курсант Носов. Наряду с «Дусиком» Бересневым, Слеповым, Рюминым личностью он был «хулиганской», известной, «как в Рязани, так и за Трубежом».

Последний каламбур, взятый мной в кавычки, был на редкость удачно отвечающим своему содержанию. Историческая речушка Трубеж протекала аккурат по северной окраине Рязани и заодно частично определяла границу училищной территории. За ней начинались поля и веси, которые иногда служили курсантам полем боя как на тактико-специальной подготовке, так и в реализации любовного потенциала.

«Бздынь» подошел вплотную к Носову и пристально посмотрел прямо в лицо. Носов стушевался и опустил глаза. Последний был наголо обрит, его роскошные усы также отсутствовали, вместо них на фоне успевшего загореть лица выделялось светлое пятно. Такая удивительная и необычная трансформация произошла с ним буквально за ночь.