Волчья дорога (СИ) - Зарубин Александр - Страница 55

— Шелудивую, — ещё одна ветка в руках хрустнула, разлетевшись пополам.

— Но если в повозку мне блох принесет — ночевать в сугроб отправится, неважно, волк там или барон.

Тут Анна огляделась. Не принес пока, слава богу. Над головой шумел чёрными ветками лес, недалеко — Анна слышала приглушенные ветвями звуки — неторопливо сворачивался лагерь. Долго ещё ему сворачиваться, час, а то и два. А вокруг — поляна, под сенью чёрных ветвей. Сверкнуло солнце. Тонким искрящимся лучом пробилось сквозь хмарь и чёрную хвою. Вспыхнуло в ветвях, разлетелась красным огнем на искры. Рябина. Замерзшая, алые круглые ягоды над головой. Как брильянты в оправе — в тонком, прозрачном льду.

"Красота-то какая", — подумала Анна, осторожно протягивая руку. Прыгнул в глаза льдисто-алый солнечный зайчик. Колокольчиком прозвенели тонкие льдинки, хрустнула в пальцах промерзшая ветвь.

— Волшебство, прямо — невольно шепнула она, кладя гроздь в корзинку, — одно жаль, лед растает.

Анна встала, осторожно собирая с веток искрящиеся рубином грозди. Вечером можно будет сесть у костра, взять иглу и нить покрепче, нанизать ягоды одну к другой, плотно. Бусы сделать. Как раз хватит на три ряда. Три ряда алых и рубиновых капель на белом фоне сорочки. Жаль, лед растает, было бы красиво. Солнечный свет играл и переливался в острых, ледяных гранях.

За спиной затрещали, ломаясь, сухие ветки. Анна вздрогнула, обернулась — на месте, вдруг, алая гроздь выпала из руки и прокатилась по снегу.

— Ой, — выдохнула она и улыбнулась, — ты меня напугал. Привет, Рейнеке. — Треснула ветвь ещё раз. Под огромной шерстистой лапой. Лохматый зверь шагнул на поляну. Замер на миг.

— Ой, — холодок белкой пробежал по спине. Зверь сделал ещё шаг. Вперёд, к ней, затрещали под лапами ветки

"А это не Рейнеке", — поняла она, замерев и опустив руки. Огромный, куда больше юнкера, взъерошенный зверь. Шерсть на загривке — комками и лохмами. Грязно-белая шерсть. Зверь зарычал. Хвост взрыхлил снег — роскошный белый хвост с кисточкой на конце. Невольно вспомнилось, как ругался на "Лиса" Рейнеке. Шаг вперёд. Анна замерла, лишь руки нырнули вниз, в складки юбки. Опять треск ветвей под когтистой лапой. Девичья ладонь нащупала холодную рукоять — обрезанную рукоять подаренного Рейнеке пистолета. Спиленный почти по полку ствол полез вверх. Осторожно, по доле дюйма. Зверь мотнул головой.

И прыгнул. Мигом, беззвучно. Орленый курок зацепился крылом за узел на кушаке, затрещала, расходясь по шву, юбка. Анна рванула застрявшую рукоять. Истово, уже понимая, что не успеет.

Удар. Тьма. Ослепительная, до черноты, тьма в глазах. И алым звенящим дождем разлетелись по снегу гроздья рябины.

***

— Командир, пора выступать, — окликнул сержант капитана Якова Лесли. Потом ещё раз, нетерпеливо. Яков молчал. Тёмный лес молчал в ответ, ветер стих, лишь кое-где осыпался тонкий серебристый снежок с чёрных веток.

— Пора, капитан, — сержант осторожно коснулся его руки.

— Рейнеке вернулся? — бросил в ответ Яков, не отрывая глаз от чёрного леса.

— Нет.

— А Анна? — сержант промолчал. С козел повозки замотала головой Магда, солдатская жена — не видели, мол. Молчал тёмный лес. Капитан набрал воздуха в грудь и коротко рявкнул:

— Отставить!

4-2

Погоня

Анна приходила в себя. Долго, мучительно. Противный соляной вкус на губах, в глазах — огненные круги, мир вокруг — трясется и подпрыгивает, как на ухабах. Открывать глаза было больно, почти до слез. И получилось не сразу. Но получилось — искристая пелена разорвалась. А мир вокруг продолжил качаться, как карета на полном ходу. Огляделась — это не мир, это и впрямь карета. Аляповатая, простая обивка, широкие окна, дверь рядом ... На полном ходу Анна побоялась проверить, закрыта она или нет. Повернула голову, подняла взгляд. Напротив сидел человек. Один. Высокий, беловолосый. Точнее, седой, совершенно седой, белые волосы клубились гривой надо лбом и спадали на плечи. Тяжелое лицо с массивной, грубо выступающей вперёд челюстью. Борода — короткой, хищной, торчащей вперёд эспаньолкой. Тонкий нос. Незнакомец заметил, что Анна его разглядывает, дернул подбородком, но ничего не сказал. Будто так и надо. Молчала и Анна, опустив глаза. Карету трясло и раскачивало, в голове плыла боль. Острыми всплесками, от затылка к вискам, в такт дергающейся на ухабах повозке. Замутило на миг. Анна невольно сглотнула. Расплылся по рту кислый, противный до ужаса привкус. Незнакомец напротив дернул челюстью ещё раз, проговорил — не изменив позы, равнодушно:

— Вздумаешь блевать — выкину. На полном скаку, — кривая ветка хлестнула по стеклу наотмашь.

Анна сглотнула. Потом ещё раз. Тошнота унялась, девушка подняла глаза и спросила:

— Кто вы? — конец фразы смазался. Анна сглотнула опять. Незнакомец отвернул голову. Медленно.

— Я уж думал, что произошло чудо, и мой сын нашёл женщину, которая умеет молчать. Я ошибся.

— Ваш... сын? — даже пропала куда-то тошнота. Анна нагнулась вперёд, напряженно вглядываясь в сидящего напротив человека. И вправду. Такое же круглое лицо, нос, как и у юнкера, с горбинкой. Только у Рейнеке челюсть не такая страшная.

— Ваш сын? — прошептала она. Человек напротив усмехнулся. Чуть поднялись уголки губ.

— Только не говори, что он не назвал тебе моего имени.

"Зачем ему, — подумала Анна, — да и не до того было". Карета подпрыгнула.

— Ваш сын... Рейнеке...

— Милостивый господин барон для тебя. И заткнись, раз уж говорить не умеешь, — пальцы мужчины пробили нервную дробь по стеклу, бородка дернулась ещё раз — раздраженно.

— Зачем... — начала она, осеклась, встретившись на миг с мужчиной глазами. Выдохнула, собралась и отчаянно бросила, прямо в эту торчащую челюсть:

— Отпустите меня.

— Куда?

— Домой... — ответила она, дивясь простоте вопроса.

Барон рассмеялся, будто шутке. Чёрной, злой и не смешной ни капельки:

— У обозной девки, оказывается, есть дом? Может и достойное приданое найдётся?

Слова ударили молотом по вискам. Анна застыла на миг. Барон усмехнулся, но она этого не заметила. Не до него. Вдруг поняла, что машинально назвала домом лагерную круговерть. Палатки, повозки, острый дым от костров, барабанный бой по утрам, ленивую перекличку вечером. Лохматую шелковистую шерсть под рукой. Она подняла глаза, поймала взгляд барона своим и повторила:

— Отпустите меня домой. Пожалуйста.

Голос не дрогнул. Дрогнул барон. Дернул бородой, отвернулся к окну и бросил короткое:

— Будешь болтать — выкину. Своё место забыли...

За окном плыли ели чёрной стеной — их ветви прыгали вверх и вниз, в такт скачке, размеренно. Конские, оскаленные морды — при карете конвой. Десяток всадников. Вроде, стекло мутное, ничего не видать..

— Скажите хотя бы, как вас зовут, — пробормотала Анна, отворачиваясь. Стерла влажную каплю с носа и вежливо добавила, — ваша милость.

Барон ударил ее. Даже не обернувшись, одной рукой. Колымагу качнуло, Анну кинуло назад. Узловатая ладонь скользнула по скуле, оцарапали кожу тяжелые перстни. Это было неожиданно, хоть и не больно.

"За что?" — побежала мысль испуганной мышкой. Анна сжалась, забилась в угол. И больше не поднимала взгляд. Колымагу неимоверно трясло, вертелась тарантеллой паутина трещин на коже обивки. Плыли чёрные ветви за окном — назад и назад. Щипало в глазах — противно до холодного, липкого ужаса. А колымага неслась вперёд, унося Анну — куда? Ей не сказали...

****

— Куда унесли? — сердито рявкнул капитан Яков Лесли. Руки на эфесе, шляпа сбита на лоб, настроение далеко от благостного. Разведка шныряла по лесу битый день, ничего не нашла и только сейчас соизволила вернуться.

— Не сказали, — огрызнулся стрелок Ганс, сбил грязь с сапога, откашлялся и продолжил доклад, как ни в чем не бывало.

— В лесу куча следов, утренние. Больше никого. Следы звериные, человеческий — один. Девичий, Анны, судя по отпечатку. Идет до поляны на опушке. Потом прерывается, дальше — сплошная полоса — будто тащили её. Точнее тащил. Зверь, один, по лапам — вроде нашего, но куда больше. Потом ещё группа следов. От южного поста — на север, северо-запад. Один из них — наш, — капитан поднял бровь, Ганс кивнул, имя Рейнеке-юнкера предусмотрительно спряталось за кашлем, — видимо, парень учуял, кинулся в погоню. В лесу его перехватили. Трое, поменьше. Но тоже здоровые, белые, судя по шерсти.