Дьявол в сердце - Жей Анник - Страница 28

Как же она удивилась, узнав, что вторник — как раз день «Гамлета». Значит, Вейсс и она каждый вторник будут встречаться в абсолютном единстве пространства и времени, знаменитом единстве Театра, в страшном неистовстве этих заранее распределенных ролей, которые мы оставляем за собой и в жизни.

Их позы были блистательны, как у танцовщиков танго, которых иногда рисуют на афишах в Буэнос-Айресе. Встреча, похожая на столкновение в пустоте залов, где было предусмотрено все, кроме любви, конечно.

Вейсс появился первый раз в этот вторник, когда часы пробили три, на нем был его костюм «а-ля Пикассо», красный с преобладающим черным. Была зима. Он был бледен, но Вейсс ведь всегда мертвенно бледен. Его зрачки описаны Шарлем Бодлером: «Взгляд казался глубоким и острым, как дротик». Она подняла глаза на приближающегося к ней человека. Опустила их, когда он посмотрел в ее глаза. Обмен взглядами длился четверть секунды, но их любовь выскочила из табакерки. Ее уже невозможно ни загнать обратно, ни снова закрыть крышку.

Вейсс, казалось, не удивился ее присутствию, не выказал волнения.

В любом случае Шекспир ждал.

8 апреля

Только что, возвращаясь из «Чемпиона», я встретила одного менеджера. Пьер Батон сделал вид, что не замечает меня. Он, чей кабинет находился рядом с моим! Он, который приглашал меня в «Регату» раз в неделю! Еще вчера это маленькое убийство уничтожило бы меня. Сегодня я ликую, думая о своем отваре.

Действительно, шутки ради, я поставила настаиваться семь стебельков дягиля, три побега жасмина, перышко скворца, порошок мандрагоры, купленные на площади Аббатис. Передо мной на столе лежит «Сила колдовства», я перемешиваю похлебку, напевая церковный гимн, который выучила за то время, что хожу в церковь. «Благословен Грядущий во имя Господне»[14], — говорю я и пробую зелье.

Я клянусь, что приворожу Вейсса. Если бы Розетт узнала о моих намерениях, она бы вызвала кого-то, кто умеет снимать злые чары. «Колдунья с завлекательными глазами», я буду подбирать наряды, я буду душиться, краситься. Я умею делать это все, я женщина. Я буду смотреть на священника, не моргая, я укутаю свой голос бархатом, буду делать продуманные жесты, у меня будут длинные черные ресницы. Священник будет захвачен, да что я говорю, просто сметен. Ангелочек обдает меня холодом, исчезает, не оставив адреса, обращается со мной, как с любым из своих раковых больных, но это все в последний раз. Я подберу три достаточно смертельных взгляда, две новые прически, украшение, полное смысла. Я буду обольстительницей, искусительницей, началом мира, короче, всем.

Стоя перед зеркалом, я клянусь достичь своей цели. Чего хочет женщина, то священно. Чего хочет женщина, того хочет Бог. Ну, а я вот хочу Вейсса. Я хочу, чтобы он стал нежным, застенчивым, внимательным, а он меня избегает, хуже того: убегает от меня. Я буду его сестрой, его братом, анархией, я буду тем, что он потерял, приняв сан. Я буду читать ему прозу, стихи, автор «Преддверия рая» станет моим сообщником, я помолодею, он пропал.

После стольких лет, посвященных Антуану и Франс-Иммо, я уже и забыла, что значит быть женщиной.

На балконе я узнаю сову с колокольни, которая около полуночи иногда залетает в наш квартал. «Таинственная подруга, глупость приковала тебя к дверям сараев так же, как рак заковал меня в цепи», — пишу я ночной птице в своей тетради.

10 апреля

Ты тут, Франк? Недвижимость свирепствует и на телевидении. Вчера вечером ведущим был один из наших бывших стажеров, Ги Бонами, помнишь его? Тебе нравился его бойкий язык, ты предсказывал ему большое будущее. Его успех в СМИ подтверждает твой нюх. Я смотрела на Ги Бонами глазами Вейсса.

Передача была о старых певцах, чей час славы миновал. Каждая слеза has been[15] увеличивала аудиторию любимой программы. Глупость определяла неудачника. Такова была философия программы. Мистер Бонами смеялся и был уверен в себе. Однако чувствовалось, что когда-нибудь ведущий, так же как и его гости, может кануть в реку забвения.

Как Ги Бонами, я долго была уверена в своем превосходстве. «Благодаря тебе, я знаю, что почем», — сказала я тебе однажды в воскресенье на бульваре Сюше.

— Если бы ты знала, чего стоила Алиса.

Впервые ты говорил о Любимой, употребляя глагол в прошедшем времени. Ты был искренен в своей боли. Я протянула руку, но ты вышел из комнаты. Как-то на обратном пути из Люберона твой шофер подвозил меня на твоем «мерседесе».

— Если бы у него были доказательства смерти Алисы, я бы дорого за него не дал, — сказал мне Луиджи.

— У вас такой вид, словно вы много знаете.

— Как-нибудь надо будет поговорить…

11 апреля

Завтра четверг, четверг — хороший день для покаяния. Я позвонила в Сен-Пьер-дю-Гро-Кайю, седьмой округ. «Два священника — кюре и отец Вейсс — совершали сегодня обряд отпущения грехов», — уточнила женщина-доброволец, дежурная в приходе.

Я застану Вейсса врасплох, если только Розетт не донесла. Я готовлю два основных таинственных действа: Папессу и Колесо удачи, звонит телефон. Это мой ангел-хранитель, доктор Жаффе.

— Вы знаете новость?

— Какую?

— Состояние вашего здоровья улучшается.

— Показатели, кровь, эхо или рентген?

— Все.

У «мистера Вильжиюфа» странный, оглоушенный тон, как будто мое новое состояние его удивляет. Я кладу трубку и плачу. Кошки прыгают по столу, лезвия падают, слезы тоже. Мне надо обязательно поговорить с Вейссом.

* * *

Элка много читала, она изучала Талмуд, Библию, Коран, заходила на чаты в Интернет, ходила на коллоквиумы в еврейскую Школу, в Большую парижскую мечеть, она вникала в вопрос. Она посещала лекции в кафедральной Школе и католическом Институте, подписалась на журналы «Дух», «Жизнь» и «Паперть». Она бывала в теологических кафе. Читала Клоделя и Бернаноса, просматривала все религиозные сайты планеты. Она участвовала в сорбоннском коллоквиуме под названием «Возвращение верующего». Она позвонила в ассоциацию «Полдень». Узнала, что такое «лист полномочий» епископа. Такие писатели, как Ив Конгар и Сюлливан, укрепили ее во мнении: был Бог и были догмы. Первое казалось вечным, второе нуждалось в подтверждении.

Она выходила из метро, заходила в церкви, словно для того, чтобы проникнуть в тайну.

Перечитывая биографию Мериньяка глазами Вейсса, она поняла, что никогда не опубликует текст. Настолько ли интересна история Мелкого Беса, чтобы посвятить ему эссе? Всем, кроме его коллег, наплевать на порывы души гиганта недвижимости, а поскольку последние уже и так достаточно хорошо знают Мериньяка, им такая публикация не сообщит ничего нового. Авторизованная или нет, биография — сомнительный проект, ложная «хорошая идея».

Что касается ее сломанной карьеры, теперь она смотрела на нее с нежностью, как смотришь, став взрослой женщиной, на куклу, найденную на чердаке. Благодаря «Служителю всех», «Князь Мира» был отодвинут на второй план.

Элка читала, писала и все больше отстранялась от своей печали и от Тристанов.

* * *

А Бодлера крестили в Сен-Сюльписе!

Она выключила компьютер, потом вернулась в свою квартиру. Она ходила почти как прежде. Сиамка подкатилась к ее ногам, перевернулась на спину, гипнотическим взглядом она требовала ласки и поцелуев. Элка наклонилась и подчинилась. Первый раз в жизни она нашла себя красивой, посмотрев в зеркало. Порошок мандрагоры, стебельки дягиля и травы святого Ивана, без сомнения, оказали эффект психологического внушения, но вера опережает искусство медицины, решила она в ванной. Крест на грудной клетке больше ее не смущал. Она думала о золотом лице в Шайо.

«Значит, ты существуешь?» — спрашивала она. Она просунула протез в лифчик на корсете. Она побаловала себя новой силиконовой грудью, старая пропала, пока она была в коме. Новый придаток так хорошо имитировал плоть, что она иногда колола его иголкой, чтобы проверить, не настоящий ли он. «Такой нежный и мягкий, точно по форме моей груди, поживем — увидим», — говорила она себе.