Горечь моей надежды - Льюис Сьюзен - Страница 110

– Да-да, конечно, – сказала Алекс, сглатывая комок в горле. К глазам тем временем снова подступили слезы, а сердце сжали холодные пальцы паники. Если Отилия с одним из них, что помешает ему передать ее по цепочке дальше, а потом еще и еще. Вскоре не успеешь оглянуться, как девочку вывезут из страны.

«Прекрати, немедленно прекрати – одернула она себя. Не мучай себя. Ведь это неправда. Все неправда, за исключением ужаса происходящего».

– Кстати, – продолжала Вэл. – Я тут разговаривала с твоим непосредственным начальником, Томми Берджесом. Он хочет, чтобы СМИ рассказали о том, как высоко он ценит твой профессионализм. После того как местная газета вчера опубликовала интервью с парой твоих коллег, он считает, что теперь его очередь высказать свое мнение.

– Но ведь начальство запретило кому бы то ни было разговаривать с прессой, – возразила Алекс. – Я бы не хотела, чтобы из-за меня у него возникли неприятности.

– Ему виднее, но, если честно, по-моему, давно пора, чтобы на твою защиту встал кто-то повыше, нежели твой непосредственный начальник и представитель профсоюза. Потому что пресса готова разорвать тебя на клочки, разумеется, совершенно незаслуженно. Но мы ведь знаем: стоит чему-то пойти наперекосяк, как журналюги словно стервятники налетают на таких, как ты. Потому что из вас проще всего сделать козлов отпущения.

Поскольку Алекс во всем винила в первую очередь себя, слов оправдания у нее не нашлось. Чуть попозже она позвонит Томми – нужно убедить его не ставить себя под удар. Ведь их офис, их подопечные нуждаются в нем куда больше, чем она сама. Тем более что для нее все кончено. Обратно на работу ее не возьмут и вообще даже близко не подпустят к детям.

– Независимо от дальнейшего развития событий, – сказала Вэл, – я завтра к тебе заеду. А пока, если что-то вспомнится, ты знаешь, где и как меня найти в любое время суток. Кстати, чуть не забыла. Мне звонила некая Мэгги Фенн. Сказала, что она берет детей во временную опеку…

– Да, я ее знаю.

– Она хотела срочно связаться с тобой. Сказала, что у тебя есть ее номер, и просила непременно ей позвонить.

– Спасибо, – поблагодарила Алекс, уже зная, что никому звонить она не будет.

– И еще она просила напомнить тебе, – добавила Вэл, – что ее брат – адвокат.

У Алекс кольнуло сердце.

– Кстати, неплохая идея, – мягко заметила Вэл. – По крайней мере, кто-то сможет дать тебе дельный совет, как вести себя с прессой – да и с работодателями тоже.

– Да-да, конечно, – пролепетала Алекс голосом таким же убитым, как и все ее надежды.

Нажав на кнопку отбоя, она вновь едва не разрыдалась. Пришлось сделать по крайней мере десяток надрывных вдохов, чтобы хоть как-то успокоиться. Боже, что же ей делать? И, правда, ведь не сидеть же ей и дальше в четырех стенах и ждать у моря погоды?

Она поднялась, чтобы включить музыку – иначе как еще заглушить гул репортерских голосов за окном и свои собственные рыдания, что остервенело рвались наружу из глубин ее сердца. Она почти не слушала, что там звучит, не в силах сосредоточиться на чем бы то ни было, кроме Отилии и того, что мир вокруг рушится.

Под щемящие звуки одного из любимых Дугласом грегорианских хоралов она поднялась наверх. Здесь она в большей степени ощущала себя в безопасности, здесь ее практически было невозможно заметить. Разве что вскарабкавшись по стене и исхитрившись заглянуть в тонкую щель между шторами, чтобы потом сочинить про нее очередную сенсационную небылицу.

«Интересно, что бы они решили, если бы увидели Ботика», – подумала Алекс, беря в руки плюшевого мишку. Даже полиция не в курсе, что он у нее. Но откуда им это знать, если они даже не ведают о его существовании? Не говоря уже о том, что Отилия не сделает без него ни шагу? Алекс знала, что должна передать игрушку полиции, но не могла заставить себя это сделать.

– Отилия, – дрожащим голосом прошептала она и зарылась лицом в плюшевого мишку, как будто это могло спасти ее от бесконечного кошмара, в котором она прожила последние дни.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Была суббота. С момента исчезновения Отилии прошла почти неделя. Как и многие другие, Мэгги Фенн регулярно смотрела новости, следя за ходом расследования. Одной из самых трагических и отвратительных сторон этого дела было то, что обычных фото бедного ребенка практически не было. Детектив Гулд так и сказал в своем официальном заявлении:

– Практически никаких пригодных для публичного использования фото.

Людям оставалось лишь гадать, что изображено на снимках, которыми располагала полиция. Мэгги боялась это даже представить. Разве можно без содрогания представить себе крошечное, беззащитное существо, ставшее жертвой чудовищного насилия со стороны взрослого человека, более того, собственного отца. И Мэгги попыталась сосредоточиться на двух зернистых снимках, с которых на нее серьезно смотрело милое создание с ангельским личиком в обрамлении темных кудряшек.

Чуть раньше хозяйка «Тыковки» рассказала с экрана о том, как все они в садике переживают за Отилию. Сказала она и про Алекс.

– Я знаю ее давно, – заявила она репортеру, – и могу с уверенностью сказать, что у нее есть подход к детям. Что касается Отилии, то она лично привозила ее к нам, три раза в неделю, хотя это и не входило в ее обязанности. Я точно знаю, что она делала все для того, чтобы приобщить Отилию к внешнему миру, чтобы девочка наконец заговорила. Кстати, ее усилия уже начинали приносить плоды. Отилия разговаривала с ней, и любой, у кого есть глаза, тотчас бы увидел, как сильно девочка привязана к ней. Зная то, что стало известно о родителях девочки, скажу, что благодаря Алекс Отилия впервые ощутила, что такое подлинная любовь и забота со стороны взрослых.

– Вы когда-либо встречались с матерью девочки? – спросил репортер.

– Нет, она ни разу не приехала в садик. По всей видимости, страдала агорафобией.

Из всего того, что стало известно в течение этой недели, Мэгги сделала вывод, что агорафобия – это самая безобидная из проблем покойной Эрики Уэйд. Мать-шизофреничка, насильник-отец, причем куда более жестокий, нежели тот, за кого она впоследствии вышла замуж, зависимость от нарколептических препаратов, которые, судя по всему, она тоннами заказывала в Интернете. И вот теперь в Нортумбрии заново открыто расследование обстоятельства смерти ее трехлетнего сына Джонатана.

В других сообщениях утверждалось, что Эрика Уэйд созналась в убийстве сына – якобы в ее электронном почтовом ящике полицией был обнаружен черновик письма с такого рода признанием. И еще некий полицейский из Нортумбрии коротко рассказал, что недавно общался по этому поводу с Алекс, правда, никаких подробностей разглашать не стал.

Разумеется, в телестудии по всей стране тотчас слетелись целые армии экспертов и принялись рассуждать, почему в свое время смерть ребенка не вызвала у полиции подозрений. Большинство сошлись на том, что кровоподтеки на шее и лице мальчика вполне могли быть результатом неумело проведенного искусственного дыхания. Что касается причин, подтолкнувших Эрику Уэйд к убийству собственного сына, согласно все тому же черновику электронного письма, самой главной было желание спасти мальчика от домогательств со стороны педофила-отца.

Естественно, тотчас же встал вопрос: а не могла ли она точно так же поступить и с Отилией? И не по этой ли причине, в свою очередь, убил ее собственный муж? За то, что она во второй раз лишила его любимой игрушки? Каковы бы ни были ответы на эти вопросы, они не приблизили к разгадке местонахождения девочки и не остудили злобные нападки прессы на Алекс.

– Нет, вы только послушайте этого идиота! – возмущенно воскликнула Мэгги, когда в кухню вошли ее муж и брат. – Боже мой, да кто он такой? Головорез, которого приволокли в студию из Темпл-Филдс и который не в состоянии связать даже двух слов!

Энтони и Рон молча слушали, как Шейн Пирс разглагольствовал про Алекс, мол, эта телка вечно шныряла по их району и пыталась отнять детей у законных родителей.