Командир Браге (СИ) - Мах Макс - Страница 47

- О чем задумались, Елизавета Аркадиевна? - Рощин сидел вполоборота и смотрел ей в глаза с таким выражением, словно хотел о чем-то спросить, но не решался. И это был совсем не тот вопрос, который он задал вслух, но и не тот, который хотела бы услышать Лиза.

- Да, вот, - усмехнулась Лиза, - ударилась в философию. Задумалась о душе... - она смутилась, сообразив, как прозвучали ее слова, и как они могут быть истолкованы. - Не в религиозном смысле. Просто о душе, и о том, кто мы есть на самом деле.

Ну, так все и обстояло. Она думала о душе. И вопрос, ответа на который у нее не было, формулировался так: чья душа поселилась в теле Елизаветы фон дер Браге? И кто этот кто-то, ведущий сейчас этот безмолвный диалог с самим собой?

- Давайте перейдем на "ты", - предложила она после короткой паузы. - Только без брудершафта. Я Лиза.

- Я Вадим, - кивнул Рощин, принимая правила игры. - Будем знакомы!

И он поднял свою чашку, как поднял бы рюмку или бокал.

- За знакомство! - поддержала Лиза, и все выпили.

***

С утра ее снова взяли в оборот.

- Кости в местах переломов болят? - Ортопед крутил Лизу так и эдак, заставлял нагибаться во все стороны, мял пальцами суставы и делал записи в истории болезни, распухавшей буквально на глазах.

- Ноют, - пожала плечами Лиза. - Иногда. Особенно к непогоде.

- Боли сильные? - гнул свое ортопед.

- Не боли, - возражала Лиза. - Ноет - не значит болит.

- Где сильнее?

- Нигде. Ноет иногда правое плечо и левое бедро.

Она боялась попасться на откровенном вранье, и поэтому допускала "некоторые возможности". Другое дело, верил ли ей доктор Петросельский, и если верил, то чему и насколько. Было бы любопытно заглянуть в его записи, но вряд ли удастся.

Петросельский промурыжил ее битый час, но, если Лиза думала, что это ужас, она ошибалась. Настоящим ужасом, летящим на крыльях ночи, оказался профессор Кипнис. Этот крупный мужик с гривой седых волос, гипнотическим взглядом черных глаз и завораживающим драматическим баритоном, умел, как говорят на севере, вынуть кишки, прополоскать и вставить их обратно.

- Тэкс, - психиатр постучал карандашом по костяшкам пальцев левой руки и шевельнул крыльями крупного носа. - Ночь не спали, я прав?

- Почему же! - изобразила святую невинность Лиза. - Спала, только мало.

- Выпили много?

- Да, нет, не думаю.

- А сколько для вас много? - не унимался Кипнис.

- Для меня много - это много, - усмехнулась Лиза.

- Вы не ответили на мой вопрос.

- Отчего же? Я сказала: много!

- А в цифрах?

- Затрудняюсь ответить.

- Что же здесь сложного? - поднял бровь профессор. - Это меньше литра или больше?

- Когда как.

- Спасибо, - кивнул психиатр, - так и запишем.

- Записывайте, - пожала плечами Лиза.

- А вчера?

- Что, извините?

- Вчера много выпили?

- Нормально.

- Пол-литра, меньше, больше?

- Грамм четыреста, я думаю.

- Четыреста грамм, - кивнул профессор. - Ну, и как? Проняло?

- Расслабилась, - призналась Лиза. - Но не опьянела. Чушь не несла, со стула не падала. В уборную сходила, обратно вернулась. Все путем.

- В постель к себе никого не пустили?

- Это же госпиталь, профессор! - возмутилась Лиза.

- Но причина не в этом, - возразил психиатр. - А в чем?

- У меня есть мужчина, - призналась Лиза. - В Шлиссельбурге.

- Вы ведь уже были замужем?

- Была, но неудачно.

- Бил? - поинтересовался профессор.

- Это вряд ли, - усмехнулась в ответ Лиза.

- Пил?

- Умеренно.

- Изменял?

- Этим все и кончилось.

- Когда это случилось? - поинтересовался психиатр, заглядывая Лизе в глаза.

- Пять лет назад.

"Можно подумать, это тайна за семью печатями! У меня же в личном деле все записано!"

- Пять лет... - задумчиво произнес Кипнис. - Мужчины или женщины?

- Что, простите? - снова не поняла его Лиза.

- Каковы ваши половые предпочтения? - объяснил свой вопрос профессор.

"Вот же гад!"

- Предпочитаю мужчин, но могу и с женщинами!

Зачем она это сказала? Какого рожна? Бог весть.

- Вот как? Любопытно.

- Послушайте, профессор, - не выдержала Лиза, - ну какое вам дело, с кем я сплю? Да хоть с Тузиком! Вам-то что?!

- С Тузиком противозаконно, - улыбнулся Кипнис. - Не горячитесь, пожалуйста, госпожа капитан! Я всего лишь выполняю свою работу.

- Исполняйте! - вздохнула Лиза. - Я закурю?

- Курите, пожалуйста! - он пододвинул ей пепельницу и что-то чиркнул в свой блокнот.

- Итак, - продолжил Кипнис, когда Лиза, наконец, закурила. - Мы остановились на женщинах.

- Разве? - удивилась Лиза.

- А разве нет? Сколько их было?

- Вы уверены, что эта информация останется между нами? - насторожилась Лиза.

- Разумеется! - обнадежил ее Кипнис. - Во-первых, я врач. А во-вторых, я это не записываю. Итак?

- Одна до замужества и еще две - после.

- Продолжительные отношения?

- До того, как я вышла замуж, продолжительные. Остальное - эпизоды.

- А мужчины?

- Не скажу, что много, - усмехнулась Лиза, - но, правду сказать, несколько.

- Больше десяти или меньше?

- Вот же вы какой настырный!

- Такая работа, - развел руками Кипнис.

- Наверное, больше. Но я отказываюсь считать их по пальцам!

- Как скажете! - не стал спорить психиатр. - Поговорим о ваших снах...

- А что с ними не так?

- Не знаю, но хочу узнать...

Глава 8. Командир Браге, апрель-май 1932 года

Если честно, Лиза успела забыть, "как хорошо" ей жилось в госпитале. Она, вообще, как выяснилось, стала легко забывать "неактуальные" периоды своей жизни: тридцать лет в СССР, несколько месяцев в госпитале, в котором однажды очнулась от комы, пару недель отношений с Тюрдеевым. К счастью, не амнезия. Простое забвение. Но нынешние обстоятельства заставили ее вспомнить много такого, о чем она предпочла бы забыть.

Лиза открыла окно, села на подоконник, опершись спиной на одну стену и, упираясь согнутыми в коленях ногами - в другую. Достала пачку папирос - на этот раз привычные "Норд" - и закурила. Выдохнула в сияние апрельского утра сизое облачко табачного дыма и в очередной раз послала по известному адресу "всю эту маету". Она торчала в госпитале уже шестой день. Если не считать, разумеется, того времени, когда пребывала в отключке. У нее ничего не болело, и вообще, Лиза чувствовала себя совершенно здоровой. Но врачи, напуганные большим флотским начальством, буквально землю рыли, пытаясь хоть что-нибудь эдакое, но найти. И хотя поиски эти, судя по всему, оставались до сих пор безуспешными, Лизу все равно никуда из госпиталя не отпускали. А между тем, за его стенами продолжалась война.

В первом решающем сражении, длившемся чуть менее недели, правофланговые дивизии Западного фронта прорвали - пройдя буквально по костям 7-й бригады крейсеров - одну за другой три линии обороны 2-й польской армии и ударили во фланг и тыл основной группировке польских войск, вызвав этим масштабное обрушение фронта. Однако затем наступление застопорилось под Любавой и Мемелем и на линии Шауляй, Паневежис, Утена. Впрочем, на левом фланге 1-я ударная армия генерала Колычева продолжала продвигаться - медленно, трудно, неся потери, - через Двинск и Браслав на Полоцк и Витебск с задачей окружения 3-й польской армии.

Дела на Восточном фронте обстояли и того лучше. Там, ни на мгновение, не снижая темпа, себеряне наступали через Великие Луки на Витебск и Полоцк, пытаясь замкнуть кольцо окружения, в котором оказались 5-я польская армия и 2-й казачий корпус армии Киева. Одновременно, прорвав фронт киевлян под Вышним Волочком и Торжком, 3-я армия генерала Кантора развивала наступление на Тверь, Ржев и Волоколамск. Продолжались тяжелые бои в районе Углича, Ростова и Нижнего Новгорода, в Пермском крае и на южном Урале.