Под сенью проклятия (СИ) - Федорова Екатерина - Страница 17

— Слышала я, что вы, травницы, все с причудами. — Рассудительно сказала Саньша. — Но что бы настолько! Тебя, Триша, вроде как в лесу растили. И у медведей в бору учили. Верчи — это самые важные господа в Положье. Выше них только сам король. Все графы им подчиняются. А тем — земельные.

Я кивнула, услышав знакомое слово — графы. Арфен-мельник рассказывал, и не раз, про Моржену, нашего графу из Оксиграда. Именно ему, как говорил мельник, Онята отсылает собранную с Шатрока и Соболекова подать.

— Всех верчей восемь. — Продолжала Саньша, радостно вертя головой по сторонам. — Ишь, глянь, какая лавка! С платками, что хвосты у павлина!

— Павлин? — Я вздохнула. Похоже, тут спрашивать да спрашивать.

— Птица такая. Из себя яркая да семицветная. Дорогущая — страсть! А в кремле запросто, заместо кур живет. — Доверительно сообщила мне Саньша. — Вот приедем туда, сама увидишь. Нашу госпожу в кремле всегда привечают. Прочие женки земельных по чужим углам или на постоялых дворах мыкаются, коли своего дома в Чистограде нет. А нас в терем селят, что поверх палат верча Яруни. И ключница к госпоже завсегда подходит с поклонами, и дворня с полным уважением.

Она смолкла. Мы вдвоем начали любоваться алыми полотнищами, что расстелило по двускатным крышам заходящее солнце.

В кремль подвода въехала не останавливаясь. Сначала мы миновали ворота в могучей стене, потом, оглянувшись, я увидела две круглые башни, что стояли у врат по бокам. Подвода свернула влево и загромыхала по объездной дороге, вдоль высоченной стены, утканной башнями из темного камня.

Справа курчавились сады, над которыми возносились в небо дивные терема — высоченные, с острыми крышами, обзорными вышками и луковками куполов.

— У верчей и терема на особицу. — Изрекла Саньша. — Так поглядеть — сплошное баловство, башенки да беседки на верхотуре. А на деле все разбирается в миг. И каждое бревнышко, слышь-ка, заостренное, ровно стрелка. Только вместо лука их мечут по воздуху ведьмы чистоградские. Далеко-далеко забрасывают, до реки по ту сторону. А захотят, могут и до слободок.

Я глянула с изумлением.

— Что, не веришь? Вот погоди, скоро Свадьбосев, ведьмы в кремле будут действо устраивать. Народу съедется — тьма! И из Цорселя послы прибудут.

Цорсель? Я уже было разинула рот, чтобы спросить, но тут Саньша взвизгнула:

— Павлины! Глянь, там!

И я забыла обо всем. На маленькой лужайке, уже начавшей прятаться в тени, красовались дивные птицы. Одна из них распахнула хвост.

Потом подвода свернула вправо и поехала вглубь садов. Из-за деревьев заблестели огни — нас встречали. Когда подвода остановилась, в последний раз громыхнув колесами, перед ней возвышалось громадное каменное здание на три поверха — палаты верча Яруни.

Соскочив с подводы, я подхватила корзину, взвалила на спину узел. Морислана уже стояла перед широким крыльцом с каким-то мужиком, охающую Аранию служанки вели в палаты под руки. От лестницы подбежали молодые прислужники в светлых рубахах, начали выгружать сундуки.

Идя вслед за Саньшей, бодро топавшей ко входу в палаты, я прошла мимо госпожи матушки и мужика, с которым она беседовала — тутеша, судя по виду. Одет он был богато, в верхнюю рубаху из блестящего синего шелка. Под короткими, по локоть, рукавами и в распахнутом вороте белела нижняя сорочица. Вот уж не думала, что и мужики такое носят. На вид господину было за сорок, под курчавую бородку с щек убегало несколько морщины.

Говорили они тихо, шепотом. Мужики у подводы гремели окованными сундуками, заглушая их беседу. Да только бабка Мирона сызмальства учила меня слушать сердце, а потому я с легкостью их слова расслышала.

— Завтра пир. — Это сказал мужик в синей рубахе. — Велено пригласить и тебя, госпожа, и твою дочь. Однако твое место будет на королевском мосту, а дочери велено сесть за стол верча Медведы. Не нравиться мне все это.

— Я пойду. Мы пойдем. — Судя по сведенным вместе бровям моей матушки и холодному тону, идти ей вовсе не хотелось. — Мы что-нибудь придумаем. И будем начеку.

Тут я ступила на лестницу. Слова их утонули в грохоте сундуков.

К деревянному терему, возведенному над каменными палатами, шла раскидистыми пролетами громадная лестница. Мимо нас стрелой промчались вниз Вельша и Алюня — теперь им нужно было отвести наверх Морислану, держа ту под руки, чтобы не утруждала белы ноженьки подъемом. Я поднималась, любуясь каменной резьбой на стенах и лестничной оградой из точенных жердин, глазея с восторгом на подсвечники, что вырастали прямо из стен, как диковинные цветы. На последней ступеньке нас поджидал Рогор.

— Ты — туда! — Немногословно приказал норвин Саньше. И ткнул пальцем в левую половину терема, где свету было поменьше. — А ты — за мной!

Он размашисто зашагал в правую половину терема, я заспешила следом.

Под жилье мне отвели светелку, дверь которой выходила в покои, занятые Морисланой. Один угол в ней занимала малая печка, другой — кровать с периной. А посередке и под окном оставалось ещё довольно места, чтобы сушить травы. Я огляделась и принялась разматывать завернутые в одежку запасы.

Ни одна из травок не попортилась в дороге. Даже те, что не успели высохнуть на сеннике, плесенью не пахли. Зато подаренные роскошные платья помялись, и это меня не порадовало. Я скинула с кровати перину, тщательно разложила на досках все три одежки, одну поверх другой. Укрыла поверху своей шалью из узла, чтобы защитить их от пуха.

Вот и ладно будет — мне спать, а им разглаживаться.

Тут в дверь постучали. Тонкий голос Алюни возвестил:

— Госпожа Морислана зовет!

Я спешно прикрыла платья периной, выскочила за дверь. Хозяйка дожидалась меня в крайней светлице своих покоев, замерев у окна.

— Подобру тебе, госпожа Морислана!

В ответ на мой поклон она кивнула — мол, подойди. Я сделала несколько шагов и бросила взгляд в окно за её спиной.

Если из моей светелки виднелась только крыша, шатром встающая напротив и озаренная далекими огнями, то из господского окна открывался вид на сад, где под кущами деревьев кто-то уже засветил ночники. Освещенная снизу листва расстилалась под окном подсвеченным узорочьем, а дальше сияли огнями палаты других верчей.

— Да, — Морислана проследила мой взгляд. — Здесь красиво. И опасно. Чего ты хочешь, Триша?

Я глянула изумленно. Может, и её чем-нибудь опоили? И когда успели, разве что в дороге исхитрились?

— Нет, я помню — мы с твоей наставницей договорились о бельчах для тебя. И о платьях. — Задумчиво сказала хозяйка. Ласточкины крылья-брови на гладком лице чуть дернулись, поднялись на концах. Словно птица приготовилась сесть. — Однако сейчас я спрашиваю тебя. Чего ты хочешь от жизни?

Это было мгновенье, когда в моей голове пронеслось множество мыслей. Сказать Морислане о проклятии? Но если оно как-то связано с ней самой? И она не захочет, чтобы его сняли?

В общем, в конце концов я сказала совсем не то, о чем подумала:

— Хочу вернуться домой. Богатой.

Морислана насмешливо прищурилась. Не поверила, поняла я.

— Одни бельчи на уме? В твоем-то возрасте?

— Хочу много бельчей. — Я пожала плечами. — С бельчами всяк тебе рад. И ещё хочу узнать имя моего отца.

— К чему оно тебе? — Морислана глянула замкнуто, холодно. — Он мертв, его земельный надел отдан другому, родни нет, все померли. К чему тебе несуществующее имя несуществующего человека? Однако.

Она сделала паузу. Моей матушке чего-то от меня надо, сообразила я. Потом припомнила разговор, что подслушала сегодня на ступеньках. Может, это что-то, связанное с пиром?

Но кое-что Морислана мне уже открыла. Стало быть, мой отец был земельным. Как Онята, как её муж Эреш. Ишь ты, значит, я со всех сторон из господ.

— Тем не менее я готова назвать тебе его имя. — Сказала Морислана. — Однако в ответ хочу преданности. Случилось кое-что неожиданное. и все придется менять на ходу.

Я кивнула. Менять так менять.

— Завтра будет пир. — Негромко бросила Морислана. — С плясками. Туда пригласили меня и мою дочь. Причем меня король желает видеть за своим столом.