Изгнанница (СИ) - Булгакова Ирина - Страница 56

Она оказалась права. Пусть не через три дня, пусть позже, но корочки отвалились, и получилось другое странное явление: белое волосатое тело, испещренное нитями невидимой паутины.

Далмат страшно чесался, и Лорисс пришлось дополнительно заняться поисками чертошника. Кроме сильного запаха, отпугивающего лесных кошек, он обладал еще одним свойством - отлично снимал зуд, одновременно заживляя мелкие порезы. Кроме того, ей пришлось сходить за чертошником еще один раз. Как только стало известно, что его можно было использовать для борьбы с кошками. Правда, Лорисс не уточнила, что речь идет об обычных лесных кошках, а не о тех монстрах, с которыми они столкнулись на хуторе.

Меняя у Калиника очередную повязку, дурно пахнущую, со следами серо-зеленого гноя, Лорисс чувствовала себя ужасно. Но не потому, что дело пришлось иметь с грязной работой. На ней, как и на Лавелии, не оказалось ни одной царапины. Лишь Далмат, в очередной раз демонстрируя себя в полном блеске мужского великолепия, поинтересовался: как можно заслужить такую любовь у кошек, чтобы в следующий раз его не тронули? Не следует ли ему, по возвращении в родной дом, пригреть на своей груди парочку пушистых, уютно урчащих кисок?

Калиник не шутил. На третьи сутки он впал в бессознательное состояние. Кроме головы, у него была рана на горле, у самой ключицы. Несерьезная рана. Но даже она гноилась, и Лорисс ничего не смогла поделать. Промывая раны уже насыщенным раствором Желтушника, она старалась, чтобы приходящий иной раз в себя Калиник, не прочитал в ее глазах свой приговор.

Ради Калиника Глеб задержался еще на пару дней. Но тот уже не приходил в сознание. Он бредил, дыханье его прерывалось. Гнойная опухоль разрасталась. Синие вены на висках и на лбу вздулись. Даже в бреду, он постоянно просил пить. Лорисс поила его настойкой боярышника, как раз к осени набравшего силу, но все оказалось тщетно.

Под утро пятого дня Лорисс проснулась. Открыла глаза и поняла, что спать больше не хочет. Моросил мелкий дождь. Стояла безупречная предрассветная тишина. Душа впитывала редкое мгновение, когда можно было лежать, наслаждаясь покоем. Когда не требовалось вскакивать и заниматься не терпящими отсрочки делами, которых, видит Отец, с каждым днем не убавлялось. Лорисс легко вздохнула и перевернулась на другой бок. Рядом с ней, под пологом, сооруженным из тех одеял, что удалось спасти, лежал Калиник. По его щеке катилась одинокая капля дождя. Он смотрел на Лорисс широко открытыми глазами. И не дышал.

Когда хоронили Калиника, облака разошлись, и робкие лучи Гелиона осветили поляну. С осеннего леса спала туманная пелена. Листва ожила, расцвеченная яркими красками. Лорисс выбрала для могилы поляну с Желтой травой. Жгучие стебли не терпят соседей. На таком месте не будет молодых березок или могучих елей. Пусть кости Калиника покоятся в мире - сквозь них не прорастут корни. У леса короткая память, но он запомнит безымянную могилу. Так будет правильно.

Податливая после дождя земля обнажила черное чрево, готовясь принять свое неразумное дитя. Что из земли вышло, туда же и вернется. Давно, когда не было еще людей, Отец Света подарил отчаявшейся иметь детей Земле тепло и собственное семя. Из него вырос огромный цветок. Вскоре бутон раскрылся - на лепестке сидел Прекрасный сын измученной матушки-Земли. Когда он вырос, его семя упало на орошенную дождями, согретую теплом Землю, и вырос другой цветок. Когда лепестки раскрылись, Земля увидела, что теперь у нее есть и Прекрасная дочь. Дети детей заселили Землю, радуя, и, как водится, огорчая свою Мать. Те, кто вышел из земли, в нее же и возвращаются.

Пока Лорисс говорила, все молчали. Лавелия тихо плакала, не стыдясь слез.

Дорога до вечерней стоянки прошла в молчании. После событий на кошачьем хуторе, у них не осталось вьючных лошадей. Коня Глеба спасти не удалось, как и великолепного жеребца графа. Но после смерти Калиника, на его лошадь погрузили уцелевшие вещи. Отдохнувшие лошади не знали устали. Даже послушный Сокол, казалось, рвался в бой. Время от времени Лорисс приходилось осаживать его, ласково похлопывая его по холке.

День клонился к вечеру, когда Глеб объявил привал. У каждого были свои обязанности, естественно, исключая графа и графиню.

Северин, как самый умелый стрелок отправился на охоту, которая, кстати сказать, увенчалась успехом. Таким образом, у них оказался полноценный обед: суп из зайца и жаркое. Разумеется, тоже из зайца.

У Лорисс тоже были свои обязанности. Недалеко от стоянки она нашла ручей - заросли Кукольника, пусть высохшего и пожелтевшего, безошибочно указали на присутствие воды. Кроме того, Лорисс необходимо было пополнить запасы Крупины. Опухоль у Бажена начала спадать, но прекращать лечение еще рано. Хотя он и рвался нацепить элегантную черную повязку вместо льняной, закрывающей половину лица, Лорисс категорически была против.

Закинув на плечо торбу, полную мясистых корней, Лорисс собиралась возвращаться, и тут заметила у самых корней клена тонкие бледно-розовые стебельки. Вот так запросто найти Дедку-да-бабку - редкая удача! И настолько нарочитой показалась ей эта находка, что Лорисс просидела перед ней дольше, чем требовалось для того, чтобы освободить от земли круглый корень с белесыми отростками.

Лорисс услышала голос позже, чем поняла, что на поляне она уже не одна.

-Ты что-то нашел, Виль? - Лавелия, во всем блеске непорочной красоты, несколько затемненной в сумраке, остановилась в нескольких шагах. - Что-то интересное?

-Интересное, моя госпожа.

-Виль, - Лавелия шутливо топнула маленькой ножкой, - из всех, кто находится со мной рядом, ты один достоин называть меня просто по имени.

Лорисс с досадой кивнула головой.

-Я с тобой за эти дни столько нового узнала. О травах, например. И вообще мне кажется, что иным дворянам, кичащимся своим происхождением, стоит у тебя поучиться, Виль.

Голос у Лавелии дрогнул, и чтобы скрыть волнение, она села на корточки. Ее плечо касалось Лорисс.

-Я никогда не видела, чтобы мужчина вел себя так, - Лавелия замолчала, подбирая слова. - Так человечно. Мне всегда казалось, что они жестокие и безразличные. А сострадание - это удел женщин. Это странно, но ты первый человек, Виль, который заставил меня по-другому смотреть на многие вещи. Ты благороден, ты щедр, ты способен на поступок. Я… благодарна судьбе за то, что ты встретился на моем пути.

С замиранием сердца слушала Лорисс проникновенные слова графини. И приятно - ликует душа. И страшно - как в омут с головой. И стыдно - вот нашлось определение для того чувства, которое главенствовало над остальными.

Сколько лет Лавелии? Вполне возможно столько же, сколько и ей самой. Неужели она действительно говорит то, что думает, или ее слова - только способ выразить благодарность? Казалось бы, какое дело Лорисс до графини, до искренности ее слов? Но голос Лавелии дрожал, а глаза выражали решимость “будь, что будет!”. Лорисс поспешно отвела взгляд в сторону. Краска прилила к щекам при мысли о том, что Лавелия способна признаться ей в любви, наплевав на всякое представление о девичьей чести. И что, прикажете, делать, если все-таки это произойдет? Лорисс почувствовала острый приступ паники. Она не имела опыта в любовных делах. Уж не говоря о том, что не имела даже отдаленного представления о том, что положено отвечать мужчине, если девушка признается ему в любви! Кроме того, спасительное решение, напрашивающееся само собой, к этикету не относилось: попросту сбежать, оставив девушку в неведении. Нет признания - нет и оправдания.

-О чем задумался, Виль?

И шестое чувство подсказало Лорисс, что ей полагалось ответить что-то подобное “о вас, Лавелия”. Тем более что ждала она те слова, умоляюще заглядывая Лорисс в глаза!

-Вы преувеличиваете мои заслуги, - и взгляд опущен долу. - Так поступил бы любой из нас. Спасти девушку - долг каждого мужчины. И неважно, какой титул он носит.

-Обидно, - Лавелия поднялась. - Обидно, что ты, Виль, говоришь не то, что думаешь. Я понимаю, почему ты это делаешь. Но… Впрочем, Отец тебе судья. Это никак не повлияет на мое отношение к тебе. Просто знай: никто и ничто не заставит меня посмотреть на тебя другими глазами. Ты останешься для меня тем, кем ты стал для меня в последнее время. И титул тут не при чем.