Ведьма и тьма - Вилар Симона - Страница 97

– Конечно хочу! – оживилась чародейка, радуясь удаче. – Мне бы только к своим добраться! Вот там все и узнаю…

И только на другой день спросила Невену – поедет ли она с ней.

– Зачем? – пожала плечами женщина. – Я тебе больше не нужна, только в тягость буду, а здесь, в обители, мне хорошо. Матушка настоятельница позволит остаться.

На том и распрощались. И только отъехав, Малфрида обернулась, почувствовав неожиданную тоску. Кем ей была Невена? Служанка… подруга. Глядя на беленые стены и поросшие травой кровли монастыря, Малфрида захотела в последний раз увидеть ее, хотя бы рукой махнуть… Но не было Невены. Значит, все.

К обозу воеводы Свенельда она прибилась не сразу. Из Букура русы уже ушли и двигались к Карпатским горам, по пути рассчитывая найти проводников через горные перевалы. Малфрида торопила свою дряхлую кобылку, надеясь догнать своих до того, как русы вступят в горы. Хвала богам, обремененные повозками вои двигались не слишком быстро. Да и валахи[115], окрестные жители, уже поняли, что войско Свенельда идет обремененное добычей, и хотя напасть на столь многочисленный отряд не решались, но постоянно подъезжали, предлагая товары на обмен. Это задерживало продвижение войска.

Наконец, уже на подъеме к перевалам, Малфрида заметила впереди обоз Свенельда. При виде своих у нее слезы навернулись на глаза. Она узнала их сразу: каплевидные червленые щиты, бородатые лица и украшенная оберегами сбруя лошадей, русской ковки островерхие шлемы с пучками перьев или хвостами животных на болгарский манер… Но это были свои, свои!..

Малфрида бродила по их стану, пока кто-то из русов не вскрикнул:

– Святый Боже, неужто эта наша ведьма!

Почему они помянули христианского Бога? Позже выяснилось, что среди едущих в отряде Свенельда славян многие уже приняли крещение. Чем же воев Руси так привлекла вера в византийского Спасителя? Малфрида так и спросила об этом воеводу Любомира, к которому привели чародейку опознавшие ее кмети.

– Как вы можете почитать Христа, если вас разбили ромеи-христиане? Вы же не только Русь предаете, но и своих богов!

Боярин-воевода Любомир пытливо глянул на нее из-под обода кованого шлема, украшенного на маковке конским хвостом.

– При чем же тут вера? Люди воюют, потому что война у них в крови, а вера сама по себе. Ты ведь древлянка, Малфрида, вот я тебе и напомню: некогда древляне и поляне рубились насмерть, хотя и те, и другие почитают Перуна и Велеса. И что им мешало кровь проливать? Ладно, раз уж пришла, оставайся с нами. Можешь пойти к ним. – Он указал рукой в сторону костра, где били в бубны длиннобородые волхвы, провожая закатный луч Хорса[116]. – Если не будешь ворчать и своевольничать, сведу тебя к палатке, где молится Свенельд.

Малфриде нужно было повидаться со Свенельдом. И она терпеливо ждала, пока ехавшие с войском священники закончат службу, а принявшие новую веру воины разойдутся, осеняя себя крестным знамением. Малфрида прикусила губу: христианство идет на Русь с теми, кто уверовал в Христа на чужбине. И все они довольны, лица благостные, спокойные. Одно хорошо – обратившихся не так уж много в войске.

Хотела об этом и Свенельду сказать, когда увидела его, но воевода так обрадовался, так широко распахнул объятия, шагнув ей навстречу, что забыла обо всем и заплакала, когда он прижал ее к себе. Свенельд исхудал, волос седых в шевелюре прибавилось, новые шрамы у виска и на щеке бросаются в глаза.

Воевода, оглядев ведьму, тоже опечалился.

– Ох и досталось же тебе, Малфутка моя, – назвал он ее прежним древлянским именем.

Она была вся в дорожной пыли, в обтрепанной одежде, завязанный на болгарский манер плат покрывал давно не мытые волосы, а лицо все в мелких болячках, и руки сплошь рубцами покрыты.

– Сейчас с нами ужинать сядешь, – погладил ее по голове воевода, – а там и потолкуем обо всем. Ничего, позаботимся о тебе, вернется былая краса.

– Я сама о себе позабочусь, когда на Русь прибудем, – возразила она, вскинув голову. – Мне бы до первого источника живой и мертвой воды добраться – стану краше, чем была. Мне ведь поможет – я креста на себе не ношу! – добавила с вызовом.

Но Свенельд не обратил внимания на ее последние слова – позвал отведать пахучего кулеша с бараниной.

Давно такого не едала, но Малфриде надо было переговорить со Свенельдом, и вскоре он почувствовал на себе ее пристальный взгляд.

– Знаю, о чем спросить хочешь, – сказал позже, когда они уже сидели на расстеленной попоне перед входом в его шатер. – Да, не ладно мы со Святославом расстались. Князь наш прежде был обласкан птицей-удачей, в этом и сила его была. А тут, после того как его одолели, норов его сильно испортился. Метался, места не находил, надменен стал, никого не желал слушать. Вот и вскинулся пардус, когда я посоветовал не идти на судах морем, а затем Днепром. У порогов печенеги ходят, хан Куря на него обозлен, кровником зовет…

– Погоди, Свенельд! Разве Калокир не упредил князя, как Куря ему опасен? И где сам Калокир? Я тут справлялась – никто не ведает. Неужели…

Она запнулась, не в силах вымолвить страшное – неужто пал ее ромей?

Однако Свенельд успокоил:

– Ишь как тебя Калокир зацепил, Малфутка! Ну, да он и впрямь хоробр, с нами бок о бок сражался так, что только восхвалять его можно. Даже раненый в сечу ходил. Успокойся, не помер твой патрикий, не спеши слезы лить. Святослав не выдал его ромеям, когда те спрашивали о херсонесце. С собой его раненого на ладье увез, так что о нем позаботятся. А то, что ты велела князю передать… Да ведь Святослава сам император Иоанн Цимисхий о том упреждал. Но говорю же: никого князь после поражения слушать не желал. Со мной рассорился. А я не привык к такому обращению.

– Одно дело, если князя о хане ты или базилевс предупредили. Но я – другое дело.

Свенельд только хмыкнул. Что о себе мнит чародейка? Однако выслушал ее, задумчив сидел. Сказал, что сделает все, что в его силах. Но кто знает, когда Святослав пойдет по Днепру? Осень уже на носу, вода скоро в Днепре упадет. Лето было жаркое, скалы на порогах уже и сейчас из реки выступили. Трудно там будет с ладьями пройти. И Святослав то понимать должен. Ну а что у него за планы – кто знает? Он ныне в отчаянии, на что угодно решиться может.

Войско Свенельда длинной вереницей двигалось среди поросших лесом Карпатских гор. Свенельд не князь-пардус, двигаться быстрыми переходами ему ни к чему, да и куда спешить, когда столько воев пало, тут бы сберечь тех, кто остался. С утра выезжали, к ночи становились на отдых. И вечерами каждый молился тому, кого душа просила. Обратившиеся вои были куда усерднее в молитве, чем язычники. Тем быстро надоело слушать завывания волхвов под удары бубна, от которых после утомительного перехода только голова гудела. Да и не любят язычники в чужих краях своих богов почитать. Вот воротятся домой, тогда и требы божествам совершат на капище, не поскупятся, отблагодарят за все. А христиане, те твердят, что их Бог всегда с ними, вот здесь – и прижимали руки к груди, словно несли там бесценное сокровище.

Малфрида лишь посмеивалась, слушая их. Еще неизвестно, как этих новообращенных примут на Руси. При Ольге-то они в чести были, но при Святославе предпочитали сидеть тихо. Наверняка и ныне, после поражения от ромеев, многие еще подумают, хвалиться ли, что крест надели. Вот пришел бы Святослав на Русь первым, уж он бы никому о Христе и заикнуться бы не позволил. Но князю еще надо одолеть пороги… Ох, недобрые были у нее предчувствия. И Калокир с князем…

Малфриде хотелось поворожить, да где тут, когда не знаешь, кто из крещеных рядом окажется. А без своей силы колдовской она раздражительной и злой стала. И как это люди живут вовсе без чар? Все своими руками, своим умением, своим разумом. Другое дело, когда знаешь заклинания и имеешь силу. Тогда никаких забот! Правда, порой Малфриде казалось, что, добиваясь своего без чар, люди больше ценят достигнутое и сильнее радуются, чем она, с легкостью получавшая желаемое.