Выбери любимый жанр

Вы читаете книгу


Вилар Симона - Ведьма и тьма Ведьма и тьма

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии
оксана2018-11-27
Вообще, я больше люблю новинки литератур
К книге
Professor2018-11-27
Очень понравилась книга. Рекомендую!
К книге
Vera.Li2016-02-21
Миленько и простенько, без всяких интриг
К книге
ст.ст.2018-05-15
 И что это было?
К книге
Наталья222018-11-27
Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни
К книге

Ведьма и тьма - Вилар Симона - Страница 27


27
Изменить размер шрифта:

Оказалось, что церковные иерархи соблюдают нейтралитет. А патриарх Панко даже защитил воеводу Сфенкеля и его дружинников, которые заперлись в крепости Доростол. Но это не убедило Святослава, и князь заявил, что стены Доростола таковы, что защитят укрывшихся в них надежнее слов какого-то попа. На это Акос ответил, что в иных городах, даже в столице Преславе Великой и Плиске русы не смогли удержаться, были взяты измором, а когда вышли на бой, их разбили.

Была и утешительная новость: крепость Переяславец, которую Святослав начал возводить в устье Дуная, весьма успешно сопротивлялась болгарам, многие из них сложили там головы. Мятежники шли на эту крепость, поставленную на насыпном острове, раз за разом, но воевода Волк по ночам совершал вылазки, нанося людям царя Бориса большие потери. Потом и вовсе прошел через их стан, как нож сквозь масло, вырвался и увел свои отряды неизвестно куда. Скорее всего в Доростол, где собрались остатки людей Святослава, – так предполагал Акос. Сам же он не осмелился ждать возвращения Святослава с малыми силами. Поэтому собрал людей и двинулся в объезд восставших земель, чтобы сохранить хотя бы захваченное добро. Заодно и земли тиверцев пограбил по пути, чтоб добычу увеличить.

Малфрида из всего, что удалось расслышать и понять из речей дружинников, отметила для себя одно: в войске Святослава в Болгарии отличился некий воевода по прозванию Волк. Это ее смутило. Знавала она некогда одного воина с таким именем, и он был не человек, хоть и отменный воин. Но тогда, много лет назад, она уговорила совсем еще юного Святослава не брать Волка на службу. Неужели он все же остался с князем?

Спрашивать о том у Святослава сейчас было неразумно. И Малфрида, пробравшись сквозь гомонящую толпу, удалилась к кострам, где ожидали ее прислужники Калокира. Двое греков тотчас расстелили для нее овчины, принесли от котлов плошку каши. Есть ведьме не хотелось, но поела, чтобы хоть чем-то себя занять. Будь у нее сейчас чародейская сила, она бы уже знала, что делать, но поздно теперь о том жалеть. Влюбившись в Калокира, она стала обычной женщиной. И чтобы отвлечься от тревожных дум, Малфрида накрылась плащом и стала вспоминать, как любились они с ромеем. Как он нежно целовал и ласкал ее, как погружался в ее естество, доводя до сладостного блаженства, заставляя исторгать исступленные вопли. За время, что жила чародейкой, она так истосковалась без этого, что теперь близость с Калокиром дарила ей небесную усладу. Да и ему с ней было хорошо, она знала. Он ни на миг не отпускал ее от себя, заботился. В стане войска, кроме нее, теперь не было женщин – даже тех, что пожелали примкнуть к дружине, Святослав отправил на ладьях, чтоб не стали обузой в пути. Поэтому Малфриде порой непросто приходилось среди такого скопища мужчин. Хотя по приказу Калокира его слуги-греки разве что пылинки с нее не сдували, одежду ей стирали, башмаки чистили, воду для мытья грели, даже сооружали из покрывал на шестах некое подобие шатра, где возлюбленная их господина могла уединиться. Она и сейчас устроилась в таком укрытии, попробовала вздремнуть до того, как что-то решится. Да где там! Шум неимоверный стоял по всему стану.

Люди вокруг говорили, что князь созвал совет, обсуждает с воеводами, каким путем идти на болгар. О чем говорили на самом деле, мало кто мог разобрать – князь с воеводами и венграми сидели у самой воды, в стороне от стана, выставив вокруг копейщиков, чтобы не дозволяли никому приблизиться. А в стане дружинники гадали – выступят ли они сразу по получении столь горестных вестей или все же дождутся печенегов? Пардус Святослав мешкать не любил – отправлял вперед гонца с сообщением «Иду на вас» – и следом сам являлся, не дав никому опомниться. Однако русские витязи лучше сражались пешими, а конница князю была нужна позарез, и это было главной причиной, чтобы все-таки дождаться печенегов. Правда, были еще и венгры Акоса, но когда болгары восстали, большую часть своих отрядов он отправил домой, а с ним остались лишь те, кого он водил пограбить тиверцев. И все же Акос был возмущен тем, что Святослав собирался присоединить к войску печенегов – исконных врагов венгров. Он вопил, что уйдет от князя, ежели тот пошел на сговор с его кровниками. Святослав только отмахивался, а когда царевич разошелся не на шутку, пригрозил порубить его людей и отнять добычу. И уточнил, сурово глядя на Акоса: сам дьюла Ташконь прогневается на сына, который нарушил клятву верности своему родичу Святославу. Если же Акос одумается и вернется вместе с русами в Болгарию, то князь позаботится, чтобы у того не было проблем с печенегами, да и наградит богато, позволив брать у мятежных болгарских бояр все, что царевич пожелает.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Так и унял шумного венгра. На вечернем совете тот сидел насупленный, но покорный. Выйдя пройтись, Малфрида издали увидела Акоса при свете костров: широконосый, скуластый, невысокий и коренастый, и вдобавок смуглый, как печенег. Если княгиня Предслава, сестра его, схожа с братом, то понятно, отчего Святослав так скоро охладел к ней. Особенно когда его любила такая красавица, как Малуша.

Совет затянулся до полуночи. Малфрида не спала, тревожилась за Калокира. Тот вернулся задумчивый, не бросился к ней, а сел рядом, обхватив колени, глядел вдаль.

– Хочешь, поговорим? – положила ему руку на плечо Малфрида. – Я ведь все понимаю – предал тебя базилевс Никифор. И если не расположение к тебе князя… Всякое могло бы случиться.

Она заговорила об этом, потому что прислужников Калокира дружинники-русы сегодня уже успели слегка помять, хотя до того они важно расхаживали среди варваров, смотрели косо, а тут…

– Никифор не предатель, – с нажимом ответил Калокир. – В Константинополе давно не бывало столь благородного и честного правителя. Он своих людей не оставляет. А своими он называет немногих.

– Да знавала я этого Никифора Фоку, еще когда он и базилевсом не был, – закинув руки за голову, проговорила Малфрида и лениво потянулась. – Даже предрекла ему, что однажды венец наденет. А также и то, что женится на красавице Феофано[59].

Калокир внимательно взглянул на ведьму. В отсветах горевшего неподалеку костра его лицо выглядело взволнованным.

– А помнишь ли, что еще было в том гадании?

Малфрида все еще потягивалась – медленно, чувственно, как кошка. Ах, обнял бы сейчас, да так, чтоб дух захватило! Но нет, не такие они, мужчины, чтобы любиться, когда дела решать надо. Это их от любви сильнее воды студеной охолаживает…

Малфрида уронила руки и ответила, что нет, не помнит. Больно надо ей хранить в памяти все сказанное когда-то при ворожбе.

– Жаль, – со вздохом сказал Калокир и отвернулся. – Я бы хотел знать, какова судьба Никифора. Ибо моя судьба связана с ним.

Малфрида искоса взглянула на своего ромея.

– Говоришь, судьбы ваши связаны? Да полно! Кто ты, а кто он!

Калокир ответил не сразу.

– Я прихожусь императору дальней родней. Моя мать, как и божественный базилевс, происходит из знатного армянского рода Фок, но, будучи совсем юной, она вышла замуж по любви за простого десятника в фемном войске[60]. Причем вышла вопреки воле родни, и они от нее отказались. Семья ведь была одна из знатнейших, моя бабка по матери зостой[61] при дворе состояла, а тут такой брак! Вот и уехала мать с супругом в отдаленный Херсонес, став им чужой. Но со временем отец мой смог отличиться на службе и был назначен катепаном[62], то есть градоначальником в Херсонесе. Там я родился, вырос, там с русами водил дружбу, язык их выучил. Торговые гости с Руси в Херсонесе не диво. Поэтому я часто общался с ними, на ладье рыбачить вместе выходил, беседовал о всяком: об обычаях русов, о красивых рабынях из тех краев, о верованиях. Ну и о чудесах ваших тогда узнал. Думал, что россказни все это. А теперь, – он приобнял Малфриду, – теперь убедился, что они не лгали.