Энтропия же не передается, не переносится – нечего переносить, нет содержания – энтропия просто причиняется, наступает и воцаряется. Жизнь – движущийся во времени поток самовозобновляемой информации, эстафетное бытие биоформ. А смерть – пришествие энтропии: разрушение биоформы.

Свежий труп – разрушающаяся информация огромной величины, только что бывшая самовозобновляемым потоком и становящаяся нулем.

Логика закона сохранения, однако, подсказывает, что абсолютного нуля информации быть не может; разрушенная информация должна где-то как-то сохраняться, а не просто безвозвратно переходить в энтропийное отсутствие. В мире базовых физических данностей все изменяется, преобразуется, переходит в разные виды, на разные уровни – но все сохраняется. Другие измерения, другие пространства и времена для современной науки уже не фантазии, а предмет исследовательского поиска. Почему не предположить, что сохраняется, переходя в какие-то иные измерения, информация или информационно-энергетическая (инфергическая) структура, именуемая душой?

Здравый критический ум по справедливости должен отнестись к такому предположению с недоверием: ну еще бы, ведь нам так хочется продолжать быть всегда и так не хочется никогда больше не быть. Так просто принять желаемое за действительное, так легко себя уговорить, что все-таки не умрем, утешиться хоть какой-нибудь лазеечкой в вечность. Но в наше время уже трудно с детским простодушием верить в бессмертие души лишь потому, что об этом все еще со стариковской упертостью вещают обветшалые религии, вот и изыскиваем наукообразные обоснования…

Агрессивное присутствие энтропии – смерти в жизни – открывается каждому, всеохватно и всеочевидно. Присутствие жизни в смерти не очевидно.

ВЛ, в последние три месяца сильно страдаю от осознания смертности.

Случилось совершенно ВДРУГ. Приступ дурноты в ванне, когда мылась… После этого не могла отделаться от мерзкого ощущения «вот-вот сейчас»… И жду этого каждый день. Мне 24. Физически здорова, в моем окружении полный порядок, живу в достатке.

После этого случая развернулся целый рой вопросов: зачем жить, если умирать, чему радоваться, когда все так преходяще… Чему верить? Есть ли жизнь ТАМ, или полное небытие?..

Все стало тягостно. Раньше цели были – я получаю второе высшее, на психолога, – но после этого случая словно душу через мясорубку пропустили. Просыпаюсь с одним вопросом: зачем живу, если умру? Ответ на этот вопрос каждый сам ищет, знаю.

Просто хотелось выговориться и узнать, а что вы думаете насчет того, что однажды вас просто не станет… Уж извините, что с таким грузным вопросом…

Алина

Алина, будущая моя коллега, хочу вас поздравить. Не примите за насмешку. Искренне поздравляю, даже вдвойне: и просто как человека и как психолога – человека, намеренного помогать человекам быть человеками.

Вы переживаете сейчас кризис душевного взросления, вы до него дозрели. И ставит душа ваша перед вами вопрос вопросов, наконец, напрямую: да, зачем жить вам и зачем живут все – при том всеобщем условии, что жизнь наша здесь временна, как аренда жилья. Что придется, раньше или позднее, нам всем и каждому это жилье покинуть, освободить – вернее, освободить от него себя.

Уже в миг зачатия подписывается каждому существу, отправляющемуся жить, приговор-неизвестно-за-что для приведения в исполнение-неизвестно– когда, но, с вероятностью, приближающейся к стопроцентной, не позднее биологически предельного срока жизни (со статистическим люфтом от – до) для особей данного вида. Для собаки это, самое большее, лет пятнадцать – двадцать, для человека…

Тяжко, конечно: четверть века почти оставаться в детском убеждении, что будешь пребывать тут всегда, что все по какому-то недоразумению умирают, а ты ни в коем случае, никогда, ни за что, – и вдруг вмиг очнуться и осознать, что ты из всеобщего правила не исключение.

Но, хочу вас спросить: легко ли представить, что – исключение? Что придет момент, когда все-все-все умерли, а ты живешь себе и живешь? Как у Фредерика Брауна: «Последний человек на Земле сидел в комнате. В дверь постучались…»

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Вот он самый кошмар-то был бы. В таком положении ответа – ЗАЧЕМ – уже точно не было бы.

Тут, на постоялом дворе нашей жизни, приходится каждому что-то для себя решать. Принять какую-то версию, более или менее общую, или свою доморощенную. В чем-то увериться или о чем-то с собой условиться, хотя бы ненадолго. Или – как делает большинство, не перегружающее себя размышлениями, – просто забывать, забывать снова и снова, уходить от неразрешимости испытанным детским способом: вытеснять из сознания.

Я что-то подобное мучительно пережил в первый раз в возрасте около шести лет. Безо всякого физиологического повода, никакой такой дурноты – просто открылось… И вся последующая жизнь – желал того или не желал, помнил или нет – превратилась в вопрос, ответ на который можно получить только из-за поворота, который впереди. Из-за горизонта, за которым окажемся. После последней точки того текста, который есть наша земная, здешне-сейчасная жизнь.

Текст, который вы прочитаете далее – часть этого жизневопроса, с некоторыми заглядками – не ответами, но наводками.

Стихи, случается, знают больше, чем их авторы.

Разговор попутчиков в поезде бытия

От дома моего вокзал

совсем недалеко.

Он жизнь свою с моей связал

естественно, легко.

То замирает, то гудит,

рокочет как завод,

то будит ночью как бандит,

то как дитя зовет.

Всю жизнь уходят поезда

в неведомую даль,

в невиданные города,

в седую Навсегдаль.

А я, поездив вдоль и вширь,

допрыгав до седин,

постиг, что каждый – пассажир,

и поезд наш един.

Кому подальше ехать в нем,

кому совсем чуть-чуть,

но каждый, ночью или днем,

сойдет куда-нибудь.

– Прости, попутчик, что тебе

собой я докучал,

как гвоздь торчал в твоей судьбе,

права свои качал.

Прощай. Обиды не держу,

а коль обидел – жаль.

На пересадку выхожу,

на поезд в Навсегдаль.

– Трепещешь? Страшно?

– А чего

бояться? Страх наврет.

И ты до места своего

доедешь в свой черед.

– На пересадку? А куда?

– Покажут. Подвезут.

– А вдруг в пустое никогда?

А вдруг на страшный суд?

– Не думаю – скорей, на свет.

Дождись – узнаешь сам.

Здесь лишь вопрос, а там – ответ.

Я верю небесам,

там столько разного: смотри,

какое море звезд

и сколько тайн у них внутри.

Ответ не будет прост.

Там жизнь своя. Там ПЕРЕХОД

в иные времена –

нам иногда их тайный код

является из сна.

– Мне к звездам неохота плыть,

хочу лишь одного:

своих любить, любимым быть

и больше ничего.

Мы здесь живем, сейчас и здесь

как ручейки течем,

и если я исчезну весь,

то смысла нет ни в чем.

– Весь не исчезнешь. Станешь тем,

чем был без «нет» и «да»,

с добавкой музыкальных тем

душевного труда.

Ты столько раз уже, растя,

себя уничтожал,

дивился смерти, как дитя,

и вновь себя рожал.

Невозвращенец в жизнь свою,

ты мог бы это знать:

удел посеявших семью –

потери пожинать.

Но расставания закон

включает и возврат –

кого любил, с кем был знаком,

кому и не был рад.

– Последнего не надо, нет.

Послушай, книгочей,

а сколько в космосе планет

без наглых сволочей?

– Ноль целых. И не целых – ноль.

Пойми, душа не шёлк.

Ты принял жизнь – прими и боль.

До встречи! Я пошел.

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

MEMENTO, книга перехода - Леви Владимир Львович - Страница 6