Увязнуть в паутине (ЛП) - Марченко Владимир Борисович - Страница 26

ПРОТОКОЛ ДОПРОСА СВИДЕТЕЛЯ. Бартош Теляк, родился 20 марта 1991 года, проживает по ул. Карловича в Варшаве, образование базовое, ученик гимназии № 2 по ул. Нарбута. Отношение к сторонам: сын Хенрика Теляка (жертвы), за дачу фальшивых показаний не привлекался.

Предупрежденный об уголовной ответственности по ст. 233 УК, дает следующие показания:

Уже через пять минут Шацкому хотелось написать огромными каракулями в протоколе: «ХРЕН ОН ДАЕТ КАКИЕ ПОКАЗАНИЯ!», поскольку молодой человек пытался общаться с ним исключительно с помощью движений головы, отдельных звуков и односложных слов.

— Что тебе известно о психотерапии своего отца?

— Ну, ходил.

— А чего-нибудь больше?

Жест отрицания.

— Вы беседовали об этом?

Жест отрицания.

— Ты знаешь тех людей, с которыми он ходил на терапию?

Отрицательный жест.

— Не узнаешь кого-нибудь на этих снимках?

Отрицательный жест головой.

Совершеннейшая чушь, подумал Шацкий, так мы ни к чему не придем.

— Что ты делал в субботу вечером?

— Играл.

— Во что?

— Call of Duty.

— В первую или вторую?

— Двойка.

— Какая кампания?

Парень поерзал на стуле.

— Милосердия.

— Российская, британская или американская?

— Российская.

— И далеко не прошел.

— Эт'точно. В Сталинграде никак не могу пройти тот фрагмент, когда нужно отстреливаться из окна ратуши. Просто не в состоянии снять всех; вечно кто-то прокрадется понизу и зайдет сзади. А когда слежу за тылами, спереди валит вся фашистская армия с пулеметами.

Шацки понимающе покачал головой. Даже у него эта миссия отняла добрых пару часов проб и ошибок.

— К сожалению, там никакого хорошего способа нет, — сказал он. — Лучше всего сначала выбить столько, сколько удастся, а потом следить за тылами и отстреливать из снайперской винтовки тех, у кого есть пулемет. Как только выдержишь достаточно долго, тогда в конце появится информация о новом задании. Миссия идиотская, вся ее трудность заключается в том, что традиционное количество немцев умножается на десять. Но вообще-то, все в норме.

— Ну, так ведь оно и должно было выглядеть, разве пан так не считает?

— Война? Наверняка, так. Летишь вслепую, с заедающим ружьем; все — это один громадный хаос, пули свистят, по сторонам падают твои приятели. Тебя же интересует только то, чтобы добежать до ближайшей ямы, спрятаться там, бросить гранату и бежать дальше. Здесь очень важен звук.

— У меня 5.1.

— Поздравляю. У меня только 2.1; для 5.1 квартира слишком мала. Но обычно и так играю в наушниках, потому что жена злится.

— А ко мне мама приходит и говорит, что не желает, чтобы по ее дому ездили танки. А в кино все допросы выглядят иначе.

Шацкого удивила резкая смена темы, но ответил он молниеносно.

— Я не могу вести допрос. Почему ты не отвечаешь на мои вопросы?

Парень пожал плечами.

— Не думаю, чтобы это имело какое-то значение.

— Убили твоего отца, и я хочу знать, кто это сделал и зачем. Неужели по-твоему это не имеет значения?

Снова лишь жест плечами.

— Не имеет, потому что от этого он не оживет. Кроме того, какая разница, отвечаю я полными предложениями или говорю «да» или «нет». Здесь ведь важно то, чтобы я говорил правду.

Шацкий отложил протокол в сторону. Он и сам не верил в то, будто бы пацан может знать нечто такое, что будет доказательством по делу. Но для него было важно что-то другое.

— А тебе хотелось бы, чтобы твой отец ожил? — спросил он.

Прокурор ожидал, когда Теляк пожмет плечами, но тот сидел неподвижно. У него даже ресница не дрогнула.

— И да, и нет, — ответил тот наконец.

— Что, был плохим отцом?

— Он нас не бил и вовсе не желал, чтобы мы ему мыли спинку, если вы имеете в виду это. Кричал тоже мало. Банальный, нудный польский отец. Не могу сказать, что я его ненавидел или любил. Может это и шок, но я на самом деле не могу пробудить в себе какое-то чувство после его смерти. Я пану правду говорю.

Шацкому хотелось бы, чтобы его свидетели всякий раз давали такие же откровенные ответы. Он уважительно кивнул парню.

— А после смерти твоей сестры он изменился?

— Постарел. Но перед тем и так одна лишь сестра контактировала с ним, так что для меня это никакого значения не имело.

— Ты обвинял его в смерти сестры?

Парень замялся.

— Не больше, чем всех остальных вокруг.

Шацкий вспомнил о таблетках, найденных в комнате Теляка на Лазенковской.

— А тебя удивило бы, если бы он покончил с собой?

— Нет, не очень. Гораздо сильнее меня удивляет то, что кто-то его убил. Зачем?

Хороший вопрос. Шацкий вновь почувствовал себя ужасно усталым. А откуда он, черт подери, должен знать, зачем? У него появилось впечатление, будто бы все разлезается. Теория, будто бы Теляка убил кто-то из психотерапевтической группы, попеременно казалась ему, то вероятной, то совершенно фантастической. Но, все чаще — именно второе. Ни один из допросов не приносил ничего нового в дело. Очевидные ответы на очевидные вопросы. А может плюнуть на все это, передать все следствие в руки полиции и спокойно ожидать самый вероятный результат — прекращение дела потому что виновный не будет найден — а на деле появится метка «NN».

— Именно этого я и не знаю, — честно ответил он. ну ладно, наполовину честно. Он не смог бы объяснить этого рационально, но хотел, чтобы у парня появилось впечатление, будто бы он сам стоит на месте и не знает, что делать дальше.

— Вам необходимо обнаружить мотив, способность и орудие.

— Благодарю. Детективы я читаю. А вот ты знаешь кого-нибудь, кто выиграл бы на смерти твоего отца?

— Не я. Вы же наверняка знаете, что я болен и вскоре обязательно умру.

Шацкий кивнул.

— Спасти меня могут три вещи: чудо, государственная служба здравоохранения или же пересадка сердца в частной клинике за рубежом. Как вы считаете, какая из них наиболее вероятна? Вот именно. А как вы считаете, насколько уменьшились мои шансы, когда не стало моего отца, директора? Ну вот.

И что он мог ответить? О чем еще мог спросить? Шацкий поблагодарил парня и пожелал успеха в Call of Duty. Он даже не дал ему протокол на подпись; там не было абсолютно ничего.

— Пан будет на похоронах в субботу? — спросил Теляк-младший уже перед тем, как уйти.

— Конечно.

Шацкий выругал себя в мыслях, что это ему раньше не пришло в голову. Ведь это будет единственная возможность увидеть родных Теляка и людей с терапии вместе.

6

Запись фактического положения вещей, представление следственных версий и плана следствия заняло у Шацкого меньше времени, чем он ожидал. Неполных полтора часа. Принимая во внимание факт, что как минимум половину этого времени он посвятил размышлениям о Гжелке — результат очень даже неплохой. Что нужно сделать сейчас? Последней женщиной, которую он подцепил, была Вероника, и случилось это более десяти лет назад. А если говорить честно, это не он ее снял, а она его. Воспоминание ограничивалось туманным «каким-то образом все и случилось». Девушка ему нравилась, немножко поболтали, неожиданно начали целоваться — поправка: это она неожиданно стала его целовать — а через неделю очутились уже и в постели. Через две недели он просто не представлял жизни без нее.

Вот и все, что я могу сообщить по данному делу, подумал Шацкий. Если только не считать лицейских и ранних студенческих приключений. И парочки коротких романов раннего семейного периода, о которых старался не вспоминать. И одного, не испробованного, правда, знакомства с пани прокурор из Пясечна. До сей поры он радовался, что очень все хорошо случилось, ведь у него жена и ребенок, и нужно вести себя вежливо, но правда была иной — жалел чертовски. Как там это высказывание? Лучше грешить и жалеть, чем жалеть, что не грешил. Еще одна идиотская народная мудрость, которая хорошо выглядит лишь на бумаге. Познакомились они на деле по убийству одного девелопера. Труп был из Средместья, но вот семья, знакомые, фирма и все такое — из Пясечна. Они работали вместе. Долго и интенсивно. Работали и разговаривали, разговаривали и работали, разговаривали и разговаривали. Как-то ночью он отвез ее домой, поцеловал в машине. И удивился, что поцелуй может иметь совершенно иной вкус. Что все способно быть настолько новым. Что у губ могут быть другие формы, у языка — иная фактура, у дыхания — такой другой запах.