Жизнь охотника за ископаемыми - Штернберг Чарльз Г. - Страница 35

Я проработал несколько недель на Индейской и на Кофейной речках с ничтожными результатами; но девятнадцатого сентября м-р Галайен возвестил, что он нашел полный скелет огромного зверя. Поэтому, запасшись длинными веревками, я последовал за ним вдоль сурового склона гор. Когда нас совсем уже замучила трудная дорога, он указал на кучу выветрившихся и поломанных костей такого обыкновенного вида, что и брать их не стоило.

М-р Галайен был разочарован не меньше меня. Мы пошли, сокращая дорогу, через ложбинку между холмами. Выбираясь на тропинку, проложенную животными, ходившими на водопой, м-р Галайен вдруг остановился, поднял что-то и крикнул: «О, да тут тоже кость»! Я взял из его рук поднятый им предмет и был очень изумлен, увидя целехонький череп, покрытый твердой кремнистой оболочкой из толстого слоя красной глины со множеством конкреций на поверхности. Я никогда тщательно не исследовал этого горизонта, так как считал твердо установленным, что он не содержит ископаемых. Я предполагаю, что другие коллекторы думали так же; поэтому, хотя это место лежало близехонько от Ивовых ключей, где Болл и Кумминс и другие искатели ископаемых стояли лагерем в продолжение многих лет, — я первый нашел там остатки вымерших животных.

Мы прошли по тропинке, ведущей по отлогому скату к небольшому амфитеатру, а потом, по более крутому и длинному подъему, к амфитеатру побольше, вырезанному в горном склоне и совершенно лишенному почвы. Эти два амфитеатра оказались богатейшими залежами ископаемых, какие я когда-либо находил в пермских отложениях Тексаса. Приведу следующую запись из моего дневника, касающуюся этой находки: «Найдя великолепный череп, открытый Галайеном, мы тотчас набрели на богатейшее поле, какое я видел когда-либо в тех отложениях. Я взял отличный череп, а Галайен — другой. Повидимому, мы до сих пор работали слишком низко. Этот богатый ископаемыми слой залегает поверх пластов, на которых я работал, в вершинах оврагов, прорезающих склоны гор. Конкреции, в которых сохранились кости, находятся в красной глине и бывают зеленоватого и иных цветов».

В восторге от богатой находки я забыл свое прежнее недовольство Галайеном, который повел меня по пустому следу, забыл свою усталость, забыл обед, забыл все на свете и принялся за работу тотчас же, собирая черепа и кости. Припоминаю, что я наложил в свой коллекционный мешок верных тридцать кило черепов. Все они были для меня совершенно новы и неизвестны в науке. Весь этот груз понес на себе по крутой тропинке вниз, в лагерь, на расстояние больше километра. Добродушный Галайен, видя, что я шатаюсь под тяжестью полного мешка, предложил избавить меня от части ноши, но я с большой твердостью ответил, что никто ее не коснется, что я под ней хоть спину сломаю, что она дороже золота; он сдался и поспешил в лагерь, чтобы по крайней мере приготовить к моему приходу горячую пишу.

Как может человек, который сам не пережил чего-либо подобного, представить себе мой торжественно победный спуск по ухабистой тропинке? Да еще область эта обещала такую богатую жатву редких ископаемых! Снова повторилось явление, столь обычное в моей жизни: лучшие свои открытия я делал именно в ту минуту, когда совсем уже терял надежду и впадал в отчаяние.

В продолжение трехмесячной своей поездки я нашел сорок пять полных или почти полных черепов замечательных амфибий и рептилий, которые двенадцать миллионов лет назад населяли устья рек и бухты берегов Пермского океана[50]; многие черепа сохранили прилегающие части скелета. Кроме того, я нашел сорок семь обломков черепов разной величины. Все собрание содержало сто восемьдесят три образца вымерзших животных пермского периода Тексаса. Американский музей, который приобрел этот великолепный материал, не имел возможности описать его и издать немедленно описание. Результаты моей поездки на те же слои в 1901 году для Королевского мюнхенского музея описаны д-ром Бройли. Однако пермская коллекция Американского музея обрабатывается в настоящее время с чрезвычайно важными для науки результатами.

Ободренный успехом этой поездки, я в январе следующего года взялся с большими надеждами за продолжение работы для профессора Копа в тех же слоях. Добравшись до моей главной квартиры в Сеймуре, я нанял старика с повозкой и упряжными лошадьми, а двадцать пятого января впервые разбил лагерь на Кустарниковой речке (Буш-крик), немного северней Сеймура.

Через три дня я нашел отличный экземпляр пресмыкающегося с лестницеобразными остистыми отростками, которого Коп назвал тонкоспинным наозавром. Найдено было множество совсем исправных позвонков, которые позволяли собрать полный скелет. Я очень старательно работал над этим скелетом, надеясь добыть его целиком и в хорошем состоянии. Он лежал в красном и белом песчанике, который с поверхности легко распадался на сланцеватые куски. Остистые отростки и поперечные наросты, которые оканчиваются округленными бугорками, все были сломаны в первоначальном положении экземпляра. Они так были изогнуты и смяты вместе с породой, что требовалось много внимания, чтобы не потерять их след; лежали они в нескольких сантиметрах один от другого. Я перенумеровал позвонки, начиная с первого, но принял во внимание не их естественное положение в скелете, а тот порядок, в котором застал их. Очень многие из закругленных концов на боковых отростках затерялись, будучи смыты водой под откос. Я надеялся впоследствии разыскать их.

Изучая эти замечательные остистые отростки, из которых многие, близ середины тела, были девяносто сантиметров длины, с боковыми отростками, перемежающимися или противоположными, я инстинктивно назвал это существо «пресмыкающимся с лестницеобразными спинными отростками». Я не могу себе представить, как профессор Коп мог вообразить, что эти отростки хоть сколько-нибудь походили на мачту и реи корабля, и что между ними была натянута тонкая перепонка, которая задерживала ветер и действовала как парус. Позднейшие открытия показали, что это животное было обитателем суши. Изображение превосходной реставрации наозавра, сделанной профессором Осборном, приведено на рисунке 26 b.

Как я уже сказал, вытащить скелет было задачей трудной и отняло много времени, так как он состоял из тысячи обломков. Если бы я выкопал их кучей, как выкапывают картофель, никто никогда не имел бы терпения снова собрать их вместе. Поэтому я разделил позвонки на секции, завертывая по пятьдесят обломков вместе и нумеруя каждый позвонок и каждый пакет отдельно. Таким образом, когда коллекцию начали разбирать и составлять скелет, можно было собрать сначала каждую секцию порознь, а потом соединить их.

Состояние раздробленности, в котором я нашел скелет, помешало мне тогда же установить, насколько он полон и какое значение имеет. Но теперь, когда я смотрю на отличный снимок собранного образца — единственного собранного образца наозавра в мире (рис. 26 а) я могу сказать, что та поездка действительно увенчалась успехом, несмотря на отчаяние, которое я временами испытывал.

После открытия наозавра мне доводилось проводить за работой недели без всякого толка; я все более приходил в уныние, потому что сам был совершенно уверен, что дальнейшие поиски бесполезны. Но профессор Коп был убежден, что между пермскими и триасовыми отложениями имеется пласт, содержащий ископаемые и богатый представителями совершенно новой фауны. Он решил, что этот воображаемый пласт должен залегать к северо-западу от уже известного продуктивного пласта, в той самой местности, которую я прошел уже так тщательно для Гарвардского музея сравнительной зоологии в 1882 году и нашел тогда бесплодной. Я поэтому сколько мог противился предпринимаемой поездке, но он настоял. Итак, я осужден был провести месяц в чрезвычайно утомительной работе в верховьях речки Извилистой (Крукт-крик) и других, к северо-западу от известных мне продуктивных слоев.