О природе человека - Уилсон Эдвард Осборн - Страница 31

Отдельные формы организованного насилия не являются врожденными. Нет гена, который вызывал бы тягу к пыткам на помосте или пыткам у шеста, охоте за головами или каннибализму, поединкам чемпионов или геноциду. Есть врожденная предрасположенность к созданию культурного аппарата агрессии путем отделения сознания от чисто биологических процессов, закодированных в генах. Культура придает агрессии определенную форму и санкционирует единство ее проявления у всех членов племени.

Культурная эволюция агрессии направляется совместно тремя силами: 1) генетической предрасположенностью к усвоению определенной формы общей агрессии; 2) необходимостью, вызванной окружающей средой, в которой существует общество; 3) прежней историей группы, которая направила ее к предпочтению одной из культурных инноваций и отказу от другой. Если вернуться к более общей метафоре, используемой в биологии развития, то можно сказать, что общество, переживающее культурную эволюцию, движется по склону очень обширного ландшафта развития. Каналы формализованной агрессии глубоки. Культура движется по одному или другому такому каналу, но не может полностью их избежать. Эти каналы формируются в результате взаимодействия между генетической предрасположенностью к усвоению агрессивных реакций и физическими свойствами домашней территории, которые обусловливают определенные формы реакций. Общество избирает определенный путь развития, опираясь на особенности ранее существовавшей культуры.

Вернемся к племени мундуруку. Их популяции были вынуждены контролировать свою численность в силу недостатка качественного белка{126}. Охота за головами позволяла сократить количество конкурентов в охотничьих угодьях. На юге Венесуэлы и севере Бразилии живет племя яномамо. Это племя, в отличие от мундуруку, переживает период стремительного роста популяции и расширения территорий. Воспроизводство мужчин ограничено не количеством пищи, но доступностью женщин. Принцип животной социобиологии, проверенный пока что лишь частично, утверждает, что в периоды изобилия и при отсутствии опасных хищников фактором плотности, ограничивающим рост популяции, становится количество женщин. Как показал Наполеон Шаньон, яномамо ведут войны за женщин и для того, чтобы отомстить за смерти, произошедшие в результате соперничества за женщин{127}. Не следует считать подобное поведение случайным или легкомысленным. Яномамо недаром называют «яростным народом». Шаньон наблюдал за жизнью одной деревни. За 19 месяцев на нее 25 раз нападали жители соседних деревень. Четверть мужчин погибло в бою, но те воины, которым удалось выжить, добились грандиозного успеха в размножении. У основателя группы деревень было 45 детей от восьми жен. Его сыновья тоже оказались очень плодовитыми. Примерно 75% общей популяции группы деревень являлись потомками ее основателя.

Очевидно, что определенные проявления агрессии, например засады или открытое нападение, использование украшенных орнаментом каменных топоров или бамбуковых копий, формируются под влиянием наличествующих материалов и прошлых обычаев, которые можно приспособить к новым условиям. По прекрасному выражению Клода Леви-Стросса, культура использует доступный для нее бриколаж. Менее очевиден процесс, который заставляет людей строить агрессивные культуры. Только рассмотрение детерминантов агрессии на трех уровнях — абсолютная биологическая предрасположенность, требования окружающей среды и случайные детали, вносящие свой вклад в культурный ландшафт, — позволяет нам в полной мере понять эволюцию человеческих обществ.

Хотя полученные свидетельства показывают, что биологическая природа человечества способствует эволюции организованной агрессии и проявляет ее на ранних стадиях развития многих обществ, результат такой эволюции будет определиться культурными процессами, происходящими под все большим контролем рационального мышления. Война — это самый яркий пример гипертрофированной биологической предрасположенности. Первобытные люди делили свою вселенную на друзей и врагов и мгновенными, глубокими эмоциями реагировали даже на самые слабые угрозы, исходящие извне определенных границ. С появлением вождеств и государств эта тенденция привела к созданию институтов, война становится инструментом политики новых обществ, и те, которые смогут использовать ее наилучшим образом, добиваются — как это ни прискорбно — наибольшего успеха. Эволюция войны была аутокаталитической реакцией, которую не могут остановить люди, потому что попытка обратить процесс вспять неизбежно приведет к поражению. На уровне целых обществ действует новый режим естественного отбора. Исследователь этого вопроса Куинси Райт писал:

Антрополог Кит Оттербейн изучал факторы, влияющие на воинственное поведение, в 46 культурах — от относительно первобытных тиви и дживаро до более продвинутых обществ египтян, ацтеков, гавайцев и японцев{129}. Основные его выводы не вызывают удивления: по мере централизации и усложнения обществ в них появляются сложные военные организации и стратегии боя. Чем выше военная изощренность общества, тем легче ему расширять свою территорию и вытеснять конкурирующие культуры.

Цивилизации развивались благодаря взаимным толчкам культурной эволюции и организованного насилия. К нашему времени они остановились буквально в одном шаге от ядерного самоуничтожения. Однако когда страны доходят до предела (Тайвань, Куба, Ближний Восток), их лидеры демонстрируют способность отступить. Как мудро сказал во время арабо-израильской войны 1967 года Абба Эвен, здравый смысл — последнее прибежище людей.

Вспять можно повернуть и всю эволюцию войны, несмотря на упрочившуюся культурную практику{130}. В доевропейские времена маори Новой Зеландии считались самыми агрессивными людьми на Земле. Четыре десятка племен постоянно совершали кровавые набеги на деревни друг друга. В племенной памяти хранились оскорбления, нападения и требования мести. Главными добродетелями считались защита личной чести и смелость. Высшим достижением — победа с помощью оружия. Специалист по первобытным войнам Эндрю Вайда считает, что главным движителем воинственности маори была экологическая конкуренция. Месть приводила к открытым войнам за земли, а затем к территориальным завоеваниям. Союзы строились на родстве. Маори сознательно и уверенно расширялись за счет территорий самых далеких в генеалогическом отношении племен. Когда в 1837 году воины хокианга появились на поле боя между двумя ветвями племени нга-пуи, они не сразу решили, чью сторону принять, поскольку противники были одинаково близки им. Главным результатом территориальных войн была стабилизация популяции. Когда группы чрезмерно увеличивались, они начинали расширять свою территорию путем вытеснения и сокращения численности соперников. Популяция маори представляла собой постоянно меняющуюся мозаику племенных групп, поддерживающую определенный уровень плотности путем территориальной агрессии. Как и у львиных популяций Кении, территориальная агрессия служила для маори средством экологического контроля.

Это ужасное равновесие в конце концов было разрушено и обращено вспять, когда в Новой Зеландии появилось европейское огнестрельное оружие. Маори были просто очарованы первыми мушкетами, которые показали им британские колонисты. Один путешественник так описывал события 1815 года: