Выбери любимый жанр

Вы читаете книгу


Вересов Дмитрий - Белая ночь Белая ночь

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии
оксана2018-11-27
Вообще, я больше люблю новинки литератур
К книге
Professor2018-11-27
Очень понравилась книга. Рекомендую!
К книге
Vera.Li2016-02-21
Миленько и простенько, без всяких интриг
К книге
ст.ст.2018-05-15
 И что это было?
К книге
Наталья222018-11-27
Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни
К книге

Белая ночь - Вересов Дмитрий - Страница 16


16
Изменить размер шрифта:

Здесь было даже красиво. Пол выложен мозаикой. На потолке сохранилась лепнина. Сбоку стояла старинная будка привратника. Теперь в ней хранился какой-то хлам. Лестница была совсем не такая, как в Женькином доме. У него она была заплеванная и обшарпанная. Шла зигзагом. А в Альбинином — посередине был громадный квадратный пролет. И каждый шаг отдавался эхом. «Здесь, наверно, петь хорошо. Как в костеле», — подумал Женька.

На каждом этаже располагалось по три квартиры. Но боковые двери скрывались в неглубоких нишах. Сейчас, днем, когда свет на лестнице не горел, ниши были полны мрака. Альбина поднималась за Невским, и каждый раз, когда они поворачивались спиной к этим темным закуткам, она шла по ступенькам боком, напряженно озираясь по сторонам.

Когда впереди с лязгом отворилась дверь, ноги у нее чуть не подкосились.

Она облегченно перевела дух, лишь когда увидела выходящего на лестницу с мусорным ведром туговатого на ухо Петра Ильича в черном затасканном пальто, шляпе и домашних тапочках на босых голубоватых ногах.

— Здрасьте! — сказала она и отметила свое приветствие кивком головы.

Но как раз в этот момент Петр Ильич повернулся к ней спиной и закрыл свою дверь на ключ. А потому ее «здрасьте» не услышал. А когда стал спускаться, подслеповато прищурился и вдруг, распознав в ней вчерашнюю свою визитершу, радостно и громко проговорил:

— А-а-а… Фигуристочка… Ну что, больше никого пока не зарезала? А то смотри у меня… Он погрозил ей пальцем и, тряся головой, мелко, по-старчески засмеялся и стал быстро спускаться мимо них.

Альбина повернулась к Невскому и встретилась с его оторопелым взглядом. И тут она закрыла себе рот рукой и согнулась пополам от разобравшего ее хохота.

Он смотрел, ничего не понимая. Потом сам неуверенно улыбнулся.

— Так это ты, что ли, да? Ты, что ли, на людей нападаешь, Вихорева?

Она еще продолжала смеяться и сквозь смех ответила:

— Ну ты даешь. Проспект. Неужели ты поверил?

И потом, уже успокоившись, совершенно серьезно сказала:

— Нет. Просто это на меня вчера напали.

Он возвращался домой в каком-то странном состоянии. Он ощутил вдруг вкус жизни. Прямо здесь, не уезжая за тридевять земель, не отправляясь на поиски приключений в море и тайгу. Оказывается, все это бывает в двух шагах от собственного дома. Тайны и приключения.

И здесь бывают настоящие люди, живущие настоящими чувствами. Раньше он этого не замечал.

Когда он прошел через стройку на улицу, навстречу ему, пошатываясь, шел человек ханыжного вида, в запачканном грязью пальтеце и классической ушанке с торчащими в разные стороны ушами.

— Эй, парень, время сколько не знаешь? спросил он осипшим голосом.

— Нет часов, — скупо отозвался Невский, который, во-первых, не любил когда говорят «сколько время», а во-вторых, вообще не любил, когда ему задавали на улице такие вопросы. В них ему чудилось закодированное приглашение к драке.

— Правильно… — поощрительно заговорил сам с собой мужичок. — Зачем часы, когда времени все равно нет…

Женька даже оглянулся. Мысль эта показалась ему любопытной.

Глава 4

ТЕАТРАЛЬНАЯ ПЛОЩАДЬ

— Леокадия Константиновна жаловалась, что у дочери мигрень и пропадает билет в Дом офицеров на танцы. Отдала мне.

Просто так. Может, сходишь, Флорочка?

И мама, тяжело отдуваясь, поставила мешок с картошкой на пол. Все как-то поворачивалась к Флоре обширной спиной в темно-синем платье. Все собирала с пола рассыпавшиеся картофелины. И в глаза дочери смотреть не собиралась. Плохая она была актриса.

Флора только что пять раз подряд прочла, как «синие глаза его стали холоднее стали». Она любила читать некоторые абзацы много раз и даже шепотом их проговаривать, до того они ей нравились. Она видела всю эту картину и даже чувствовала качку на корабле. И тут мама со своими прозрачными намеками. На вечер танцев. Флоре? Зачем? Что ей там делать?

Когда Флора сидела дома, ела яблоко и читала, она не помнила о том, что некрасива.

— Я не хочу, мама, спасибо. — Флора боялась туда идти. Боялась, потому что знала наперед, что весь вечер простоит у стенки.

— Ну Флора, деточка, ну сколько же можно быть одной? Вот у нас Клара ходила на танцы и нашла себе жениха. Приличного человека. И все у нее теперь как у людей.

— А я, может быть, не хочу, чтобы как у людей. И потом, как у людей, это как у кого? Как у них? — Она ткнула пальцем в стену позади себя. — Или как у них? — она указала в противоположную сторону. — Уж лучше быть одной, чем вместе с кем попало.

— Боже мой! Как ты себя переоцениваешь! Мама всплеснула руками и прижала их к щекам, как будто у нее ныли зубы. — Ты пойми, что это они могут не захотеть связывать свою жизнь с тобой. А не ты! Пойми… Ты еще тот суповой набор!

Флора встала, молча расстегнула халатик, закрылась дверцей шкафа и переоделась в свое единственное крепдешиновое платье, белое, в коричневый горошек. Оно ей даже шло. Во всяком случае, горошки на нем были точно такого же цвета и размера, как ее глаза.

Она собиралась молча, как солдат. Она знала мама не отстанет, потому что купила этот билет сама. И никто ей его не отдавал. Надо просто встать и уйти из дома в нарядном платье. Накинуть плащик, прогуляться часок-другой и спокойно вернуться.

Ах, если бы она жила в Париже, ей наверняка дали бы понять, что она может считать себя интересной женщиной. Худоба сошла бы за изысканное изящество. Странная ломаная манера жестикулировать проканала бы под экстравагантность. А карие, маленькие, но лукавые глазки без сомнения наградили бы эпитетом «шарман».

И Флора расправила бы крылья, вернее, лепестки, уверовала бы в это самое «шарман» и, опираясь на него, впрыгнула бы в свое счастливое будущее. Она могла бы быть ничем не хуже Эдит Пьяф, еще той красавицы… В этом она была уверена.

Но на Флору никто никогда не смотрел с обожанием. Никто не вдохнул в нее веру в себя. Даже родная мама, вместо того, чтобы вдыхать веру, лишь шумно вздыхала и качала головой, глядя на руки дочери и видя вместо них куриные лапки.

— Вся в покойника-отца.

Каждый раз от этого Флоре становилось на мгновение жутко. Она смотрела на себя в зеркало и искала сходство с покойником. И, разумеется, находила. Кто ищет, тот всегда найдет…