Песочные часы - Романовская Ольга - Страница 5

К счастью, испытания на сегодня закончились. Меня накормили, позволили вымыться и снабдили чистой одеждой – серым платьем с разрезами на бедрах. Под него надевалась тонкая нижняя юбка; нижняя рубашка не полагалась. Лиф платья держался на шнуровке. Бюстье оставили прежнее, зато выдали две пары чистых трусиков. Вот и все «приданое» торхи.

Утомленная дорогой и пережитыми событиями, я быстро заснула на общей кровати с двумя другими девушками.

Пробуждение вышло не из приятных. Какой-то араргец в поношенной одежде тряс меня за плечи и что-то кричал на местном наречии. Видимо, он был из крестьян и никогда не покидал пределов Арарга, не общался с представителями других народов, иначе бы говорил на сойтлэ. Для некоторых, например, нашего княжества, сойтлэ – родной язык, как для остальных народов долины Старвея. Для других стран, например, Арарга, – приобретенный.

Сойтлэ произошел от альвийского диалекта. Дети Светлого леса, Первородные, как их еще называют, играли важную роль в жизни людей. По сути, именно альвы подарили им культуру, научили врачеванию, оружейному делу. Язык прижился. Постепенно сойтлэ вытеснял все остальные диалекты, даже здесь, на Восточном архипелаге. Правда, местные наречия в королевстве Арарг не вымерли, перейдя в разряд языка «для своих». Очень удобно: стоишь, неспешно беседуешь перед носом чужестранца, а он не понимает ни слова.

Араргский диалект неоднороден, делится по социальному и географическому принципу. Мне нравился миосский диалект, на котором говорили норны: более плавный, с минимумом шипящих звуков и множеством долгих гласных. За время проживания в Арарге я научилась понимать его и даже сносно говорить. Но, разумеется, в те времена я не знала ни слова по-араргски, да и о происхождении сойтлэ имела самое смутное представление.

Кто этот человек, что ему нужно? Оказалось, я должна встать, умыться и выйти во внутренний двор. Там, зябко подергивая плечами под дешевыми шерстяными накидками – увы, прежнюю одежду забрали, – сгрудились остальные приобретения торговца в кожаной куртке. Сам он появился минут через пять, пересчитал пленниц, критически осмотрел и велел связать веревкой в одну цепочку. Так, словно стадо, нас вывели за пределы крепости. Сбежать не представлялось возможным. Во-первых, нас охраняли слуги торговца. Они строго следили за тем, чтобы девушки не нарушали строй. Провинившаяся получала толчок в спину рукоятью плети, если сбилась с шага, и несильный, чтобы не осталось следов, удар плетью за попытку заговорить с товарками или отклониться с невидимой прямой линии. Во-вторых, нашу цепочку замыкала охрана – пятеро мускулистых мужчин со зверскими рожами. В-третьих, пугал крепостной гарнизон. Не хотелось получить пулю или болт.

На голом пространстве между каменными стенами и земляным валом живой товар поджидала странного вида повозка – огромный ящик с дверцей. Проще говоря, клетка. Нас развязали и по очереди втолкнули внутрь. Лязгнул засов, и пленницы оказались в кромешной темноте. Сидя на полу, всем телом ощущая неровности дороги, мы гадали, сколько часов провели в пути. Время от времени возок останавливался, чтобы дать возможность под присмотром охранника сходить по нужде. Не всем вместе, по очереди. На ногу наматывалась бечевка, конец оставался в руках сопровождающего. Насвистывая, он неторопливо шагал к ближайшим кустикам, подталкивал девушку и, спасибо на этом, отворачивался, оставляя бечевку натянутой до предела. Трижды в день нас кормили, обильно, но очень просто: каша, хлеб, курица, овощи, похлебка. Вилок, разумеется, не давали, приходилось довольствоваться ложкой или есть руками. Спали в том же возке, тогда как надсмотрщики нежились в постели. По гомону голосов мы догадывались, что повозка периодически останавливалась на постоялых дворах, где простаивала либо до окончания трапезы араргцев, либо до утра. Только так, да еще по походам «в кустики», определяли, какое сейчас время суток.

Я снова увидела солнце примерно через неделю, когда партию «чужеземных рабынь деала Себра» выгрузили во дворе большого дома, судя по всему, находившегося на окраине крупного города. Вернее, даже не дома, а целого комплекса построек наподобие городской усадьбы. Место, где деал – так величали торговцев – Себр выставлял товар «лицом».

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Свет больно резанул глаза, облегчая задачу конвоирам. Девушек по очереди взваливали на плечи, как мешки, и несли к крытой теплой купальне, где, игнорируя протесты, раздевали и загоняли в воду, бросив туда мочалки и мыло. Расхаживавшая по бортику мужеподобная женщина крикливо требовала, чтобы мы немедленно смыли дорожную грязь, «ибо негоже оскорблять покупателей прикосновениями к вонючим телам». Упоминание о касаниях вызвало волну панического ужаса в животе. Воображение услужливо рисовало в голове страшные сцены – одна омерзительнее другой.

Когда вода в купальне потемнела, нам разрешили вылезти на дощатый пол и вытереться одинаковыми серыми полотенцами.

Белье и одежда бесследно исчезли, вместо них лежали подобранные по размеру черные трусики, которые больше открывали, чем скрывали, полупрозрачные белые туники без рукавов до середины бедра, застегивавшиеся на плече, и легкие сандалии. Выдали также странные приспособления, напоминавшие открытый каркас верха бюстье, которые ворчливая женщина велела надеть всем, у кого висела грудь.

В новом наряде ощущала себя голой. Зато деал Себр остался доволен товаром и велел отвести девушек в просмотровый зал. Им оказалось большое светлое помещение с невысоким, покрытым ковром, помостом и чем-то вроде крохотной купели. По периметру зала стояли кресла и столики с выпивкой и закусками. Нам полагались высокие, самой простой конструкции табуреты, напоминавшие насесты. Сесть разрешили, как угодно. Я предпочла выбрать позу, при которой ни грудь, ни трусики предательски не просвечивали через легкую ткань, то есть сгорбилась, упершись ступнями в перекладину табурета, прижала колени к животу, а руки скрестила на груди. Низко опустила голову, спрятав лицо за волной влажных волос.

Прозвучала мелодичная трель, и зал наполнился голосами. Я не смотрела на вошедших. Хотелось взять и умереть, раз уж сбежать не удалось, лишь бы избежать позора.

Торговец, купивший нас в распределительном лагере интендантской службы – так официально именовался форт, в который пленников доставили из Кевара, – заливался соловьем, в красках расписывая прелести кеварийских девушек, особо подчеркивая наличие в нас крови альвов. Ему задавали различные вопросы, в основном интересовались местностью, где нас захватили, происхождением, здоровьем, почему-то составом семьи.

Потом все пришло в движение: покупатели поднялись со своих мест, осматривая товар, то есть нас, тщательно изучали карточки. Сквозь пелену волос видела, как некоторых девушек выводили на помост, задирали туники, что-то рассматривали, потом брезгливо споласкивая руки в купели. Расторопные служители окунали туда же мягкие тряпочки и протирали места на теле рабынь, которых касались потенциальные хозяева.

– Так, а тут у нас что? – Вздрогнула, услышав над ухом мужской голос. – Посмотрим: из княжества Кевар, семнадцать лет, нетронутая… Продается, как торха. Личико покажи!

Я не спешила выполнять просьбу, за меня это сделал расторопный слуга торговца.

Напротив стоял высокий, выше отца на целую голову, крепкого телосложения араргец с собранными в высокий хвост черно-палевыми волосами. Примерно до половины длины они были черными, дальше начиналась рыжина. Ткань камзола отливала синевой полночного неба. Невольно залюбовалась, пытаясь понять, из чего же он сшит.

– Симпатичная, – цокнул языком араргец. – Цвет кожи хороший. Грудь какого размера?

– Покажи норну грудь! – скомандовал прислужник Себра.

Разумеется, ничего показывать я не собиралась, более того, впервые решилась на бунт: оттолкнула руки слуги, пытавшегося задрать тунику. Потом до него дошло: проще расстегнуть пряжку на плече, но руки остановили падение ткани. Что бы они ни думали, я не породистая кобыла, а человек!