Воронья дорога - Бэнкс Иэн М. - Страница 19

Фергюс встал, снова озадаченно почесал висок черенком трубки:

– Так ведь должен, наверное… Думаю, ходит.

– Может, стоит проверить?

– Ладно, проверим.

– И вообще, почему не на «ровере»?

Кеннет не жаловал «моргана»: слишком жестко едет, спина устает, голова болит, и вообще Фергюс зря лихачит на этом закосе под старину с открытым верхом. И чего лихачит? Может, потому что краска «бритиш рэйсинг грин», кожа на капоте? А вот «ровер», похоже, немного Фергюса успокаивает.

– Да ладно тебе, надо же понимать,– убеждал Фергюс,– гостиничная администрация увидит «ровер» – не пропустит нас на стоянку.

– Господи,– вздохнул Кеннет и сжал талию сестры.– Ладно, пусть будет «морган».– Он посмотрел на Фиону: у нее поблескивали зеленые глаза.– Старею, сестренка. Как по-твоему, старею?

– Да из тебя прямо-таки песок сыплется, Кен.

– Спасибо на добром слове. Как близняшки?

– О, великолепно.

– Ты их все так же на каникулы в Уиндскейл возишь?

– Ха! Кеннет, а ты все так же смышлен.

– Ты ее включать не пробовала? – Фергюс опустился на корточки, сунул голову в посудомоечную машину, и ее нутро откликнулось эхом.

– Ферг, не будь язвой.– Фиона улыбнулась брату.– Что-то давно мы с Рори не видались, он и не звонит. Как у него дела?

– Да сидит в Кэмдене в своей конуре, тратит халявные субконтинентальные бабки.

– В конуре? – донесся из недр посудомойки невнятный голос Фергюса,– А я думал, он не слабо приподнялся на этих… путевых заметках.

– Так ведь приподнялся,– кивнул Кен.

– Это, кажется, про Индию?

– Ага.

– Ферг,– рассердилась Фиона,– ты что, забыл? Сам же покупал эту книгу.

– Да, помню, конечно.– Фергюс вынул голову из посудомойки и сунул туда руку, что-то подрегулировал.– Только не прочел. Да и зачем книжку читать, если хочешь узнать про Индию? Достаточно съездить в Брэдфорд… Почему он живет в конуре?

Кен на секунду стиснул зубы, мечтая о крепком пинке по пухлому заду Фергюса. Затем пожал плечами:

– Просто ему нравится жить среди людей. Он у нас животное стадное.

– И то верно, надо быть животным, чтобы ютиться в конуре,– пробубнила, рождая эхо, голова в посудомойке.

– Э, не смей так о моем брате.– Фиона легонько стукнула ногой Фергюса по заду.

Фергюс стремительно обернулся и уставился на нее. Его мясистое красноватое лицо мгновенно помрачнело. Кеннет почувствовал, как напряглась его сестра. Но тут же рот Фергюса расплылся в фальшивой улыбочке и, проворчав что-то неразборчивое, он снова повернулся к открытой машине и к руководству по ее эксплуатации. Фиона расслабилась.

«Все ли у них в порядке?» – подумал Кеннет.

Иногда он как будто замечал напряжение между ними, а года два назад, вскоре после того, как родились близнецы, ему показалось, будто Фергюс и Фиона серьезно охладели друг к другу. Он за них беспокоился и не раз обсуждал это с Мэри, гадая, в чем причина неладов и можно ли что-нибудь сделать (они решили ничего не предпринимать, если только их не попросят). Все же он однажды попытался обсудить это с Фергюсом, на вечеринке, когда они накачивались виски в оранжерее старого дома Эрвиллов и любовались огнями навигационных бакенов и маяков, мигающих по всей Саунд-оф-Джура.

Фергюс обсуждать тему не пожелал. Мэри добилась не большего успеха с Фионой. Но, по-видимому, все как-то само собой постепенно наладилось.

Может, я просто ревную, подумал Кеннет.

Фиона отстранилась и подошла к массивной и приземистой плите марки «Ага», стоявшей возле беленой каменной стены. Подержала руку над новой плитой: хорош ли накал? В кухне затягивалась пауза.

Кеннет не слишком верил в фрейдизм, в основном потому, что старался быть с собой честным. Понимал, что в жизни многое ему не по вкусу, кое от чего просто с души воротит, но ничто из его открытий никак не вязалось с учением Фрейда.

Все же он задумывался: а не злюсь ли я в душе на Фергюса потому, что он у меня сестру отнял, когда сделал ее своей женой? Наверное, никогда не узнаю правды, предполагал Кеннет. Может быть, верна теория, будто в мире все взаимосвязано, будто все люди, все вещи, все события прочно соединены сложнейшей паутиной из причин и следствий, из неявных мотивов и скрытых принципов… Но он вовсе не был уверен, что это имеет хоть какое-нибудь значение.

– Мэри и дети с тобой? – повернулась к нему Фиона.

– Пошли полюбоваться окрестностями с парапетов,– ответил Кеннет.

– Молодцы,– кивнула она и посмотрела на мужа.– У нас будет обсерватория. Ферг не сказал тебе?

– Нет.– Кеннет с удивлением посмотрел на Фергюса, но тот не обернулся.– Нет, я не знал. Что, с настоящим куполом и телескопом? Астрономию будете изучать?

– Счет уж точно астрономический,– раскатился внутри посудомойки голос Фергюса.

– Да,– ответила Фиона.– И теперь Ферг сможет ночи напролет любоваться звездами.– Миссис Эрвилл глянула на мужа, сидящего на корточках перед открытой посудомоечной машиной, и выражение лица Фионы показалось Кеннету презрительным.

– В чем дело, дорогая? – оглянулся на жену Фергюс – само простодушие и невинность.

– Ни в чем,– бодро ответила жена необычно высоким голосом.

– Гм…– Фергюс что-то подкрутил в посудомоечной машине, снова почесал трубкой возле уха.– Все в порядке.

Кеннет повернулся к окнам, по которым хлестал дождь.

Зачатая в ревущую бурю, Верити (тоже ревущая) и родилась не в погожий денек. Она появилась на свет восьмимесячной августовским вечером 1970 года на продуваемом ветрами берегу Лох-О – более чем подходящее название для места ее рождения, считал Прентис.

Перед этим ее мать и отец провели в галланахском доме Фергюса и Фионы Эрвилл две недели – они приехали из Эдинбурга отдохнуть. В последний день молодая супружеская чета решила посетить гостиницу в Килхренане – это в часе езды к северо-востоку, на берегу озера. Для поездки одолжили «ровер» у Фергюса. Беременной Шарлотте в те дни вдруг захотелось осетринки, и в ресторане она получила: на закуску – осетрину копченую, на второе – осетровые стейки, а вместо десерта – мусс из копченого осетра. Понятное дело, вскоре она жаловалась на несварение желудка.

Как бы то ни было, отужинав, они поехали обратно.

Были пасмурные сумерки, хоть и без дождя; дул сильный теплый ветер, качая верхушки деревьев и гоня шеренги белых бурунов на берег узкого лоха. Пока супруги ехали на юго-запад по неширокой дороге на западном берегу, ветер обрел ураганную силу.

Узкая дорога была усыпана ломаными ветками – наверное, одна из них и проколола колесо. И пока муж воевал с наглухо закрученными гайками, у Шарлотты начались схватки. Примерно через полчаса над холмом полыхнула молния, желто-голубая, как луна, но ослепительная, как солнце.

И был чудовищный гром. Шарлотта закричала. Наверху, на склоне холма, скелетами доисторических чудовищ маячили две опоры высоковольтной линии. Выл черный ветер, и снова вспышка, и снова адский грохот, и полоса фиолетового сияния проколола тьму как раз посередке между двумя огромными пилонами – электричество пробило воздух, когда сблизились мотаемые ветром провода.

Шарлотта закричала опять, и на свет появился ребенок.

Хвост урагана Верити прошелся в ту ночь по Британским островам. Родился он в штилевой экваториальной полосе, для разминки залил тропическим ливнем несколько Багамских островов, порезвился на побережье Северной Каролины, потом махнул через Северную Атлантику, в пути подрастеряв энергию. Но ненадолго попал между холодным и теплыми фронтами возле Ирландии, и это для него стало нежданным подарком; обретя новые силы, он разметал уйму прогулочных яхт, перетряс несколько акров оконного стекла, поиграл во фрисби[33] с мириадами черепиц и, проносясь над Шотландией, поломал немало сучьев. На участке Национальной электрической сети между западным берегом Лох-О и Галланахом имела место чуть ли не самая эффектная из учиненных ураганом катастроф, и Шарлотта часто заявляла, что именно в миг пробоя мощнейшей дуги между хлещущими проводами сработали предохранители на севере и погрузили весь Галланах во тьму,– в тот самый миг, когда ее ребенок (сморщенный, в пятнах крови, розовый от осетрины) наконец скользнул в отцовские руки. Девочку назвали Верити, в честь урагана.