Красные клёны (СИ) - kalip kalip "Калип" - Страница 3

Комментарий к Глава 1

Отрывок из стихотворения: Сайге-хоси

========== Глава 2 ==========

Самолёт приземлился в аэропорту Токио. Все формальности были улажены. Они сели в припаркованный у трапа лимузин. Кай понимал, что их приезд урегулирован на определённом уровне, и поэтому стандартная паспортная процедура прохождения таможенного контроля к ним не относится.Через несколько часов поездки они приехали в поместье родителей Тоями. Их уже ждали и встречали. После официального приветствия сначала отец Тоями, господин Имагава, затем мать Тоями, госпожа Саори, тепло обняли Кая. Это сильно задело внутри его за живое, спрятанное глубоко в нём ощущение семьи, отца, матери, которые ждут и счастливы твоему возвращению. Здесь, на краю земли, у чужих ему людей он ощутил то душевное тепло к себе, которое он не имел в своей семье.Кай отвернулся, пряча глаза, но наткнулся на внимательный взгляд Тоями, от которого не ускользнуло его состояние.Затем госпожа Саори сама взялась проводить Кая в его комнату, чтобы лично убедиться, что там у него есть всё необходимое. Кай не стал сопротивляться этому, понимая, насколько его здесь ждали и хотели видеть, что даже такую формальность госпожа Саори берёт на себя.***Перед ужином за ним зашла госпожа Саори и лично повела его в зал, где были накрыты столы в традиционном японском стиле. За столами уже сидели члены многочисленной родни Тоями, которых он знал и помнил по прошлому приезду. Он здоровался со всеми, а тех, кого он ещё не знал, ему представляли. Ужин был семейным, но понятие японской семьи включало в себя достаточно большое количество людей. Поэтому присутствовало более тридцати человек. Кай понимал, что многие приехали сюда специально, только ради него. Его здесь ценили и уважали, и зная горечь его утраты, как истинная семья хотели поддержать его в этом. Все были одеты в национальные одежды, Кай тоже был одет в чёрное кимоно, которое ему очень шло, несмотря на аристократические европейские черты лица. За столами сидели на коленях в позе сэйдза, как было принято испокон веков. Кая усадили между отцом Тоями и его дедушкой. Начался ужин. Это был особый ритуал. За столом говорили старшие члены семьи, поднимали тосты. Девушки в кимоно, как тени, практически бесшумно подносили блюда, наливали в пиалы саке. Кай, зная ритуал поведения за столом, делал всё, как того требовали обычаи. Вот только ел он как всегда мало, больше слушал и отпивал саке из пиалы, когда поднимали тосты. «Опять ничего не ест», – думал Тоями, видя, как Кай только держит палочки с едой в руке, так и не донося их до рта. В середине ужина, после упоминания всех родственников и их славных дел, старшие члены семьи перешли к Каю, восхваляя его как почетного гостя и великого воина. Затем дедушка Тоями произнёс речь о гибели друга Кая. Слова были настолько искренни и трогательны, что Кай до боли сжал себе руку, чтобы его лицо осталось таким же спокойным и невозмутимым до конца этой речи. Ему было очень больно – всё, что он сложил в глубине своей души, чтобы это осталось мучительной памятью, сейчас доставали оттуда. Но доставали бережно, оплакивая и разделяя эту боль с ним. Ему было плохо, но, в то же время, он не был одинок в своей печали. Наверное, об этом говорил Тоями тогда в самолёте – разделить боль с семьей. Ведь у него нет семьи, и поэтому ему приходится всё переживать одному. А сейчас, вот она, его семья, они разделили его боль. Кай чувствовал, что внутри него что-то происходит, эта пустота утраты, которую он пытался залить алкоголем, но безуспешно, сейчас, благодаря этим людям, перерождается в светлую печаль… – Кай, с вами всё порядке? – в глаза Кая смотрел дедушка Тоями. Он говорил тихо, неслышно для остальных, обеспокоенный тем, что Кай замер с палкой саке, так и не выпив её за душу своего друга.Кай очнулся. Оп пил саке, не чувствуя его вкус, зато он ощущал, что тяжесть с его души ушла. Осталось лишь светлое воспоминание о человеке, который был с ним рядом, а теперь ушёл навсегда…Ужин продолжался ещё долго, затем все перешли в другую залу на чайную церемонию и более непринужденную беседу.Умение Кая с любым человеком поддержать любые темы беседы делало его интересным собеседником для всех. Он был постоянно окружён теми, кто хотел с ним поговорить. В течение всего вечера Тоями даже и не пытался подойти к нему. Завидовал ли он ему? Да! И в то же время восхищался им. Он любовался им, а можно ли было быть по-другому? Видя Кая, окружённого людьми, с которыми ему было бы тяжело вести беседу – и Кай, который непринуждённо поддерживал любые темы разговора и как магнит притягивал к себе всех. Тоями ловил себя на том, что слишком подолгу не отводит взгляда от Кая. Он пытался контролировать и пресекать в себе эти моменты. Но опять забывался, как заворожённый смотря на него.Один из таких его взглядов перехватила его матушка. Он встретился с ней глазами, увидев в них укор и осуждение. Но почему? Она безразлично относилась к его увлечениям, считая их естественными и не стоящими её внимания, а теперь так негативно относится к его отношениям с Каем. Он догадывался, в чём причина. Она, как женщина, чувствовала, что Кай другой. И она не одобряла желание Тоями переломить его. Она искренне относилась к Каю, и ей стала небезразлична его судьба.Когда вечер подошёл к концу, и все стали прощаться и расходиться ко сну, госпожа Саори сказала, что сама проводит Кая в его комнату, чтобы лично убедиться, что там всё сделали правильно для их дорогого гостья.Тоями понял истинную причину её поступка – не дать ему проводить Кая и остаться с ним наедине.Он не стал возражать. Здесь это лишнее.Он сообщил матушке об их завтрашних планах съездить в святилище из тысячи алых ворот. Госпожа Саори попыталась возразить, сказала, что после перелёта стоит сначала отдохнуть, а потом ходить на экскурсии. Но Кай, видя, что из-за него назревает конфликт, попросил её разрешить ему это поездку, так как очень хотел пройтись через ворота очищения.На это госпоже Саори было нечего возразить, она строго взглянула на сына, стараясь через свой взгляд передать ему мысленный посыл в благоразумности его действий, поступков.***Оставшись один у себя в комнате, Кай думал, что быстро заснёт, но оказалось это не так. Слова, сказанные о Мефодии, и все воспоминания о нём всплывали в его мозгу, как цветные картинки. В этих воспоминаниях не было уже боли или горести потери, это была часть его жизни, которая прошла. Там были и радости, и печали. Он вспоминал, как бы ещё раз прощаясь с тем, что уже не вернуть. Приближался рассвет, а он так и не смог уснуть, блуждая в лабиринте своего сознания. ***В условленное время Кай вышел из дома. У входа его ждала машина и Тоями, стоящий рядом. Два джипа охраны стояли спереди и сзади их черного лимузина. Была осень. Погода стояла прохладная, поэтому на Кае было укороченное чёрное пальто с шарфом, надетое поверх свитера и брюк. Его одежда была дорогого покроя и модного фасона. В таком виде он смотрелся, как с обложки каталога мод, элегантность и роскошь в каждом движении и жесте.У Тоями перехватило дыхание при его приближении. Тоями тоже был в модном укороченном чёрном пальто, единственное, что никогда не менялось в его образе, это дорогой чёрный костюм, светлая рубашка и галстук.Тоями сам открыл дверцу машины перед Каем. В лимузине он сел напротив него, пояснив это тем, что так удобнее разговаривать. Кай не стал на этом заострять внимание, хотя чувствовал, что Тоями «пожирает» его глазами всю дорогу.Красивые пейзажи за окном отвлекли Кая от мыслей, что взгляды Тоями в последнее время стали его сильно беспокоить своей ненормальностью, наверное, это называется страсть, но сейчас это явно лишнее. – Ты что-то бледный сегодня? – прервал тишину Тоями, от взгляда которого не ускользнуло действительно бледное лицо Кая. – Не мог заснуть. Твой дедушка был настолько искренен, когда говорил о Мефодии… Но после его слов мне стало легче, как будто он прощался и уходил, туда, где ему будет хорошо… – Кай замолчал, перевел дыхание, стараясь не дать голосу дрогнуть, показывая его боль, затем тихо добавил. – Но заснуть так и не смог, воспоминания, такие яркие, как картинки… – Позвал бы меня, я бы утешил и сделал так, что некогда было бы вспоминать, – голос Тоями прозвучал с холодной издёвкой.Эти слова были неожиданны для Кая, в душе они отозвались болью, сердце сжалось и запульсировало в груди. – Зачем ты так? – А сколько можно тебе сопли подтирать, достал ныть уже, – Тоями хладнокровно закурил сигарету и продолжил смотреть на Кая, как тот пытается справиться с этим, с другим Тоями, таким, которого он ещё не знал. – Ты, наверное, прав. Извини. Я не должен себя так вести, – из слов и поведения Тоями Кай сделал для себя вывод, что Тоями, как истинный самурай, просто не может принять и понять такие его долгие душевные излияния. Он не учёл их разность в культуре, воспитании, традициях. Он не имел права это не учесть. Так за что теперь он должен обижаться на друга? Он нашел свои сигареты в кармане пальто, долго возился с открыванием пачки, а потом со стыковкой сигареты с огнём зажигалки под неотрывным взглядом Тоями, который не пошевелился даже, чтобы ему помочь в этом.«Он опять показал, какое я ничтожество по отношению к нему – внутри Тоями бушевал огонь безумия. – Я пытался растоптать его чувства, его душевную боль, а он великодушно простил меня. Интересно, он готов простить меня за всё? За любые унижения? Он всё ещё считает, что это и есть дружба. Но вот только проблема в том, что мне не нужна его дружба, мне нужен он, полностью подчинившийся мне, полностью мой! – Тоями сжал до боли кулаки, чтобы сейчас сохранить контроль над собой. – И это будет сегодня вечером. У меня хватит терпения дождаться, но затем уже сдерживать я себя не буду…»***Они приехали к подножью горы, где начиналась тропинка, которая вела в гору, через каждые пять шагов на тропинке стояли огромные ворота. Они медленно пошли по ней вверх, проходя через ворота одни за другими. Тропинка была широкая, да и сама гора лишь называлась горой, а на самом дели это был огромный холм, заросший лесом и кустарником, через который вела протоптанная многими поколениями людей тропа, на которой было установлено бесчисленное количество ворот. Да и ворота эти были не совсем ворота в привычном понимании: два толстых высоких столба, вкопанных с двух сторон тропинки, и поперечный столб, положенный сверху. Всё это было покрашено в яркий оранжевый цвет. Но, поскольку такие ворота шли по всей тропе, идя сквозь них, казалось, что идешь по оранжевой трубе или идешь в чреве огромной змеи. Психологический эффект от прохождения сквозь них был потрясающим. Пространство и время слились воедино, мир снаружи перестал существовать. Только туннель бесконечности, если бы не наклон дороги, можно было бы и не понять, откуда ты пришёл и куда сейчас идти. Они шли медленно, Тоями держался чуть сзади, не спуская с Кая глаз. Даже этот поход по туннелю не отвлёк его от постоянных мыслей о Кае, хотя он и погружался в какое-то пространство, как в пустоту космоса, где он и прибывал, перемещаясь сквозь оранжевые ворота. Кай шёл как в тумане, ему казалось, что его сознание стирается, а сам он перестает существовать как личность, он растворяется в этой бесконечной временной трубе…***Хоть немного прийти в себя Кай смог только находясь в машине, смутно помня, что сюда его посадил Тоями, после прохождения по тропинке с оранжевыми воротами. Тоями, поскольку в своей жизни уже посещал такие места, более легко вышел из странного состояния прострации, а Каю всё это далось очень тяжело. Он даже не мог понять своё состояние: ему – хорошо? Плохо? Наверное, никак, вернее, полная пустота. Как это всё странно…Куда затем они ехали и куда его повёл Тоями, придерживая за локоть, Каю было всё равно. Он ещё видел перед глазами бесконечный оранжевый коридор, по которому он двигался как во сне. – Поешь, пожалуйста, – эти слова Тоями и глоток вина, который он отпил как на автомате из бокала, наконец, вернули его в реальность.Они сидели за столом в небольшом охотничьем домике. Это была дорогая гостиница с отдельно стоящими домиками, стилизованными под европейский стиль. В углу горел камин. Везде лежали шкуры животных, стояли кресла и диван, накрытые дорогими покрывалами. Стол, за котором сидели он и Тоями, тоже стоял на мягком ковре, на нём горели свечи в массивных подсвечниках. Стол был накрыт к ужину со всевозможными яствами, которые Кая сейчас вообще не привлекали. Тоями сидел напротив него, на другом конце стола. Мягкий, приглушенный свет от камина и свечей создавал приятную романтичную обстановку. Единственное, Каю показалось это не совсем сейчас уместным… – Я выйду, – Кай направился в ванну и долго стоял над раковиной, прикладывая мокрое полотенце к лицу.После выхода из оранжевого туннеля, все события для него были нечётки и расплывчаты. Только сейчас реальность возвращалась к нему. Этот уединенный домик. Конечно, нет ничего странного, что Тоями решил остановиться перекусить. Они не ели с утра. Но это уединенное место с такой обстановкой совсем не нравилось Каю.Да и последнее поведение Тоями, вернее, его глаза, тот огонь безумия, который он улавливал в них, но делал вид, что ничего не замечает. И вот он один с Тоями, в этом уединённом месте. Но самое плохое, это странное, нездоровое состояние, которое он чувствовал у себя. Такое уже было с ним. Тогда его организм дал сбой, у него упало давление, и это было перед первой поездкой в Японию. Сейчас какая-то нехорошая закономерность, он чувствовал себя примерно так же, как и тогда. Последние события: потеря Мефодия, его алкогольные возлияния, прилёт сюда. Почему он вчера плохо ел? Что теперь об этом вспоминать, а сегодня вообще ни крошки во рту. И бессонная ночь… Нужно было послушаться матушку Тоями о том, что сегодняшняя поездка, она явна была лишняя. Такое может выдержать только здоровый человек, для него этот оранжевый туннель стал последней каплей в его хрупком здоровье. Но самое плохое во всём этом, что он наедине с Тоями, и как бы он не гнал от себя эти мысли, Кай понимал, для чего они здесь, и что планирует Тоями. Его силы просто покинули его. Холодная вода не принесла облегчения и не вернула его к прежнему состоянию. Значит с ним сейчас всё намного хуже, чем он сам себя хочет убедить.Понимая, что так стоять над раковиной глупо. Кай вернулся к столу. «Может, вино вернёт хоть чуточку сил?» – с этой мыслью Кай взял со стола свой недопитый бокал. Стоя у стола, он видел Тоями, который снял пиджак и в одной рубашке с ослабленным узлом галстука, раскинувшись в кресле, потягивая вино, наблюдал за ним.Вино только усугубило ситуацию, Кай почувствовал ещё большую слабость. Тоями поставил свой бокал на стол и подошёл к Каю, аккуратно забрал у него недопитый бокал вина. Кай начал отступать назад, но руки Тоями не дали ему такой возможности. Тоями привлёк его к себе и, крепко прижав, нарыл его губы своими. Он целовал его долго и страстно, не давая даже вздохнуть, крепко прижимая к себе. Затем его губы стали что-то шептать и целовать его ухо. Кай почувствовал, как горячий влажный язык скользил по его шее то вверх, то вниз.Придерживая его за плечи, Тоями, не переставая ласкать его шею, переместился вокруг него и оказался сзади. Он что-то шептал, Кай слышал как в бреду, урывками – что-то о своих желаниях и явно изощренных фантазиях с ним. Горящий язык ласкал его ухо, пытаясь проникнуть вглубь. Руки Тоями уже были под его свитером и майкой, они блуждали по его голому телу. Затем резким движением Тоями стянул с него свитер вместе с майкой и, придерживая его за талию, продолжил исследовать его тело. Кай пытался вырваться, но силы его были настолько ничтожны, что Тоями это даже не мешало, а попытка сказать Тоями оборачивалась лишь слабыми стонами, язык его не слушался, он так и не смог проговорить ничего членораздельного за всё это время.Тоями целовал его шею, плечи, спину. Поцелуи были то нежными, еле уловимыми, лишь вызывающими легкую дрожь во всём теле, как от прикосновения крыла бабочки, то жадно звериными, и тогда Кай понимал, что эти поцелуи оставляют на его теле засосы, а иногда, казалось, и кровоподтеки, настолько необузданна была вырвавшаяся наружу страсть Тоями.Руки Тоями стали спускаться всё ниже по его телу. Его прикосновения он стал ощущать на бедрах и пояснице. Затем, так же находясь сзади Кая, Тоями расстегнул ремень на его брюках, пуговицу и молнию ширинки. Брюки стали предательски падать…Кай попытался вырваться, но это привело к тому, что его ноги подогнулись, и он упал коленями на ковёр, оперившись в него руками. Сзади, так же обнимая его за талию, над ним нависал Тоями…Послышался щелчок взводимого курка пистолета. Тоями замер от неожиданности. – Я выстрелю себе в живот, – тихо произнёс Кай, всё так же стоя на коленях под Тоями, вот только об ковёр он опирался всего лишь одной рукой, вторую он прижимал к своему животу.Тоями, помедлив, отстранился от него и встал.Кай, собрав последние силы, перевернулся лицом к Тоями и отполз к креслу, прислоняясь спиной к нему, его правая рука прижимала к животу небольшой пистолет. Тоями узнал его – это был его пистолет, он оставил его в кармане своего пальто. «Какой же я дурак! Сам помог найти Каю выход. А ведь у него не было выхода. Всё складывалось идеально».Он уже предвкушал обладание им. О, как бы долго он насыщался своей страстью. И как изощренны были его фантазии и желания! Тоями посмотрел на Кая, который как затравленный зверёк с расширенными от ужаса глазами сидел на ковре, прижавшись к креслу. Сначала он хотел шагнуть к нему, но потом сдержал свой внутренний порыв, понимая, что Кай выстрелит в себя, он не шутит, ведь он отчаянный. «Какой же он сейчас желанный: его тело, бледная кожа, поблескивающая на груди золотая цепь, спадающие на лицо смоляные кудри, алые губы, воспаленные от его поцелуев, и сверкающие зелеными искорками глаза…» – Жду тебя в машине, – безразличным голосом произнёс Тоями и, захватив пиджак и своё пальто, вышел из домика.Кай пытался восстановить дыхание и не дать сознанию покинуть его. «Только не сейчас! Он справиться с этим. Потерять сознание – вот хороший подарок он сделает Тоями». Он начал считать до десяти, стараясь привести свои мысли и нервы в порядок.Этот пистолет, он спас его. Ещё выезжая из дома, Кай заметил в кармане пальто Тоями оружие. Это сработало на уровне профессионального инстинкта. По тяжести и складкам пальто, зрительно Кай понял, что в кармане пистолет. Но тогда ему это было всё равно. Вспомнил об этом он, когда выходил из ванной в охотничьем домике, и его взгляд скользнул по висящему в прихожей пальто Тоями. Как это было кстати сейчас, и как он ему пригодился. Хотя Кай надеялся, что до такого дело не дойдет, что он сможет более разумно решить возникшую между ними ситуацию, но безумие Тоями превзошло его ожидания. Теперь же нужно было находить в себе силы и идти в машину. В машине уж точно безопасней, чем сидеть здесь, в домике, и ожидать второго безумия от Тоями.Положив пистолет рядом с собой, он привёл в порядок свои брюки, затем дотянулся до валяющегося рядом свитера и, одевшись, цепляясь за кресло, встал. Его пошатывало, очертания комнаты были нечётки. Надев пальто и шарф, Кай вспомнил о пистолете на ковре. Пришлось вернуться и проделать ещё раз путь к выходу. На улице свежий осенний ветер помог ему чуть прийти в себя. Охранник открыл дверь лимузина. Кай заглянул внутрь, ему не хотелось бы сейчас нового подвоха, но Тоями сидел в дальнем углу и курил, смотря в окно. Кай сел в лимузин, прижавшись к двери. Правая рука его была в кармане пальто. – Ты так и будешь всю дорого держать меня на прицеле? – бросив в его сторону взгляд, спросил Тоями. – Пистолет направлен в меня, – тихо ответил Кай, стараясь, чтобы по голосу Тоями не догадался, что сознание он может потерять в любую секунду, настолько внутренне ему было плохо.Всю дорогу до дома Тоями не смотрел более на Кая, он часто курил и смотрел в своё окно.Кай сосредоточенно считал до ста и молился о том, чтобы не отключиться в машине.Когда они зашли внутрь дома, случилось самое худшее, что только могло произойти – их встречала госпожа Саори. Об этом тоже молился Кай, чтобы незамеченным никем вернуться в свою комнату и прийти в себя без посторонних глаз. Но, видно, не судьба.Госпожа Саори поняла всё с первого взгляда: чуть припухшие губы Кая, она, посмотрев на своего сына и увидев в глубине его непроницаемых глаз ненасытный голод неутоленного желания, и поняла, что его постигла неудача.А вот состояние Кая ей совсем не понравилось: его бледность, капли холодного пота на лбу, расширенные зрачки глаз. Она видела, что на ногах он держится из последних усилий. Что-то не так с его здоровьем. Кай нашёл в себе силы выдержать взгляд госпожи Саори, поздороваться с ней и, прося разрешения, удалиться в свою комнату.Госпожа Саори не стала его задерживать, восхищаясь его железной волей, она понимала, что он не хочет рухнуть перед ней здесь, в прихожей. Поэтому она не стала ничего выяснять. Пусть идёт к себе. – Моего врача с его помощниками быстро в комнату Кая, я буду ждать там, – госпожа Саори направилась за Каем в его комнату.Тоями удивлённо посмотрел на проходящую мимо него матушку. – Мой сын совсем перестал видеть? Твой разум покинул тебя? Твой гость еле держится на ногах. Нет, – видя порыв сына, сказала госпожа Саори, – ты к нему более не приблизишься, пока я этого не позволю! Когда госпожа Саори зашла к Каю, как она и предполагала, она застала его практически в бессознательном состоянии, полулежащем в одежде на кресле.Следом за ней пришёл доктор – их семейный врач, китаец Чон с его поморниками, он и в прошлый раз занимался здоровьем Кая.Доктор Чон сразу сказал, что у того резко упало давление, как и в прошлый раз, и это могло произойти от общих факторов и предыдущих событий, но сам скачок давления был вызван сильным стрессом. Госпожа Саори знала, что явилось таким стрессом для Кая, а когда Кая раздели и положили на кровать на живот для процедуры иглоукалывания, причина стресса стала очевидна для всех: его шея, плечи, спина, были в засосах и кровоподтёках…Госпожа Саори и доктор Чон переглянулись при виде такого.Кай немного пришёл в себя после уколов и каких-то отваров и, сгорая от стыда, лежал, уткнувшись в подушку, догадываясь, что все увидели на его спине. – У вас сегодня была интимная близость? – спокойно спросил доктор Чон. – От этого зависит понимание вашего лечения, – так же спокойно добавил он. – Нет, – тихо, не отрывая лица от подушки, ответил Кай.Доктор Чон приступил к процедуре иглоукалывания.Кай, проваливаясь в сон, почувствовал теплую руку, которая гладила его по волосам. – Бедный мальчик, – госпожа Саори нежно гладила засыпающего Кая по голове. В душе она испытывала к нему нежное материнское чувство. Он стал для неё сыном, ещё одним, но таким хрупким, ранимым, которого так хотелось оберегать от этого жестокого мира.