Самая страшная книга 2016 (сборник) - Гелприн Майк - Страница 45

Мысль была острая, как игла.

На лестничном пролете раздался громкий разухабистый лай. Миша больше ни о чем не думал. Выскочил из ванной к полке с инструментами. Взял молоток – нет, отвертку, нет, газовый ключ! Удобная штука, чтобы размозжить череп.

– Куда собрался? – спросила заспанным голосом Надя, показавшаяся из комнаты.

Миша застыл в коридоре с выпученными глазами, в трусах и тапочках. Ощутил во рту горький привкус зубной пасты и сообразил, что забыл вынуть щетку. В руке газовый ключ. Под подбородком набирает силу, растекается колючий, невыносимый зуд, вперемешку с противоречивыми мыслями… и страхом.

– Проверить, – сказал он, – кое-что.

Ночью Мише приснилось, что он душит соседку собачьим поводком.

Мысль оказалась столь ясной, что Миша не сомневался: рано или поздно он именно так и сделает. Задушит.

Он не помнил, как оказался на улице ранним утром, но ноги сами понесли его в тату-салон. Почти час Миша прослонялся по округе, ожидая, когда девушка с пирсингом придет на работу и откроет двери. Зашел. Нервно поздоровался, попросил кофе. Когда пришел Толик, схватил его за руку и повел в кабинет, к стеклянному столику. Бросил взгляд на зеркало. Линии под кожей набухали и просились наружу.

Он поднял голову к потолку, разглядывая серые мазки дешевой штукатурки и ленты проводов, ткнул пальцем в зудящее пятнышко:

– Нарисуйте что-нибудь. Цветастое. Линии, там, узоры. Как в прошлый раз. С вдохновением.

– У тебя там снова какая-то хрень, вроде укуса, – сказал Толик.

– Я знаю. Постарайтесь набить так, чтобы не видно было. Побольнее. Не жалейте. Это вроде дезинфекции. Помогает.

Миша нервно хихикнул. Он очень надеялся, что все сработает, и мысли исчезнут.

В общем-то, так и случилось. Татуировка помогла. Но ненадолго.

Прошло два очень длинных и настороженных дня. Миша прислушивался к собственным мыслям, копошился, будто забрел в старую квартиру, заваленную хламом, и теперь старательно выискивал среди прелого тряпья свежую одежду.

По ночам он лежал без сна, ожидая, когда же, когда начнется очередной зуд. Вслушивался в темноту – казалось, что по комнате летают комары. Февральские, мать их, кровососы.

Внутри нарастало напряжение. Нет ничего хуже ожидания. Будто кто-то медленно натягивал струны на колки. Струны звенели, тянулись и готовы были в любое мгновение лопнуть. Но это мгновение не наступало. Только – скрип-скрип – крутились колки.

На третье утро, стоя под душем, он понял, что хочет убить своего директора. Эта догадка принесла облегчение. Струна со звоном лопнула, рассекая мысли надвое. Директор был мужик что надо. Но убить его следовало.

А убьет Миша его так: зайдет в кабинет, возьмет со стола золотую копию Эйфелевой башни и всадит директору в глаз острым концом. Потом можно чем-нибудь добить.

Зачесался локоть левой руки. Точно – по локтю растеклось красное зудящее пятно.

Миша выскочил из-под душа, захлебываясь от нахлынувшей эйфории, и бросился одеваться.

Сначала на работу, мимо охранников, на третий этаж, в кабинет к директору, схватить Эйфелеву башню и острым концом воткнуть как можно глубже – хрясь! – чтобы глаз вытек к чертям собачьим.

Уже на лестничном пролете Миша сообразил, что действительно собрался бежать на работу, чтобы убить директора. В бетонной прохладной коробке пролета было слышно, как лязгает и дребезжит лифт. Где-то лаяла собака. Доносился приглушенный бубнеж телевизора. Это были трезвые, рациональные звуки, а не фантазии, которыми оказалась набита Мишина голова.

Он так и остановился возле лифта, облокотился о стену и расчесывал локоть, не в силах унять зуд. Кожа на руке сделалась влажной от пота. Под ногти забились белые катышки грязи.

А мысль-то вертелась, не давая покоя. Острое желание воплотить фантазию в реальность.

В конце концов он решил вернуться к проверенному способу. Поиграть в удачу. Вдруг получится снова?

Девушка в пирсинге при виде Миши удивленно заломила бровь:

– Вам не надоело?

Вот кого следовало бы убить. Хамка.

– Можно кофе? – устало бросил Миша и присел на кожаный диван.

Ему показалось, что он не помнит, куда дел газовый ключ.

Притащить бы сюда директора, уложить его на стол и втыкать бы в него иглы до тех пор, пока эта жирная бородатая туша не сдохнет. О, как он будет орать…

Толик освободился через полтора часа. Он усадил Мишу на табуретку и спросил:

– Ты серьезно? Еще одну татушку? Тебе к врачу не надо? – Увидев Мишин взгляд, Толик поправился: – Я имею в виду эти твои пятнышки на коже. Хрень какую-то подцепил. Это может плохо кончиться.

– Это плохо кончится, если вы мне не набьете ничего, – пробормотал Миша. Эйфория куда-то делась. Пришло четкое понимание, что от жажды убийства просто так никуда не деться.

Набьет он сейчас еще одно тату и что дальше? Завтра придет мысль об еще одном убийстве. И послезавтра. И через неделю. Через месяц. Пятнышки расползутся по коже, будут зудеть и настаивать, чтобы их немедленно расчесали. А Миша будет ходить в тату-салон и старательно забивать зудящие кляксы разноцветными узорами. Игра в поддавки. Временное затишье. Кто кого?

Миша понял, что страшно вспотел. Капли пота стекали по переносице, по щекам и вискам.

– Бейте, – попросил он. – Вот здесь, на локте.

– Это действительно очень больно.

– Отлично. То что нужно.

Иголки впились в кожу. Миша задрожал всем телом, едва сдерживаясь, чтобы не закричать. Закрыл глаза. В темноте вспыхивали разноцветные искорки, будто разряды тока, перемешивающиеся с хаотичными мыслями. Боль вышибала сознание. Боль отрезвляла. Боль не давала думать о страшном.

Укол!

Звонко клацнули зубы.

В какой-то переломный момент боли Миша понял, что больше не хочет убивать своего директора.

Он хочет убить Люсю.

Зачесалось за левым ухом. Миша открыл глаза и посмотрел на сосредоточенное лицо Толика. Глаза у Толика были темно-коричневые, будто кто-то капнул в них горчицы.

Страшная, страшная мысль! Убить Люсю, дочурку, четырехлетнюю красавицу, в которой души не чаял. Любовь и ненависть перемешались внутри головы.

Свободной рукой Миша потянулся к уху, уже понимая, что там нащупает. Небольшая припухлость, из нутра которой разливался едкий раздражающий зуд. Захотелось расчесать кожу, прорваться сквозь ткани, найти источник зуда и вырвать его, чего бы это ни стоило.

А еще надо бы взять дочь и спустить ее в мусоропровод. Головой вперед. Как будто с горки в аквапарке, только с шестнадцатого этажа и прямиком в мусорный контейнер. Интересно, выживают ли люди после падения в мусоропровод?

Очень захотелось проверить.

Но это была неправильная мысль. Ужасная. Чудовищная.

– Не сработало, – пробормотал Миша, едва выталкивая слова сквозь пересохшие губы.

– Что?

– Я говорю, как закончите, сразу надо будет еще одну, – Миша ткнул пальцем за ухо. – Нужна татуировка. Вот здесь, видите? Очень нужна, прямо сейчас.

Толик отстранился, положил машинку на столик между баночек с красками. Целлофановые перчатки на его руках были покрыты разноцветными каплями.

– Ты точно рехнулся, – сказал он. – Я не буду ничего делать. У тебя проблемы какие-то, серьезно. Ты себя сейчас калечишь.

…можно набрать полную ванну холодной воды и положить дочку на дно. Держать крепко, чтобы не могла вынырнуть…

– Мне надо, понимаете? Я же не смогу домой вернуться с этими мыслями.

– А я-то тут при чем?

Миша рванулся вперед, через стеклянный столик, роняя стул, попытался схватить Толика за ворот рубашки, но татуировщик ловко увернулся, перехватил Мишину руку, протащил по столику и уронил лицом на холодный пол. Прижал коленом шею.

– Вали отсюда на хрен, – сказал он. – Иначе я тебе сейчас руки переломаю.

– Я же серьезно говорю, – Миша едва не стонал. Пот заливал глаза. За ухом зудело, наполняя голову непонятной пустотой. – Не хочу никого убивать! Вернее, хочу, но не могу. Я не могу… этого… сделать. Вы не понимаете насколько вообще это страшно… такие мысли допускать. Доченьку мою родную, любимую…