Гордость и предубеждение и зомби - Остин Джейн - Страница 38

Собственное прежнее поведение служило для Элизабет источником беспрестанного сожаления и досады, а злополучные промахи родных – предметом еще больших терзаний. Надежды на то, что они исправятся, не оставалось никакой. Отцу было довольно подсмеиваться над ними, и он ни за что не взялся бы приструнить своих взбалмошных младших дочерей, что же до матери, то и ее собственные манеры были далеки от совершенства, так что она не видела в их поведении ничего дурного. Вместе с Джейн Элизабет частенько пыталась выбить безрассудство из Кэтрин и Лидии при помощи влажных бамбуковых плетей, но разве можно было с ними сладить, если им во всем потворствовала миссис Беннет?

Раздражительная и избалованная Кэтрин во всем подражала Лидии и на любые попытки образумить ее лишь обижалась. А своевольная и безмозглая Лидия и вовсе не желала слушать старших сестер. Обе были невежественные, ленивые, самодовольные девицы. И пока Меритон находится на расстоянии пешей прогулки от Лонгборна, они так и будут вечно туда бегать, убивая зомби лишь для того, чтобы те не мешали им кокетничать с офицерами.

Другой заботой Элизабет стала тревога за Джейн. Рассказ мистера Дарси восстановил ее прежнее доброе мнение о Бингли, но заставил еще острее почувствовать, чего лишилась Джейн. Чувства мистера Бингли оказались искренними, а поведение – безукоризненным, если только не вменять ему в вину безоговорочное доверие к другу. Как ужасна была мысль о том, что столь желанное, столь удачное замужество, сулившее Джейн столько счастья, расстроилось из-за глупости и бестактности ее же родных! О, если бы она только могла найти в себе силы расправиться с большинством своих родственников!

А поскольку ко всем этим рассуждениям добавлялись и воспоминания об истинном характере Уикэма, не удивительно, что жизнерадостная по натуре Элизабет, до этого редко впадавшая в уныние, теперь была так им охвачена, что ей с трудом удавалось сохранять бодрый вид.

В последнюю неделю пребывания в Хансфорде они так же часто посещали Розингс, как и в первую. Там же они провели последний вечер перед отъездом, и ее светлость снова поносила качество китайской боевой подготовки, раздавала указания насчет того, как им лучше упаковать вещи, и так настоятельно требовала, чтобы платья в сундуках были уложены единственно верным способом, что Мария, вернувшись, сочла своим долгом разобрать сложенные с утра вещи и уложить их заново.

При расставании леди Кэтрин с величайшим снисхождением пожелала им доброго пути и пригласила приехать в Хансфорд на следующий год, а мисс де Бэр снизошла даже до того, чтобы сделать реверанс и протянуть им обеим на прощание свою хрупкую ручку.

Глава 38

Утром в субботу Элизабет и мистер Коллинз спустились к завтраку на несколько минут раньше остальных, и последний не упустил случая обратиться к ней с прощальными любезностями, которые он считал совершенно необходимыми.

– Мне неизвестно, мисс Элизабет, – сказал он, – говорила ли уже миссис Коллинз, как она признательна вам за то, что вы нас навестили, но, уверен, вы не покинете наш дом, не выслушав ее благодарностей. Уверяю вас, ваше общество было для нас бесценно. Мы понимаем, что наше скромное пристанище мало чем может прельстить гостя. Хансфорд, с его безыскусным образом жизни, маленькими комнатами и немногочисленной прислугой, вероятно, очень скучен для юной девицы, которая дважды совершила путешествие на Восток.

Элизабет поспешила с благодарностями уверить мистера Коллинза, что ей все пришлось по вкусу. Эти полтора месяца были для нее сплошным удовольствием, а радость от встречи с Шарлоттой и заботливое к ней отношение говорят о том, что скорее она в долгу перед хозяевами дома.

Мистер Коллинз ответил:

– Мы с моей дражайшей Шарлоттой совершенно единодушны в мыслях и чувствах. Наши характеры и жизненные принципы совпадают самым удивительным образом. Кажется, будто мы просто созданы друг для друга.

Элизабет чуть было не сказала, что раз уж Шарлотта поражена, а сам мистер Коллинз имеет вид столь отталкивающий, то это предположение кажется ей очень верным. Но ответила лишь, что не сомневается в его семейном благополучии и радуется за обоих. Поэтому она вовсе не огорчилась, когда перечисление этих благ было прервано появлением отвечавшей за них дамы. Несчастная Шарлотта! Как печально было видеть, что ее превращение почти свершилось. Но она сознательно сделала свой выбор. И хотя уже недалек был тот миг, когда даже недогадливый мистер Коллинз постигнет правду и будет вынужден обезглавить Шарлотту, та, казалось, не искала сочувствия. Дом, хозяйство, приход, птичник и усилившаяся страсть к нежным кусочкам лакомых мозгов – все это еще доставляло ей радость.

Наконец экипаж был подан, сундуки привязаны снаружи, свертки сложены внутри, и все было готово к отправлению. Элизабет нежно простилась с Шарлоттой, зная, что больше никогда ее не увидит, и отправилась к карете в сопровождении мистера Коллинза. Пока они шли через сад, он просил Элизабет кланяться ее семейству, не забыв сопроводить свою просьбу благодарностями за любезный прием, оказанный ему в Лонгборне прошлой зимой, и передавал наилучшие пожелания, к сожалению, незнакомым ему мистеру и миссис Гардинер. Затем он помог сначала ей, а затем и Марии сесть в карету, но когда дверца за ними уже почти закрылась, мистер Коллинз с некоторым ужасом внезапно напомнил им, что они не просили ничего передать дамам из Розингса.

– Но, – прибавил он, – разумеется, вы пожелаете, чтобы я передал ваши заверения в нижайшем почтении, присовокупив к ним слова глубочайшей признательности за оказанную вам доброту.

Элизабет не возражала, дверца наконец была закрыта, и экипаж тронулся с места.

– Боже правый! – воскликнула Мария после нескольких минут молчания. – Кажется, что мы только вчера приехали, а сколько всего произошло!

– Действительно, – со вздохом отозвалась ее попутчица.

– Мы девять раз обедали в Розингсе и, кроме этого, дважды были приглашены к чаю. Как много всего мне нужно будет рассказать!

“И как много всего мне нужно будет утаить”, – про себя добавила Элизабет.

Первые десять миль их поездки промелькнули без малейшего намека на беседу или какую-либо опасность. Но стоило им подъехать к старой белой церкви прихода Святого Ездры, как Элизабет, распознав дух смерти, витавший в воздухе, велела кучеру остановиться.

Церковь, возведенная на основании из гладко выструганных бревен и обшитая сотнями беленых досок, казалась слишком величественной для такой маленькой деревушки. Но местные прихожане были широко известны своей набожностью и каждую субботу и воскресенье заполняли церковь, дабы помолиться об избавлении от сатанинских легионов. Окна были украшены витражами, повествующими о том, как Англия погружается в пучину хаоса, – самый последний витраж изображал воскресшего Христа с Экскалибуром в руке, который сошел на землю, чтобы сразить остатки неприличностей.

Дрожащие от страха кучер и слуга остались с Марией, в то время как Элизабет, держа меч наготове, поднялась по ступеням к разнесенным в щепки дверям церкви. Запах смерти становился все отчетливее, несколько витражей были разбиты. Здесь произошло что-то ужасное, но Элизабет не понимала, давно ли.

Она вошла в церковь, намереваясь принять бой, однако, оглядевшись, вложила катану в ножны, так как помощи тут не требовалось. Больше не требовалось. Казалось, все жители прихода Святого Ездры заперлись в церкви. Тела лежали повсюду – на скамьях, в проходах между рядами, – черепа у всех были расколоты, а мозги выскоблены начисто, как мякоть из тыквы. Когда на их приход напали, жители стали искать убежища в самом надежном, по их мнению, месте, но оно все же оказалось недостаточно надежным. Зомби превосходили их количеством и ненасытным рвением. Мужчины еще сжимали в руках вилы. Женщины по-прежнему обнимали детей. Глаза Элизабет увлажнились, когда она представила кошмар, сопутствовавший последним минутам их жизни. Крики. Соседи, которых разрывали на куски у них на глазах. Ужас, когда тебя ест заживо невыразимое порождение зла.