Тень колдуна - Асприн Роберт Линн - Страница 24

Огромный зеленый шар последовал за ним даже, когда Ганс попался в ловушку и падал, падал, падал... пока не приземлился довольно мягко... в подземной темнице с гладкими стенами, футов двадцати каждая, и без малейшего намека на выход.

— Мне отсюда не выбраться, — мрачно сказал Шедоуспан. — Пожалуй, начну стучать в стены.

— Это самая блестящая идея, которую я когда-либо слышал со времен легенды о том, что ты, я и весь остальной мир был рожден на спине гигантской черепахи.

— Будь ты проклят!

— Уже проклят, Ганс, — мягко отозвался высокий баритон, на этот раз не так быстро, как обычно.

Ганс заморгал, почувствовав в голосе компаньона неподдельную печаль, и задумался над его словами. Хотя в положении Глаза были несомненные преимущества, как, например, способность летать и говорить, не будучи при этом обремененным телом, которое надо кормить, и ногами, которые можно стереть, все же нельзя было не согласиться, что существование в облике одинокого глазного яблока является несомненным проклятием. Он подумал, что появлению этой новой невероятности — впервые за время его странствий в подземелье оказавшейся весьма дружелюбной! — сопутствовала некая отвратительная и, очевидно, весьма печальная история, подобная истории заколдованного Нотабля.

Шедоуспана разбирало любопытство, к тому же он не хотел показаться черствым или равнодушным, и тем не менее он был уверен, что ему не понравится история Блуждающего Глаза.

— Полагаю, мы оба прокляты! У тебя есть предложения, Глаз?

— Ты имеешь в виду, как выбраться из этой части ада? На этот риторический вопрос Шедоуспан поначалу не счел нужным отвечать, но, когда молчание Глаза затянулось, он кивнул. Отвечая, он постарался, как мог, сдержать раздражение:

— Да. Не мог бы ты высказать предложение, о Глаз, как бы мне выбраться отсюда?

— Постарайся умерить свою язвительность. Бери пример с меня с моим ровным характером. Мудрость есть терпение, знаешь ли. Я здесь нахожусь гораздо дольше, чем ты. Да. У меня есть предложения, как выбраться отсюда. Я-то сам, как ты понимаешь, могу просто вылететь отсюда в любое время. Однако с бесконечным и достойным восхищения великодушием я остался, чтобы составить тебе компанию.

— Я... благодарен тебе, — сказал Ганс не без усилия. Глаз покачался в воздухе, он не выглядел смущенным.

— Не сомневаюсь. Мне это стоило некоторых усилий.

— Глаз... а как насчет моего желания? Как бы мне выбраться отсюда?

Его невообразимый компаньон перестал кокетничать и взялся за дело. Ганс заметил, что он уменьшился в размере и понял, что Глаз удаляется, все еще плывя на высоте семи-восьми футов над полом.

— Следуй за мной.

Шедоуспан пошел на голос и минуты через две уже послушно нажимал на камень — «тот, который справа». Он увидел, как стена открылась, пропуская его в помещение, откуда один пролет лестницы вел вверх, а другой вниз. Ганс направился к лестнице, ведущей вверх.

— Ты действительно хочешь выбраться отсюда, Ганс? Шедоуспан остановился, уже занеся ногу на первую ступеньку, решив, что его собираются отчитать; в самом деле, он был так взволнован, что забыл поблагодарить своего невероятного избавителя.

— Конечно, Глаз, и я благодарю тебя четыре раза!

— Что ж, это, конечно, лучше, чем два или три раза! Во всяком случае, сказано искренне.

Однако, поверь мне, Ганс... ты поблагодаришь меня еще горячее, если подойдешь вон туда и спустишься по лестнице вниз, чтобы покинуть эту дыру.

— Но Глаз, мы же упали вниз в эту, как ты выразился, дыру, и…

— Ты упал. Я просто последовал за тобой. Из сострадания и подлинного духа товарищества.

— Ну да, да, я это очень ценю! Но ведь я упал вниз, вниз, в ту ловушку, а эти ступени ведут вверх. Мне кажется, что…

Глаз ничего не сказал, и горячие доводы недоверчивого юнца постепенно заглохли. Он посмотрел на другой лестничный пролет. Предложение было таким странным, таким... бессмысленным. Однако… Разве в этой бесконечной подземной темнице под убежищем Корстика было что-либо осмысленное?

Он убрал ногу со ступени одной лестницы и пошел к другой. Спустился вниз по небольшому лестничному пролету и оказался в точности там, где стоял перед тем, как упасть в ловушку.

Блуждающий Глаз был рядом.

— Очень, очень хорошо, — сказал он. — Ты прошел испытание!

Ганс посмотрел прямо в огромный немигающий зеленый шар с черным зрачком посередине.

— Что-о?

— Мудрость, — изрекло зеленое глазное яблоко без рта, — это принимать все как должное.

Однако вскоре Глаз сбежал, ибо на сцене вновь появился Корстик, мертвый Корстик, чудовище в красивой лиловой тунике, шитой золотом. На этот раз Шедоуспан стал его пленником и был подвергнут пытке.

Ганс пытался кричать, что Корстик мертв, и все это ненастоящее, но демон украл его голос. Он раскрывал и закрывал рот, не издавая ни звука. Он съежился и старался отбиваться, но сил у него осталось не больше, чем у ребенка, а руки отказались ему служить, когда длинные холодные пальцы бросили его на скамью и прикрутили к ней ремнями.

Колесо скрипело, цепь дребезжала, Корстик хихикал. Растягивание беспомощного тела жгло огнем суставы; бичевание зазубренным кнутом обдавало ледяным холодом. Ганс стонал, обливаясь потом. Корстик нанес еще один удар, и жертва заскрипела зубами, издавая тихий горловой стон. Ганс корчился от боли, когда когтистые пальцы принялись кромсать исполосованный кнутом плоский пустой живот, ковыряя кровоточащие рубцы. Вопреки невероятным усилиям сохранить достоинство, глаза Ганса начали источать соленую влагу, сфинктер мочевого пузыря отказал. Мир вокруг начал разлагаться. Реальность рвалась на части, словно бумага. Страдания Ганса усиливались оттого, что он был не в состоянии закрыть рот и не стонать, и слюна текла из обмякших губ, как у парализованного.

Внезапно к нему вернулся голос.

— Корстик! Колдун хихикнул.

— Да-а-а?

— Ты мертв, чародей. Это всего лишь еще одна проклятая иллюзия! Корстик-Керд мертв, мертв, мертв!

Ганс лежал на полу. Не было ни скамьи, ни крови, ни боли. И, что еще отраднее, в сухих штанах. И, что совсем уж отрадно, рядом не было Корстика. Когда он медленно и осторожно сел, опасаясь обнаружить на теле ужасные раны, Глаз вернулся.

Ганс заговорил, лицом и тоном выражая осуждение:

— Почему ты меня покинул?

— Только ты можешь противостоять Корстику, Ганс. Подлинная мудрость заключается в том, чтобы не мешать другому совершить невозможное.

Шедоуспан еле слышно выдохнул «ох».

— Я думал, что он мертв, — сказал Блуждающий Глаз.

— А он и правда мертв. Это все иллюзия, морок. Темное, гнусное наваждение, Глаз, и кроме этого я здесь ничего не видел. Здесь все пропитано безумием, и я сам становлюсь частью этого безумия, потому что не понимаю, что реально, а что нет.

— Ты испытываешь себя ради какой-то цели? Ганс уставился на своего бестелесного провожатого.

— Что? Почему... что ты имеешь в виду? Глаз немного опустился, чтобы оказаться поближе к сидящему юноше.

— Ты создаешь одну иллюзию за другой, и я просто хотел поинтересоваться, может, ты…

— Я создаю?

— Разумеется, ты. Или ты меня за дурака принимаешь? Ведь ты один здесь носишь на пальце это кольцо!

— Кольцо?..

Глаз метнулся вверх и завис в дюйме под потолком.

— Ганс? Ты замечаешь, какое здесь эхо? Совершенно ошалевший, Шедоуспан поднял левую руку и выпрямил палец, на котором красовалось кольцо Корстика.

— Это... это кольцо?..

— Ну конечно, это кольцо, — раздраженно отозвался Глаз, — и имей в виду, что я не одобряю твоего жеста.

Ганс торопливо согнул палец, но, увидев, что теперь рука оказалась сжатой в кулак, словно нацеленный прямо в Глаз, столь же торопливо разогнул все пальцы. Этот жест ему тоже не понравился, и Ганс медленно опустил руку.

— Прости, Глаз. Я... не понимаю.

— Ты, кажется, хочешь сказать, что надел эту штуку на палец, не зная, в чем ее сила?