Мелодия души - Бэлоу Мэри - Страница 21

Возможно, он поговорил бы с ней, если бы они могли снова сидеть у водопада, как это часто бывало раньше или как сегодня утром. Возможно, он почувствует, как возвращается, хотя бы частично, прежняя магия. Возможно, ему удалось бы немного облегчить душу. И не сломаться.

Он назвал ее сегодня дорогой сестрицей. Эти слова обидели ее. Эшли значил для нее гораздо больше, чем брат.

Но ее чувства не имеют значения. Теперь она не может быть для него никем, кроме как сестрой или другом.

Закрыв глаза, она попробовала честно разобраться в себе. Может ли она пойти туда, нарушив обещание, которое сама дала себе утром? И лишь потому, что хочет помочь ему?

Ах, какое это может иметь значение, если Эшли страдает! Пусть даже она решила, что отныне ее чувства к Эшли не должны никак влиять на ее жизнь, она не могла обманывать себя и отрицать, что он значит для нее больше, чем кто-либо, в том числе и она сама. Если ей больно, это не важно. Она сумеет залечить раны. А вот его боль была для нее гораздо мучительнее.

Она пойдет к нему, потому что он нуждается в ней.

Если она ошибается и он прогонит ее, то она переживет унижение. Но ей казалось, что она не ошибается. Когда дело касалось Эшли, у нее, будто взамен отсутствующего слуха, появлялась способность угадывать мысли. Она знала, что он нуждается в ней. Поэтому все обещания, правила приличия, простой здравый смысл – все было забыто.

Не прошло и десяти минут, как она, стянув волосы лентой, надев платье и накинув теплый плащ, уже спешила за ним вслед. Ночью похолодало, поэтому она надела башмаки.

Эшли остановился на плоском камне, глядя вниз на почти черную воду, которая бурлила и пенилась, падая по крутому склону скалы в каменистое ложе. Его окружали деревья, ночь и шум воды. Он глубоко вдыхал воздух, вспоминая, как раньше, приходя сюда, чувствовал, что укрылся от остального мира, оставив позади все свои горести. Но в те времена они были пустяковыми.

Как бы то ни было, приятно побыть одному. Правда, и в своей спальне он был один, но не так, как здесь. Там он чувствовал, что окружен людьми, которые искренне беспокоятся о нем. Но он от них задыхался. Он совершил ошибку, вообразив, что люди могут ему помочь. Не могут.

И меньше всех его родственники.

Сегодня утром он почувствовал, как сильно любит его Люк. И все они любили его и тревожились за него. Но он был не в состоянии раскрыться перед ними, принять их любовь и заботу, и это его угнетало.

Да и как он мог чувствовать себя по-другому? Как мог принимать утешения, если его жена и Томас погибли, когда его не было с ними? И если он сотню раз желал им смерти? Нет, это не правда. Он покачал головой, прогоняя ужасную мысль. Он никогда не желал смерти Томасу. И всерьез не желал смерти Элис.

Но он пришел сюда не для того, чтобы предаваться воспоминаниям или терзаться чувством вины. Он закрыл глаза, прислушиваясь к успокаивающему шуму воды. Он пришел сюда, чтобы ненадолго забыться, а потом, успокоившись, вернуться в дом и заснуть, если удастся.

Он был страстно влюблен в Элис. И она была влюблена в него. Два чужих друг другу человека, которые приняли влечение за любовь. Он полюбил ее потому, что она выходила его во время продолжительной болезни. Она – потому, что он нуждался в ее уходе. Это было неизбежно.

Но она вышла за него замуж еще по одной причине, о которой он узнал через сутки после бракосочетания, после полной разочарований брачной ночи. Страсть, с которой молодая жена ответила на его поцелуи, перешла в панику, как только его руки прикоснулись к ее телу, – даже сейчас он вздрогнул при воспоминании об этом, – а затем в отвращение, когда он вошел в нее. Все закончилось быстро и не принесло удовлетворения. Она не была девственницей.

Ее любовник, сказала она, когда он наутро потребовал объяснений, остался в Англии. Она даже назвала Эшли его имя – сэр Генри Верни, сосед, лучший друг ее брата. О да, она все еще его любит. И всегда будет любить. Фанатичный блеск в ее глазах не позволил Эшли усомниться в том, что она говорит правду.

Эшли оставалось ломать голову над тем, почему она вышла за него замуж и каким образом можно сделать хоть что-то приемлемое из этого брака.

На первый вопрос она ответила с вызовом, что он напомнил ей ее любовника. Ей показалось, что Эшли немного похож на него. Но она ужасно ошиблась. быть, был безумно счастливый день, она нашла в нем что-то и для него. И утром, и теперь. Ради их старой дружбы она предлагала ему свое понимание и сочувствие. Она подставила свои глухие уши для его темных тайн, предлагала свою способность проникать глубже слов. Она хотела облегчить его боль.

А он отреагировал на это плотским желанием, ощутив сильную эрекцию. Взяв ее за руки, он крепко держал их, создавая преграду между их телами.

– Сегодня ты нужна мне только для одной цели, Эмми, – прохрипел он. – Беги, пока не поздно. Уходи! – Однако, сам не сознавая, продолжал крепко сжимать ее руки.

Она подняла их сомкнутые руки и приложила к своим щекам. Безрассудно невинная или безрассудно отважная, а может быть, и то и другое одновременно. Она чувствовала, что нужна ему, и ее не беспокоило, в чем это выразится.

Она была готова отдать все, что потребуется, до конца, лишь бы утешить его. Эмми, его спасительница. С тех пор как покинул Индию, он искал забвения и покоя, не подозревая, что ищет ее.

Крепко зажмурившись, он отыскал губами ее губы. Они были холодными, крепко сжатыми и дрожали. Он настойчиво раскрыл их кончиком языка и ощутил теплоту, влагу и сладость ее рта. Язык проник еще глубже. Острое желание пульсировало в нем, сотрясая тело. Он все еще держал ее за руки, не позволяя их телам соприкоснуться.

– Ведь я могу погубить тебя, Эмми, – сказал он. – Сегодня я только так могу воспользоваться тобой. Уходи.

Оставь меня. – Его удивило непривычное ощущение слез, катившихся по щекам.

Она отняла свои руки, и он, ожидая, что она сейчас убежит, испытал смешанное чувство паники и облегчения.

Но вместо того чтобы спуститься по камням вниз, она подошла совсем близко и обняла его. Потом, слегка наклонившись, прижалась щекой к его плечу. Он ощутил все тепло ее щедрости, все ее невероятное безрассудство. Понимает ли она сама, что делает?

Он глубоко вздохнул и обнял ее.

– Черт бы тебя побрал, – бормотал он, уткнувшись лицом в ее волосы. – Черт бы тебя побрал, Эмми. – Он знал, что она его не услышит, и судорожно глотнул воздух'.

Потом, взяв ее за подбородок, повернул к себе ее лицо, чтобы она видела его губы. Чтобы не оставалось сомнения: она понимает, что происходит.

– Если ты хочешь утешить меня сегодня, Эмми, – сказал он, – то можешь сделать это только как женщина.

Сегодня мне нужны лишь плотские утешения. – Он взял ее руку и приложил к своим брюкам в отчаянной попытке смутить и напугать ее. – У нее широко распахнулись глаза, но страха в них не было. – Уходи. Беги, пока не поздно.

Пока я еще могу тебя отпустить.

Он заставлял ее уйти, а глаза умоляли остаться. Она слышала лишь то, что говорили глаза. И пришла сюда для того, чтобы дать все, что бы ему ни потребовалось. Он это понимал, и у него не было сил отказаться от ее дара.

Он подхватил ее на руки и стал спускаться вниз, все еще не веря, что это произойдет, что хотя бы у одного из них не найдется достаточно здравого смысла, чтобы остановиться, пока еще не поздно. Но его тело горело от желания, слепой инстинкт тянул к ней.

Он поставил ее на ноги на травянистом берегу реки, снял плащ и, расстелив его на земле, уложил ее.

– Эмми... – Он опустился рядом с ней, наклонился, провел губами по ее губам, прикоснулся к тугой теплой груди сквозь ткань платья, пытаясь убедить себя, что еще не поздно. Но было поздно. Обеими руками он ухватился за подол ее широкого платья вместе с нижней сорочкой. Она подняла вверх обе руки, и он одним движением снял с нее всю одежду и бросил на траву. Больше на ней ничего не было. Башмаки она сбросила, как только он положил ее на землю. – Куда ты спешишь, невинная Эмми?