Лебединая Дорога (сборник) - Семенова Мария Васильевна - Страница 30

Крепкие стены покачнулись у неё перед глазами… Ох, стоял же над светлой Медведицей, на крутом бережке, родной Кременец! И будто бы уже прямо к нему, к деревянным стенам-забралу, подходил по широкой реке – рукой подать – драконоголовый морской корабль! И вот, вот он – сейчас отзовётся – чёрный всадник в плаще, вылинявшем от солнца и дождей… Сказка ли мстится, или вправду не зря на что-то надеялась, не зря плакала о нём мало не всякую ночь?!

– Это так, – ответила она тихо.

Тут Халльгрим незаметно покосился на брата. Хельги сплел пальцы и сжал их, и побелели суставы. Он сидел неподвижно и молчал…

– Думается мне, – сказал Халльгрим, – у этого конунга нам повезёт больше, чем в других местах. Если, конечно, он ещё сидит в своём дворе. И если нас самих не перебьют по дороге какие-нибудь венды… – Помолчал и добавил: – Иди, Ас-стейнн-ки.

2

В самую ночь перед отплытием случился переполох: маленькая смуглая Унн родила Сигурду долгожданного первенца… Женщины быстро подоспели на помощь. Зеленоокая Гуннхильд и Звениславка, которой нынче было не до сна. Они-то и приняли крепкого беленького мальчишку, явившегося начать жизнь в пути.

Сигурд, выставленный за дверь, страдал едва ли не больше жены.

– Это Олав! – сказал он, когда в доме закричал младенец. – Я назову его Олавом…

Он не поверил бы, если бы ему показали дочь.

Отец и братья пришли взглянуть на новую родню…

– У нас ещё никогда не приказывали вынести младенца, – сказал Можжевельник. – Славно, что у меня есть внук… Хотя и нелегко тебе будет, Сигурд, сохранить его в пути!

Но счастливый Сигурд не желал думать ни о чём худом.

– Я ведь пойду кормщиком на кнарре, – сказал он отцу. – Я всё время буду поблизости. И если случалось, чтобы сыновья рождались не вовремя, то я о таком не слыхал!

Он взял малыша на руки и окропил его водой из чаши, которую подал ему Бьёрн. Так он признавал сына своим по закону и облекал его всеми правами и тяготами наследия… Ибо придёт срок, и укроет старших прощальное пламя погребальных костров. Тебе, мальчишке, достанется отцовское добро и его место подле вождя – не осрами! И отцовская земля, если только она будет, эта земля. И меч отцовский: продолжать старые распри.

Потому что у врагов твоего отца тоже вырастут сыновья…

Сигурд принёс свой меч, показал его малышу. Раскрыл крохотную ладошку и прижал её к рукояти:

– Рад бы оставить тебе имущество, да у самого ничего нет. Только этот острый меч: что добудешь им себе, то и твоё…

Подошедший Халльгрим наблюдал за ним с одобрением.

– Я надеюсь, – сказал он, – к этому мальчику придут добрые норны. Хорошенько угости духов рода, Сигурд, и если они дадут ему удачу деда, это будет совсем не плохой дар!

Тут Унн пробормотала несколько слов на своём языке, который понимала одна Звениславка.

– Что она сказала? – спросил её Виглафссон.

– Она призывает на тебя милость своего бога.

– Какого бога?…

– Она называет его – Аллах…

И будет у сына Унн сразу два имени: Олав и ещё одно, то, что даст ему смуглолицая мать. И станет он на оба откликаться одинаково охотно. Так всегда бывает, если мать и отец народились от разных народов и верят в разных богов.

А перед самым рассветом во двор явились сторожа. Те, что стояли возле устья фиорда, – предупредить о кораблях конунга, если враги вдруг решат подойти в темноте.

Сторожа привели с собой человека, пытавшегося пробраться к Сэхейму на лодке. Парня узнали: это был рыбак с одного острова в шхерах, лежавших на юге, между землями Гудмунда и Торсфиордом. Года два назад он угодил в шторм во время лова трески – и плохо бы ему пришлось, если бы не Эрлинг на своём кнарре…

– Это хорошо, что я не опоздал! – сказал рыбак, когда Халльгрим вышел вместе с братьями к нему во двор. – Я ведь приехал сюда потому, что вы убили Рунольва. А то он сильно нам досаждал. Вот мы и подумали, что неплохо оно было бы вас предупредить, ведь Харальд конунг идет в здешние места, и мы уже видели его корабли. Другое дело, люди конунга не знают шхер и оттого не могут идти по ночам. А мы не очень-то спешим их проводить…

Халльгрим снял с плеча застёжку и протянул её рыбаку. Он сказал:

– Я собирался сегодня отплыть и без твоего предупреждения!

Обернулся к людям, понемногу выходившим из дома, и крикнул, стискивая кулаки, и на той стороне бухты в утёсах отозвалось эхо:

– Грузить корабли!

Халльгрим Виглафссон дал свободу всем своим рабам. И тем, кого намеревался взять с собой в плавание, и тем, кто оставался хозяйничать в покинутом доме. Вольноотпущенники помогали таскать на корабли оружие и одеяла, и дом на глазах приобретал нежилой вид.

– Был Фиорд Тора, теперь станет Трэлле – Фиорд Рабов! – сказал Хельги. И усмехнулся углом рта. Навряд ли устоял бы Харальд конунг, случись ему сойтись с Хельги один на один. Хотя и он, как рассказывали, был добрым бойцом…

Отплывавшие поднимались на палубы кораблей… И неохотно же поднимались! Каждого словно бы тащил обратно крепкий канат.

Навсегда!

И уже не будет больше ни этих серых камней, ни далёкого водопада, поющего на тысячу голосов, ни гор под снежными шлемами, ни солнца, встающего из-за гор…

Навсегда!

И они молчали. Так молчали, что даже у Звениславки, глядевшей на них, плакала душа.

И вот наконец корабли приняли всех. И кормщики грели ладонями рукояти правил. Олав – на чёрном корабле. Бьёрн Олавссон – на пёстром. На корме кнарра плечо в плечо стояли Гуннар и Сигурд.

Только сыновья Ворона, трое, оставались на берегу. Не всё было совершено, что следовало совершить.

Халльгрим повёл братьев к дружинному дому… Никто из бывших рабов ещё не посмел войти туда как хозяин; холодная зола лежала в погасшем очаге, и непривычно гулко звучали голоса и шаги между пустых, оголённых стен…

А ведь эти стены помнили и Виглафа, и Фрейдис – совсем молодых. И их, Виглафссонов. Хранили в себе их голоса… их первые крики. Слова ненависти и любви. Под этими насквозь прокопчёнными стропилами Виглаф Ворон протягивал новорожденным сыновьям свой боевой меч, обещая оставить его в наследство. И всё это видел и слышал огонь в очаге, и стены, и крыша, и потемневшие от древности деревянные боги, охранявшие хозяйское место… Богов увёз из Вестфольда ещё отец Виглафа Хравна. А сам Виглаф утвердил их здесь после долгих скитаний. И пообещал Богам, что навсегда.

Навсегда!

И мерещилась братьям на деревянных ликах безгласная укоризна.

– Простите, хранители предки, за то, что тревожу, – проговорил Халльгрим негромко. – Ты, прадед Видга, дарующий мужество мужам… И ты, Альвгерд прабабка, помогающая женщинам рожать мужей. Пока живы мы, стоящие перед вами, жив род. Ваш род, и не видать вам бесчестья. Я ещё построю для вас дом!

Деревянные божества не ответили. Только слышалось за спиной дыхание братьев…

Они подняли вросшие в землю резные столбы, и дом умер.

И перестал быть их домом.

Пустой, холодный дом с погасшим очагом и тишиной, затаившейся в углах…

Вечером здесь поселятся другие люди, и начнётся совсем другая жизнь. То, что было раньше, уже не вернётся.

Никогда!

– Пускай последует за ними удача предков, – сказал Халльгрим совсем тихо. И двинулся наружу. Он не оглядывался. Зачем?

Братья вышли, по очереди ударив правой ногой о порог.

Там, во дворе, взрывал землю копытами большой рыжий бык, приготовленный в жертву. А над фиордом вились и кричали чайки. Говорят, есть люди, умеющие по птичьему крику предсказывать судьбы. Не нужно было большого умения, чтобы распознать предвещание дальней дороги…

– Давайте положим Богов ко мне, – сказал Эрлинг. – На кнарр. Там большой трюм…

– Нет! – отрезал Халльгрим. – Их место – на боевых кораблях! А не в трюмах с женщинами!

Крепко привязанный бык злобно ревел, мотая курчавой головой. Халльгрим подошёл к нему и вытащил из ножен меч.

– Велика удача конунга! – сказал он, и одноглазый Один у себя в Вальхалле слышал каждое его слово. Ибо даже Боги внимательно слушают, когда говорят вожди. – Велика удача конунга, и не мне её переломить. Но и моя удача не до конца меня оставила. А если она сама так решила, я заставлю её передумать! – И кивнул вольноотпущенникам, стоявшим наготове: – Режь верёвки!