За краем земли и неба - Буторин Андрей Русланович - Страница 56

– Да почему нет? Пусть мальчик посмотрит!

Она протянула Димке неровный снизу «заборчик» из трубок разной толщины, скрепленных между собой деревянными, обвязанными тесьмой с «индейским» орнаментом пластинами, и пояснила:

– Такие флейты не только у индейцев есть. Даже на Руси на них играли! Кувиклы, или кувички еще, назывались. А вообще эта флейта носит классическое название «флейта Пана». Знаешь почему?

Димка покачал головой, не отрывая глаз от сампоньо. Девушка звонко и мелодично, словно и сейчас играла на флейте, заговорила «былинно-сказочным» голосом:

– Жил-был в Древней Греции бог такой – Пан его звали. Ноги у него как у козла были. Да и весь он не сильно от козла отличался: пьянствовать любил, танцы-шманцы всякие с веселыми девицами. А однажды встретилась ему в лесу прекрасная нимфа по имени Сиринкс. Пан к ней – и так, и сяк, а красавице этот козел, понятно, не понравился. А тому неуважение такое к собственной персоне не по вкусу пришлось. Он нимфу – хвать! А та вырвалась и побежала! Пан – за ней. Ноги-то козлиные, бегают быстро. Почти уже догнал нимфу, но взмолилась Сиринкс отцу своему – речному богу: «Спаси меня, батюшка, от посягательств урода страшного, наглеца козлоногого!». А отец-то – всего лишь речной бог, не ахти какой всемогущий, всего и смог дочурке помочь, что превратил ее в тростник. Козел Пан тот тростник срезал и сделал из него многоствольную флейту. И играл на ней с тех пор, продолжал над девушкой измываться… А никто и догадаться не мог, что не флейта это поет, а сладкоголосая нимфа Сиринкс. Между прочим, в самой Греции до сих пор эту флейту так и называют – сиринкс. – Студентка потрепала Димку по голове и забрала у него инструмент.

И Димка «заболел» флейтой Пана. Во что бы то ни стало он решил сделать себе такую. То есть, не совсем такую. Та флейта, «индейское» сампоньо, обладала особым звуковым строем – пентатоническим. Димка три года, до маминой смерти, ходил в музыкальную школу и знал, что пентатоника – это такая особая гамма из пяти нот. В музыке у индейцев, как и у китайцев, не бывает полутонов. Есть только тон и полтора тона. Этот строй звучит так, как если на фортепьяно или рояле играть только на черных клавишах. Любой набор нот на такой флейте складывается в древнюю индейскую песню – закрой глаза и ты уже в Андах. Зато подбирать на пентатоническом сампоньо известные мелодии – бесполезно. Это Димку не устраивало, и он решил смастерить либо диатоническую флейту (как если бы на рояле были только белые клавиши), либо с хроматическим строем, в котором есть все тона и полутона. Правда, в последнем случае пришлось бы пожертвовать диапазоном, ведь даже в одной октаве двенадцать звуков, значит, и трубочек надо столько же, а если делать флейту хотя бы на пару октав – это уже целый забор из трубок получится!

Но для начала надо было эти трубочки найти. Димка вспомнил, что возле заброшенного пруда неподалеку от детдома он еще осенью, когда приехал сюда, видел заросли тростника. Теперь пруд и мелкая растительность вокруг были покрыты снегом, и тростник торчал из сугробов, как иглы дикобраза. Отдельные тростниковины были выше Димки раза в три, если не в четыре, и в нижних коленах были такими толстыми, что сломать их руками было невозможно. Пришлось Димке на уроке труда «нечаянно» сломать полотно ножовки по металлу и заныкать под стельку ботинка обломок.

Во время прогулок он каждый раз шел к пруду, благо тот находился в «разрешенной» зоне, и пилил-пилил-пилил тростник на колена. Приносил в детдом небольшими партиями, выкладывал сушиться на пожарный ящик, чтобы не было видно снизу, потом тщательно шлифовал внутренние поверхности каждой трубочки шкуркой-«нулевкой», намотанной на карандаш, и складывал в тумбочку. Когда трубочками разной длины и толщины оказался забит один из ее ящиков, Димка стал подбирать их по звучанию для будущей флейты. Для этого он набрал винных пробок возле беседки, где пьянствовали старшеклассники, подрезал их заточенным ножовочным полотном по размеру, а потом затыкал один конец трубки и дул, регулируя звук глубиной заталкивания пробки. Самым сложным было найти первую трубку, с нотой «до» (Димка все же решил делать флейту с хроматическим строем, хотя бы октавы на полторы), дальше дело пошло быстрее. Сравнивать звуки ему было не с чем, приходилось полагаться на слух. Настроив очередную трубку, Димка заливал пробку расплавленным парафином от свечи (в детдоме частенько вырубалось электричество, так что свечки имелись) и складывал в отдельный ящик тумбочки. В итоге он отобрал семнадцать трубочек – десять диатонических, от «до» первой до «ми» второй октавы, и семь пентатоник. Флейту он решил собрать двурядную, иначе она получилась бы очень широкой. Каждый ряд он уложил на пару тонких плоских щепок и обмотал изолентой, а потом той же изолентой скрепил оба ряда меж собой. Между задумкой и реальным ее воплощением прошло полтора месяца, была уже середина апреля, вовсю сияло весеннее солнышко, распускались листья, зеленела трава.

Димке не терпелось испытать свое творение. Еле дождавшись времени прогулки, он помчался к пруду, словно тростник, из которого была сделана флейта Пана, тянул его к тому месту, где он когда-то рос.

Димка дрожащими руками поднес к губам инструмент и дунул, как его учили при игре на блокфлейте, издавая звук «ту». Флейта откликнулась вялым, глухим звуком. Димка растерялся сначала, но быстро взял себя в руки и принялся экспериментировать. Он пожалел, что не спросил у той студентки, как же играют на этих флейтах!.. Впрочем, Димкина настойчивость, музыкальный слух и кое-какой опыт сделали свое дело. Димка наконец понял, как надо играть! Во-первых, дуть нужно было не грудью, а диафрагмой; каждый звук должен буквально выскакивать из живота. Во-вторых, звук «ту» здесь не годился; движение гортани должно быть таким, как при звуке «фу» или «фух».

Димка издал первую складную трель, и теплая, щекочущая нервы вибрация понеслась от головы по всему телу, достигая каждой его клеточки, раздвигая границы сознания до размеров Вселенной.

Теперь он приходил сюда каждый день, хотя бы на пять-десять минут, и играл, играл… В остальное время он тоже не расставался с флейтой, держа ее возле тела за пазухой. Лишь на ночь флейту Пана приходилось оставлять в тумбочке, и Димка по нескольку раз за ночь просыпался, чтобы проверить, в порядке ли его тростниковая подруга.

Но беда пришла, откуда Димка ее совсем не ждал. В начале июня, накануне отъезда лучших учеников в какой-то захудалый лагерь отдыха (в то время как всем остальным предназначалась работа на приусадебном участке детдома и прочая хозяйственная нудятина), директор устроил что-то вроде линейки. Учащихся выстроили во дворе, зачитали приказ о награждении отличившихся путевками в лагерь, поздравили, а потом стали «выявлять недостатки». Димка слушал вполуха – учился он средне, но без ощутимых провалов, так что ни поощрение, ни наказание ему вроде бы не светили. Поэтому, когда прозвучала его фамилия, он не сразу понял, о чем идет речь. А когда до него дошел смысл директорских слов, Димке показалось, что его столкнули с крыши – так ухнуло сердце.

– У меня имеются сведения, – говорил Семирядов, – что некоторые наши воспитанники, вместо того чтобы помогать своим друзьям во всем, вместо того чтобы крепить дружбу – основу нашей общей детдомовской семьи, ставят свое «я» выше мнения других, не считаются с мнением окружающих. Так, выпускник шестого класса Дмитрий Гликовский мешает соседям по комнате выполнять домашние задания, нормально отдыхать, дудя в какую-то свистульку. На замечания друзей он не реагирует, шумит еще громче… Все вы помните, как осенью на вежливую просьбу Вити Болотова перестать свистеть в свою дудочку ранним утром, когда все еще спят, Дмитрий нанес Вите серьезное ранение и был за это наказан. Очень мягко наказан; мы пожалели Гликовского, не стали вызывать милицию. И вот он снова взялся за старое! Почему ты молчишь, Гликовский? Что ты можешь сказать на это?

Димка стоял, опустив голову, в которой закипала бурлящая злоба. «Сволочи, – думал он, – скоты, ублюдки! Кто же донес на него Семерке? Кто эта гнида? Да они все тут такие! Любой рад нагадить!..» Оправдываться перед директором Димка не собирался. Он никогда, ни разу не играл при ребятах, но кто ему поверит? Да и унижаться он не хотел.