За десятью миллионами к рыжему опоссуму - Буссенар Луи Анри - Страница 27

Вдруг Том подпрыгивает, и мы понимаем, что он решил проблему. Он ищет камень, но не находит ни одного. Потеряв терпение, он обращается к Сирилю и просит у него золотой слиток. Сириль, не желая выпускать золото из рук, сопротивляется, но Том настаивает, ничего не объясняя.

– Смотри, только не потеряй, – сдается Сириль. – Знаешь, старина, я ведь тебе ссужаю деньги. Этот камушек стоит три тысячи франков.

– Давай побыстрее, раз это нужно! – нетерпеливо говорю я.

– Хорошо, – произносит Том, беря самородок, – приложи ухо там. Слушай, когда он падает, мой надо знать, как высоко опоссум.

– Понял? – спрашиваю я босеронца. – Том просит тебя приложить ухо к стволу и прислушаться, когда упадет слиток, чтобы узнать глубину дупла, чтобы срубить дерево на нужной высоте, – Так, так, – подтверждает старый абориген, снова забираясь вверх по "лестнице".

– Теперь что?

– Мой бросает туда, в дыра. Вот!

Дерево оказалось полым до самой земли. Том отрубает ветви справа и слева, отбивает куски коры и закрывает ими отверстие, из которого может выскочить зверек, пока мы будем валить дерево, Эвкалипт имеет почти восемь метров в обхвате, и свалить его чрезвычайно трудно. Правда, дерево полое, но толщина коры, по словам Тома, более сорока сантиметров. У нас всего три топора, и понадобится более часа, чтобы проделать отверстие, в которое мог бы проникнуть человек. Поскольку нет другого выхода, работа начинается. Дерево старое, и кора его твердая. Топор отскакивает от его тугих волокон.

Вдруг у меня возникает дерзкая идея. Я запускаю руку в ягдташ и нащупываю пачку патронов с разрывными пулями. Испробовав некоторое время назад страшный эффект этих пуль, я был поражен разрушением, которое они производили, А почему бы и нет? Стоит попробовать. Я прошу лесорубов прекратить работу и раздаю патроны.

Робартс понимает мою идею, но сомневается в успехе. Сириль подсекает в трех футах от земли полоску коры, по которой мы должны стрелять. И вот, встав в десяти метрах от цели, поселенцы ждут сигнала.

– Огонь!

Еще не смолк грохот взрыва, как мы уже мчимся к дереву. Сколько же разрушений может сделать этот маленький кусочек металла, что не весит и сорока граммов! Древесина разбита, выворочена, размельчена на высоте в шестьдесят сантиметров и в ширину на полтора метра. Если дать залп с другой стороны, дерево наверняка упадет. Но в этом уже нет необходимости: Том пролез в дыру.

Из отверстия доносятся пронзительные крики: Том хватает опоссумов, не давая им удрать, и возвещает об этом. Вскоре он выбрасывает наружу одного из них, потом второго, третьего. Вот уже фунтов двадцать свежего мяса для завтрака. Но возня внутри дерева усиливается, и один из поселенцев присоединяется к Тому, которому одному, видно, не справиться. Вскоре мы с невыразимым блаженством насчитываем десять сумчатых, предназначенных для наших желудков.

– Вот вам, МакКроули, молочные опоссумы, – я вытаскиваю из огромной сумки особи женского пола несколько детенышей величиной с крысу.

– Ах, дружище, старый или молодой – мне безразлично. Сейчас я могу стать и каннибалом, – это гастрономическое богохульство наш гурман, конечно, произносит в шутку.

– Ну как, Том, закончил свои дела? – спрашиваю старого аборигена.

– Ищу камень Сириль. Держи, – говорит он, вылезая с самородком в руках. Видишь, мой не потерял.

И вот горит костер, на вертеле поджаривается дичь. Подкрепившись, мы подумываем о возвращении.

– Что ты там делаешь, Том? – вдруг спрашивает МакКроули, поглощая последний кусок мяса.

– Я рисовать коббонг для нга-ко-тко, – отвечает австралиец, который вырезал своим ножом грубые очертания головы змеи на белой коре камедного дерева.

– Он прав, мсье, – одобряет действия Тома МакКроули. – Я думаю, что надо срочно вырезать эти знаки, ибо мы находимся в самом бедственном положении, и только показав свое присутствие на земле нга-ко-тко, можем избежать новых несчастий.

Нагруженные добычей, мы направляемся к лагерю, который так далеко от нас. Нет смысла вновь пересекать раскаленное солнцем золотое поле, и мы его огибаем. Дорога стала длиннее, но идти по траве менее мучительно.

Все мы спешим вернуться.

– Оак! – вдруг вскрикивает перепуганный Том, идущий впереди.

– Стой! – останавливают нас двое поселенцев, следующие за ним.

– Что случилось?

– Аборигены!

– Откуда здесь аборигены?

– Что б они провалились, эти проклятые аборигены!

– Где вы их видите? – спрашивает МакКроули у одного из поселенцев.

– Вот, смотрите.

– Но я ничего не вижу.

– Ах, сэр МакКроули, они прошли здесь совсем недавно, и нам, местным жителям, известны признаки их присутствия. И, право слово, их очень много. Трудная будет битва, – заканчивает поселенец, ударяя прикладом ружья о дерево.

– Объясните подробнее, друг мой.

– Видите, сэр Робартс, и вы, господа, эти полосы коры, только что срезанные с деревьев?

– Да, вы правы, это сделано недавно, потому что сок еще капает.

– А знаете ли вы, о чем говорят эти метательные копья с красными перьями, кремниевый наконечник которых вбит в ствол дерева или воткнут в землю?

– Признаюсь, не имею ни малейшего понятия об этом.

– "Деревья с татуировкой, означающей войну" предупреждают белых, что территория, по которой они идут, запретна для них, а копья с перьями цвета крови призывают всех чернокожих не пускать белых на эту землю любыми средствами… Они объявили нам войну на истребление, войну без перемирия и пощады. О, боже! Этих дьяволов должно быть великое множество, если они ведут себя так дерзко.

– Однако нам надо пройти!

– Я того же мнения, сэр Робартс. Именно поэтому я и сказал, что нам предстоит потрудиться.

– Вперед, господа! В лагерь!

Тревога подстегивает нас. Бедняги, оставшиеся в лагере, наверное, умирают с голода. Надо, не мешкая, доставить им провизию, а затем держать совет о том, что делать дальше.

Сириль, у которого такой же обостренный слух, как и у аборигенов, время от времени прислушивается к шуму, несомненно, воображаемому.

– Что там, дорогой? – спрашиваю у него.

– Наверное, в ушах шумит.

К счастью, это никакая не иллюзия: мой добрый пес лает так, что у него срывается голос. Вскоре он и прибегает, не отрывая носа от травы.

Позади него – какая приятная неожиданность! – скачут верхом на лошадях наши пять товарищей, которых мы едва уже надеялись увидеть. У одного из них на крупе лошади огромная туша кенгуру – ценное пополнение наших съестных припасов.

– Аборигены, господа, по меньшей мере в пятистах метрах от нас! – кричат они в один голос, едва мы успеваем им пожать руки и поздравить с благополучным возвращением.

Несмотря на удушающую жару, мы едва не бежим к ручью и через полчаса, измученные, оказываемся в лагере, где все были обеспокоены нашим долгим отсутствием.

Пока жарится дичь, мы в двух словах вводим своих товарищей в курс дела. Решено, что пойдем на крайние меры только в том случае, если никак не удастся договориться с аборигенами. Пока же речь идет о том, чтобы собрать все силы и прикрыть подступы к лагерю. Водный поток, который мчится позади нас, мог бы послужить преградой для противника, если тот захочет предпринять обходной маневр. Но, к несчастью, вода спала так быстро, что ручей уже принял свои первоначальные размеры – от силы четыре метра в ширину.

Мы спешно спускаем на воду лодку и используем валежник в качестве своеобразных фашин, как защиту от стрел и копий аборигенов. Едва только работа по укреплению этой нашей последней цитадели завершена, как часовые сигнализируют о появлении вражеского авангарда. Сэр Рид вновь категорически запрещает стрелять до тех пор, пока мы не исчерпаем все средства для примирения.

Аборигены разрисованы краской войны. Их более трехсот, и они продвигаются вперед с криками, потрясая копьями, Хотя нам и запрещено открывать огонь по людям, тем не менее надо продемонстрировать атакующим, что, несмотря на малую численность, мы достаточно грозный противник.