Под Южным крестом - Буссенар Луи Анри - Страница 26

– Я не боюсь! Для меня это дело привычное.

– Ничего нового, да?

– Ничего. Под деревьями темно, как в колодце. Луны недостаточно, чтобы осветить всю чащу.

– А кстати, что поделывают наши друзья-папуасы? Их что-то не слышно.

– То же, что и мы: подтянули животы. Они на другом конце хижины, сидят на корточках вокруг огня, заслоненного листьями саговых пальм.

– Нет, это долго продолжаться не может, и если мы не попробуем выбраться, то придется съесть друг друга.

– А все оттого, что райские птицы завели нас так чертовски далеко.

– Да. Мы готовили их для небольшой закуски. Что делать? Приходится покориться.

– Как жаль, что у нас не осталось дюжин двух или трех этих маленьких птичек. Теперь они были бы кстати.

– И хоть бы сотню-другую килограммов саго! Недостаток воды хоть и чувствовался бы, но ничего, можно было бы подождать.

– А при голодовке роковая развязка неизбежна.

– Ты видел, с какой отвратительной жадностью смотрели папуасы на нашего бедного Виктора?

– Тс! .. Пусть мальчик ничего не подозревает. Но я не советовал бы дотрагиваться до него, а не то им придется отведать несколько унций свинца. У меня, к счастью, цел еще револьвер американца. Первого, кто осмелится прикоснуться к мальчугану…

– Пьер!

– Я здесь…

– Я попробую заснуть, а ты поглядывай. Нашим союзникам я доверяю так же мало, как и осаждающим. Когда твое дежурство закончится, я тебя сменю.

И Фрикэ, который, как и его товарищи, уже три дня успокаивал голод листьями, растянулся на рогоже.

Что же произошло с того момента, как папуасы, окончив охоту и ощипав райских птиц, готовились приняться за завтрак?

А вот что.

Жаркое уже поспевало, охотники сидели на корточках – любимая их поза, даже тогда, когда есть на чем сидеть. Шла веселая беседа. Черные лица расплывались в широкую улыбку: охотники мечтали о стеклянных бусах, о топорах с раскрашенными рукоятками и, особенно, о многочисленных бутылках с водкой, которые они рассчитывали получить от малайских торговцев в обмен на шкурки райских птиц. Ни дать, ни взять, как в басне «Разбитый кувшин».

Вдруг в лесу послышался шум; как будто от быстрого бега. Все мигом вооружились. Шум усилился. Можно было подумать, что это бежит зверь, настигаемый охотниками. Из чащи вышел человек, в котором Узинак признал своего. Несчастный едва дышал и был покрыт пеной. Стараясь унять кровь, лившуюся из раны на груди, он с трудом прохрипел упавшим голосом:

– Гуни! .. Гуни! .. (Пираты! .. Пираты! ..)

В ту же минуту он свалился с ног, как марафонский воин. Только, увы, весть была не о победе.

Эти два слова напугали охотников. Если пираты напали на деревню, то невозможно вернуться на берег. Нужно бежать подальше в лес и спрятать в безопасное место обильную добычу, доставшуюся утром.

Два человека быстро хватают раненого: один за руки, другой за ноги. Третий хватает кушанье, и вся толпа, включая европейцев и китайца, уходит подальше от врага. Через полчаса быстрой ходьбы они оказываются на прогалине. У опушки стоит большой покинутый дом. Беглецы взбираются на него с ловкостью обезьян, едва успевая запастись несколькими кокосами и бананами. Этого очень мало, но время не ждет, враги близко. Однако охотники успевают укрыться от них. Теперь им страшны только голод и жажда.

Раньше мы уже описывали болотные дома, выстроенные на сваях, которые, отделенные от земли и от воды, совершенно недоступны. Не меньше любопытны и жилища, выстроенные на твердой земле: в случае нужды, они тоже могут служить настоящими крепостями.

Смелость и легкость этих построек невероятны. Глядя, как они лепятся на высоте от четырнадцати до шестнадцати футов, невольно спрашиваем себя: как это их не унесет ветром? Тяжелые, прочные сваи заменяются здесь длинными и тонкими жердями, искусно перекрещенными между собой и связанными в соединениях лианами так, что они взаимно поддерживают друг друга. Представление об этих сооружениях могут дать американские железнодорожные мосты, построенные из дерева. Чтобы придать зданию прочность, на высоте десяти метров от земли устраивается из жилок саговых листьев пол, который плотно связывает между собой все жерди. Настоящий же пол находится на шесть или пять метров выше первого. Снаружи он образует широкую платформу, висящую над сваями, в центре этой платформы возвышается хижина.

Вход в это жилище, напоминающее гнездо хищников, крайне примитивен и не каждому доступен. С большой площадки, почти напротив двери, спускаются штук шесть жердей, очень тонких и гладких, образующих угол в шестьдесят пять градусов и в шести метрах от земли упирающихся в другую площадку, на которую нужно взобраться тоже по жердям, но уже вертикальным. Таким образом, на папуасскую лестницу приходится взбираться как на мачту. Это для папуасов, – как взрослых, так и малолетних, – не более как игра. Впрочем, оно и неудивительно. Разве не то же самое видим мы в Ландах, где четырехлетние дети так ловко умеют бегать на огромных ходулях, или в аргентинских пампасах, где маленькие гаучосы отличаются таким же искусством? Все дело в привычке.

Как бы то ни было, в воздушное жилище можно проникнуть только таким путем и только с одной стороны. Если бы неприятель вздумал штурмовать жилище, взбираясь по опорным столбам, то он уперся бы головой в пол, со всех сторон выступающий над фундаментом.

Нам возразят, что осаждающие могут поджечь постройку. Но дело в том, что папуасы воюют только для того, чтобы съесть своих врагов или отрезать им головы. Обугленные тела побежденных не годятся ни для пира, ни для украшения жилища.

Срубить столбы? Но и у осажденных есть оружие, которым они могут наносить урон осаждающим, если те подойдут слишком близко.

Пираты, о приближении которых объявил раненый, сочли свайный дом достаточно защищенным и не решились приблизиться к нему. Но они, и не без основания, предположили, что владельцы дома на болоте могут быть хорошей добычей, и пустились по следу охотников.

Вот каким образом очутились европейцы и папуасы в критическом положении на высоте пятнадцати футов от поверхности земли.

От голода Фрикэ проснулся намного раньше, чем кончилось дежурство Пьера. «Кто спит, тот обедает», говорит пословица. Но без обеда сон некрепок, и после сна голод опять дает себя чувствовать. Фрикэ потянулся, зевнул и задумался.

Сухой и довольно сильный удар по нижней поверхности пола вывел его из задумчивости.

– А! – пробормотал он. – Наши осаждающие хотят что-то предпринять. Посмотрим.

На всякий случай он ощупал свой револьвер и убедился, что оружие находится в прекрасном состоянии. Предосторожность оказалась, впрочем, ненужной, потому что стук не повторился. После этого парижанин промечтал еще около часу, поглядывая на звезды, пока не заалел край небосвода.

В это же время проснулся и Пьер, – по старой привычке моряка просыпаться перед утренней сменой.

– А, ты уже проснулся? – спросил он. – Что новенького?

– Увы, ничего, все по-прежнему.

Моряк бросил быстрый взгляд на землю и вскрикнул от удивления:

– Ничего! Так это, по-твоему, ничего? Что это значит? – продолжал он, подойдя к самому краю площадки. – Черт возьми, очень странно!

И было чему удивляться.

На земле грудой лежали четыре или пять убитых четвероногих, белая шкурка которых была запачкана свежей кровью; только дружеская рука могла положить их так близко от осажденных. Животные были связаны растительной веревкой с продетой через нее лиановой палкой. Палка торчала кверху, поддерживаемая неизвестно чем, и конец ее был недалеко от платформы. Стоило только протянуть руку, чтобы поднять этот запас свежего мяса.

– Да будут благословенны те, кто прислал нам бесплатно целую корзину дичи, посочувствовав нашей горькой участи! – с комическим пафосом воскликнул Фрикэ.

Парижанин прилег на платформу, стараясь разглядеть, чем поддерживается спасительная лиана. Оказалось, что длинная и крепкая стрела глубоко воткнута костяным острием в саговое дерево, а в другой конец ее, украшенный желтыми перьями, упирается лиана.