Под Южным крестом - Буссенар Луи Анри - Страница 25

Это самозабвение и было причиной их гибели, потому что насколько райская птичка дика и пуглива, когда слышит в лесу голос или шаги человека, настолько же она становится доверчивой и даже неосторожной, когда, отыскав удобное место для своих забав, предается «sacoleli». Первая жертва упала к ногам парижанина, который смог рассмотреть ее со всех сторон, не двигаясь с места. Убитая птичка была из породы так называемых «крупных изумрудов». Размером почти с голубя, птичка была цвета жженого кофе, голова и шея бледно-оранжевые, горло изумрудное. Под крыльями у нее находятся два длинных густых пучка шелковых перьев орехового цвета, окаймленных ярко-красной или ярко-оранжевой узенькой полоской. Эти пучки перьев, когда птичка спокойна, почти незаметны и лежат под крыльями, но когда она приходит в возбужденное состояние, крылья поднимаются вертикально, головка вытягивается вперед, два перистые пучка раскрываются в виде вееров, окаймленных золотом и пурпуром, постепенно меняющимися и у основания переходящими в темно-палевый. Птичка почти совсем исчезает под этим роскошным нарядом. Тело ее как будто суживается, а золотое сияние перистых пучков, резко оттененных оранжевым тоном головки, играет неподражаемыми цветами.

Охота продолжалась, к великому огорчению Фрикэ и Пьера, в душе проклинавших жестокость малайцев и глупое кокетство дам, которые, из-за пустого каприза отнимают у леса его наилучшее украшение. Охотники щадили самок как потому, что перья их не так красивы, как перья самцов, так и потому, что птичий турнир устраивался исключительно в их честь. Они служили приманкой и неимоверно облегчали охоту, ибо, лишь только падал один самец, на зов самки тотчас являлся другой, потом третий и так далее.

Из восемнадцати разновидностей известных ныне райских птичек, из которых одиннадцать принадлежат исключительно Папуазии, по крайней мере три были перебиты охотниками, выбиравшими, конечно, самых красивых и наиболее редких.

Не прошло и часа, а уже пятьдесят трупиков устилали почву, точно сорванные со стебельков цветы. Кроме «крупного изумруда», парижанин рассмотрел и восхитительную птичку, названную Бюффоном «великолепная»; это «paradisea regia» Линнея, ныне известная под названием «dephyllodes magnificus». Величиной почти с черного дрозда, птичка кажется в два раза толще благодаря приподнятым вверх перышкам, выглядывающим у нее из-под крылышков. Чтобы разукрасить эту маленькую птичку, природа пожертвовала, кажется, все сокровища из своей шкатулки. Как описать это крошечное тельце, глазурованное яркой киноварью, сверкающее золотым блеском, постепенно переходящим на мелких перышках, окружающих шейку и головку, в ярко-оранжевый? Нежное, белое, атласное, как лепесток лилии, брюшко отделено от ярко-красного горлышка полоской изумрудного цвета. Глаза светятся из-под светло-зеленых бровей, сходящихся вместе у золотисто-желтого клюва, тонкого, длинного и элегантного, как носик колибри. Обилия перьев и ярко-голубых лапок было бы достаточно, чтобы сделать из этой игрушки чудо из чудес. Но океанийской природе этого показалось слишком мало, и она наделила ее еще двумя украшениями, единственными в своем роде. По бокам груди находятся два маленьких грудных мешка из перышков орехового цвета, пяти сантиметров шириной, окаймленных темно-зеленой полоской, которые могут быть по желанию превращены птичкой в два изумрудных веера. К этой оригинальной и роскошной накладке, не имеющей себе равного, надо прибавить еще два совершенно правильных, не очень длинных хвостовых пера, тонких и разъединенных, как металлическая проволока, скрещивающихся у основания и развертывающихся в замысловатый орнамент. Внутренняя поверхность этих перьев, выложенная мягким пушком, переливается на солнце драгоценными камнями.

Избиение окончилось, убийцы – слово нисколько не преувеличено, – нарушили молчание. Двое французов могли теперь вдоволь любоваться и восхищаться райскими птичками, к великому удивлению дикарей, обращавших такое же внимание на красоту bourongraja, какое обращают наши крестьяне на серенького воробья.

– Бедное маленькое Божье создание, – шептал растроганный Пьер, осторожно приподнимая одного из «мелких изумрудов», на кончике носика которого виднелась засохшая капля крови. – Какое все нежное, блестящее и яркое, как золотой луч солнца, и вас-то, таких красавцев, эти чернокожие так безжалостно мучают и, не добив, сдирают с вас, полуживых, шкурку… И для чего это нужно, хотел бы я знать?

– А для того, чтобы украсить шляпки хорошеньких и не очень хорошеньких женщин, которые, недовольные собственной красотой, занимают ее у бедных маленьких птичек.

– Ну, так если будет когда-нибудь на Божьем свете такая особа, которая будет называться мадам Пьер де Галь, и если ее сожитель, здесь присутствующий, будет даже миллионером, мадам Пьер де Галь пойдет скорее в непокрытой головой, чем позволит себе из-за пустого, глупого кокетства поощрить такое варварство. Честное слово в том порукой!

– Ты совершенно прав, матрос, меня тоже возмущает эта жестокость по отношению к прелестным созданиям. Вглядись, как все в них гармонично, как красиво, в тон подобраны яркие цвета; ничто не фальшивит, ничто не бьет в глаза, несмотря на поразительную яркость красок. А маленькое тельце, как оно грациозно!

– И я это вижу. Громадный ара, водящийся в Гвиане и Бразилии, тоже украшен огненным щитом, как птички солнца, и цвет перьев у него прекрасен, а попугай все-таки смешон.

– Браво! И знаешь почему? Причина очень простая: райская птичка носит туалет, как парижанка, а американский попугай одет в те же цвета, но безвкусно подобранные, как англичанка.

Папуасы были заняты выделкой шкурок райских птичек, чтобы предохранить их от гниения и сделать дорогим предметом торговли. Операция эта совсем простая и выполняется дикарями с большим искусством. Отрезав лапки и крылышки и вычистив внутренности, они надевают кожу на палку, предварительно пропитав ее специальным ароматическим составом, и затем просушивают. В таком виде райские птички отправляются в Европу.

Через час от целой груды птичек остались лишь небольшие узкие цилиндры и куча окровавленного мяса, сложенного на широкий лист.

– А с этим что ты будешь делать? – спросил парижанин Узинака, указывая на птичье мясо.

– Съем его, – отвечал храбрый воин. – «Bourongraja» – блюдо, превосходное в любое время года, а в эту пору особенно. Сейчас они питаются мускатным орехом, который, действуя на них опьяняюще, придает мясу чрезвычайно приятный, ароматический вкус… Впрочем, ты сам увидишь!

– Покорно благодарю, – живо воскликнул Фрикэ. – Я не чувствую никакого аппетита. Я довольствуюсь куском саго, и мне будет казаться, что я сижу за столом самого римского императора.

ГЛАВА XI

– Ну, матрос, что ты об этом скажешь?

– Что мне бы очень хотелось уйти.

– Я тоже не прочь.

– Решительно, на нас все неприятности.

– Беда за бедой!

– В конце концов, это становится несносным. Там, на борте «Лао-Дзы», мы были заперты и обречены на голод, здесь мы окружены и, того гляди, будем съедены…

– Осаждены на высоте сорока пяти футов, на каком-то решетчатом люке в двести квадратных метров…

– И притом нечего есть! ..

– А что поделывает неприятель?

– Да по-прежнему прячется, норовя пустить в нас одну из своих иголок с красными перьями.

Несмотря на темноту, Фрикэ тихонько подвинулся к самому краю воздушной площадки, жадно вглядываясь в темноту.

– Осторожней, матрос! Решетка широкая, а сетки внизу нет.