Мечта империи - Алферова Марианна Владимировна - Страница 33

Вскоре голос Элия разнесся над амфитеатром, перекрывая рев возбужденной толпы:

– Квириты![28] Сейчас роль комментатора взял на себя сенатор Элий. Прошу всех успокоиться. У гладиатора Клодии болевой шок. Ни один жизненно важный орган не поврежден. Через пару часов она будет в норме, а завтра сможет принять участие в играх. Не забудьте, что сегодня вас ждет еще два поединка.

Квириты вспомнили о купленных клеймах и сразу поутихли. Дежурившие в Колизее преторианцы вывели нескольких буянов. Объявили технический перерыв.

Тем временем в куникуле Клодия пришла в себя. Вер стоял подле нее и старательно изображал на лице жалость.

– Надеюсь, сегодня ты исполнил нечто важное, – прошептала Клодия и заплакала.

– Это было лучшее желание из всех, какие я исполнял, – отвечал Вер.

Но вряд его признание утешило Клодию.

У выхода из Колизея Вера поджидал Пизон. Толстые губы банкира расползлись в самодовольной улыбке, как будто распорядитель лично одержал победу на арене.»Сейчас он сообщит какую-нибудь гадость», – подумал Вер.

И угадал.

– По решению Большой коллегии ты дисквалифицирован, гладиатор Юний Вер! – объявил Пизон.

За спиной его стояли два преторианца в сверкающих позолотой шлемах и броненагрудниках, напоминающих старинные доспехи. В руках обнаженные мечи. Может, они воображали, что Вер кинется в ярости на главного распорядителя.

– Что значит – дисквалифицирован? – Вер не поверил собственным ушам. Может, Пизон неудачно шутит? Вер бы и сам пошутил, да не было охоты.

– Пока не будет точно установлено, была ли смерть Варрона случайной или нет, ты не имеешь права принимать участия в играх. Вердикт вынесен. Ты должен уйти.

– Решение единогласное? – зачем-то спросил Вер, хотя это ничего не меняло.

Секретарь Пизона – юркий темнокожий человек с глазами, всегда опущенными долу, – вынырнул из-за спины великана-преторианца и протянул Веру копию протокола. Все двенадцать подписей стояли в низу листа. Вер скомкал протокол и швырнул на пол. Невероятно! Его, Вера, выгоняют! Он не мог в это поверить. И он не виноват… Или виноват? Сердце ничего ему не говорило, ум мог привести любые доводы. Пизон еще не знает, что Вер заказал за Элия желание – это уж точно противозаконно.

– Мне уже известно, что сегодня ты угрожал убить Авреола, – продолжал Пизон. – Советую тебе побыстрее покинуть Колизей.

– Да я и сам мечтал уйти из этого зверинца! – выкрикнул Вер.

Но эти правдивые, идущие от самого сердца слова прозвучали до отвращения фальшиво.

– О, разумеется, лисица, удаляясь от виноградной лозы, воскликнула:

«Гроздья еще зеленые!»

Вер в ярости рванулся к Пизону. Но меж ними неожиданно возник Элий. Вер напрасно пытался прорваться к Пизону. Несколько секунд два бывших гладиатора боролись. Но справиться с Элием Вер так и не смог. Пизон с удовольствием наблюдал эту сцену.

– Прекрати, – выдохнул сенатор, отстраняя приятеля. – Он только и ждет, чтобы ты сделал глупость. Вер неожиданно сдался.

– Прислушайся к словам калеки, – снисходительно хмыкнул Пизон. – Иногда он говорит дельные вещи. Разумеется, когда не выступает в сенате.

– Надеюсь, мне никогда не посчастливится услышать там твои речи! – парировал Элий.

– Это мы еще посмотрим, – прошипел Пизон, и лицо его перекосилось от злости.

Элий почти силой увел Вера и усадил в свою машину. Кто бы мог подумать, что изгнание с арены причинит такую боль! Он сам хотел уйти, но уйти с гордо поднятой головой. А его выгнали пинком под зад.

– Мне все это очень не нравится, – сказал Элий.

– Мне тоже! Они не имели права меня дисквалифицировать. Ну ничего, я обжалую решение в суде, – пообещал Вер мстительно.

– Разумеется. Но на это потребуется время. Полагаю, раньше следующего года ты на арене не появишься. Пизона мы как-нибудь одолеем. Но что нам делать с твоим гением?

– Тебе еще не надоело вмешиваться в мои дела?

– Я не могу отстраниться. Я чувствую в происходящем угрозу Риму, – с грустью проговорил сенатор.

– Элий, ты ужасен! Я начинаю понимать, почему столь многие тебя ненавидят!

Говорю тебе – отвяжись. Когда тебе вслед за ногами отрубят руки, ты вспомнишь о моем дружеском совете, – предостерег Вер.

Элий осуждающе покачал головой:

– Надеюсь, твои пожелания боги не слышат.

– Ладно, прости, друг… Меня никто уже не слышит, кроме тебя. Хорошо бы сейчас надраться до потери сознания. Жаль, не могу.

Напиться, чтобы заглушить гнев. Опять только гнев. Где же другие чувства? Впрочем, и напиться он не может. Вино его не пьянит, а вот голова поутру раскалывается, как с похмелья. О боги! Наверное, он самый несчастный человек в Риме.

– Ты когда-нибудь бывал в гостях у Гесида? – поинтересовался Элий.

– Нет. Это кто-нибудь знаменитый? – В своем роде. Хотя вряд ли он знаменит среди гладиаторов. Он кондитер из первой Римской центурии хлебопеков. Его пиры славятся на весь Рим. Поэтому я и решил, что вряд ли ты с ним знаком. Но сегодня нам с тобой надлежит отправиться к нему в гости.

Вер предпочел бы в этот вечер никуда не ходить, а то ненароком убьет кого-нибудь.

Он заметил, как вокруг головы Элия вспыхнула красная аура, затем, угасая, сделалась оранжевой и наконец золотой. Вер знал, что означает это свечение – Парки спешно меняют узор на своем полотне. Вер своим вмешательством полностью изменил судьбу друга. Новая фиолетовая вспышка обвела контуром тело Элия. Сам сенатор не замечал, что с ним происходит. Помертвевший взгляд Вера он истолковал

по-своему и принялся, как мог, утешать гладиатора. Вер не слушал. Сердце его застыло – только теперь он понял свою роковую и непоправимую роль в людских судьбах. Сегодня он перекроил всю жизнь Элия на новый лад.

Поток нарядных людей катился по улице Триумфаторов, выливаясь из Колизея и направляясь теперь в сторону Большого цирка, где вечером при свете прожекторов должны были проводиться состязания колесниц. Пурпурная машина сенатора медленно двигалась в людском потоке. Справа остался храм Юпитера Статора. Слева за деревьями проплыл ярко раскрашенный фронтон храма божественного Клавдия. Они проехали под акведуком Нерона, и тогда справа выступили вперед сверкающие золотом дворцы Палатина. В Риме более четырехсот храмов, но ни один из них не может сравниться по роскоши с Палатинским дворцом императора. Власть – вот истинный бог Рима.