Меч президента - Бунич Игорь Львович - Страница 63

Это делало схватку неизбежной, а в такой ситуации никакие писаные (особенно не им) законы не могли остановить президента Ельцина.

Можно вспомнить, как 23 августа 1991 года, когда возвращенный из форосского плена Горбачев что-то невнятно пытался объяснить российским депутатам, Ельцин «в качестве разрядки» объявил своим указом о роспуске КПСС. Разве роспуск КПСС был конституционен? Но общество давно ждало этого, ибо нарыв давно созрел и требовался легкий укол скальпелем, чтобы его прорвало и избавило организм от опасности общей гангрены.

Разве было конституционно Беловежское соглашение? Но опоздай это соглашение на месяц, и республики СССР схлестнулись бы с Россией в войне, которую нельзя было назвать гражданской. Никто уже не помнит, как облегченно вздохнули те, кто всего через год стал орать о «Беловежском заговоре», погубившем СССР.

А введение президентства в России непосредственно под Ельцина было конституционно? Но его все хотели, и оно стало реальностью.

Ельцин всегда знал, когда и при каких обстоятельствах с наименьшими потерями он может переступить черту, не считаясь с законами.

И сейчас он знал, что Верховный Совет под водительством Хасбулатова, формально защищенный неприступными статьями Конституции, всем надоел и всех раздражает. Более того, Верховный Совет сплотил вокруг себя все силы, готовые на все, чтобы снова оттащить страну назад — в тот самый тупик, из которого ее удалось вывести.

Представлялась прекрасная возможность прихлопнуть всех одним ударом. А вместе с тем, предметно показать, что в России есть власть, способная в любых условиях навести порядок. Даже в условиях демократического беспредела.

Слабость позиции президента Ельцина заключалась в том, что искренне не желая возвращения страны в тоталитарно-плановое вчера, он и его советники плохо себе представляли курс, по которому следовало двигаться дальше, ибо уже становилось ясно, что для того заколдованного круга, в котором билась и конвульсировала огромная страна, нет ключей, и ни один из западных рецептов сработать не может.

Чего еще, видимо, не понимал президент Ельцин, что страна, которую в течение 70 лет коммунисты держали в замороженном состоянии, вовсе не оттаяла, как надеялись смелые экономисты, проектируя реформы.

Привитая народу чудовищным методом массовых убийств иждивенческая психология профессиональных нищих заставляла каждую клеточку огромного российского организма снова и снова генерировать тоталитаризм в самых разных его проявлениях.

И несмотря на то, что Ельцин, впервые в русской истории, посмеивался над своими карикатурами в прессе, пытался вдумчиво разобраться в претензиях к нему справа и слева, не обращал внимания на грязные выпады и оскорбления, пытаясь поддержать в стране полную свободу печати, собраний и союзов — основы любой демократии, он оставался тоталитарным лидером, хотя и не понимал этого. Он поймет это позднее, но более дорогой ценой…

На Ивановской площади Кремля, улыбаясь в объектив телекамеры специальной бригады при управлении администрации президента, силовые министры обменивались рукопожатиями с президентом и друг с другом. Грачев и Ерин были в генеральской форме, Галушко и президент — в штатском.

Министры демонстрировали свою верность президенту, давая понять Руцкому, как опрометчиво и глупо он поступил, назначив собственных министров.

— Какое будущее вы видите для Верховного Совета? — спросил остающийся за кадром голос президента Ельцина.

Как обычно, медленно чеканя слова (чтобы до всех дошло), с каменным выражением лица, на котором шевелились только губы, Ельцин ответил:

— Верховного Совета более не существует. Он распущен. Выборы нового парламента в декабре, вместе с референдумом по новой Конституции. Народ сам сделает выбор.

— Что вы скажете по поводу того, что Верховный Совет объявил президентом России Александра Руцкого? — спросил голос за кадром.

Губы Ельцина дрогнули в усмешке:

— Это несерьезно.

Силовые министры почтительно молчали.

— Если Верховный Совет не подчинится вашему указу, вы намерены предпринимать какие-нибудь конкретные меры, чтобы заставить их это сделать? — допытывался голос за кадром.

— Никаких силовых мер против Верховного Совета предпринято не будет, — заверил президент. — Думаю, они сами все поймут. Конечно, если руководство Верховного Совета спровоцирует какие-либо нарушения законности и правопорядка, мы примем соответствующие меры. Но я надеюсь на их разум.

Смотря по телевизору на летучее интервью Ельцина, Александр Руцкой обратил внимание на то, что Ельцин ничего не сказал о предстоящих в декабре одновременных выборах президента и парламента. Речь шла только о перевыборах парламента и референдуме о новой Конституции.

Хасбулатов, раскурив трубку, заметил по этому поводу, что необходимо проявить инициативу и принять решение: перевыборы парламента и референдум по Конституции проводить только после новых президентских выборов. Для проведения всех этих мероприятий гражданин Ельцин должен покинуть Кремль, передать до выборов свои полномочия законному президенту Руцкому…

В этот момент погас экран телевизора, потом снова зажегся, мигнул и опять погас.

По старой советской привычке Руцкой ударил по крышке телевизора кулаком. Эффекта не было никакого. И тут только оба обратили внимание, что погасли и лампы дневного света на потолке.

Хасбулатов нажал кнопку выключателя настольной лампы.

Света не было.

Быстро соединившись со службой хозяйственного обеспечения, руководители мятежа поняли, что огромное здание Белого Дома обесточено.

Через некоторое время пришло сообщение, что в здании отключена и горячая вода.

В принципе, в этом не было ничего страшного. Белый Дом, как и большинство правительственных зданий бывшего СССР, всегда подсознательно готовящихся к осаде, имел собственную электростанцию и автономную систему аварийного освещения. Аварийная система работала от аккумуляторов, и поэтому долго действовать не могла. Что касается электростанции, то она была, во-первых, законсервирована, а во-вторых, у нее не было запасов солярки. Но все это было, как говорится, не смертельно. Хуже было с самим фактом отключения света и горячей воды. Это означало, что власти, во главе в бывшим президентом Ельциным, сознательно идут на обострение ситуации.

Они думают подобными методами сломить сопротивление, как будто речь идет о принудительном выселении жильцов из идущего на капитальный ремонт дома. Ельцин и его компания только опозорят сами себя подобными кухонными приемами и ускорят свой бесславный конец.

В это время Руцкому доложили, что телегруппа американской компании «Си-Эн-Эн» прибыла, чтобы взять у него интервью для американской и западноевропейской аудитории. Руцкой сам попросил западных корреспондентов почаще бывать в Белом Доме и показать миру истинную демократию на фоне грубой и вульгарной диктатуры Бориса Ельцина. Корреспонденты вели себя как-то непонятно. Без особого энтузиазма. Совсем не так, как должны вести себя западные корреспонденты, ведя репортажи из стана восставших за демократию против диктатуры. Так, скорее, берут интервью у подсудимых — опасных преступников, прорвавшись в перерыве судебного заседания через кордон полиции и сунув в клетку микрофон, да так, чтобы никто, упаси Бог, не подумал, что представляемое тобой телевизионное или информационное агентство этому преступнику сочувствует.

Насколько было известно Руцкому, ни одна из записанных им кассет с иностранными журналистами не была полностью показана на Западе. Нарочито демонстрировали его не самые удачные, вырванные из контекста, выражения, снабдив их при этом либо ироническими, либо открыто издевательскими комментариями. Он уже начинал понимать, что против него ведется большая игра, где президент Ельцин — всего лишь наконечник копья, в то время как древко находится неизвестно в чьих руках.

Ведущая телекомпании «Си-Эн-Эн» Клер Шифман — хорошенькая женщина лет тридцати, говорящая по-русски с легким акцентом, но вполне прилично, была очень приветлива.