Любовник богини - Арсеньева Елена - Страница 33

11

Священный румаль

Василий не промедлил ни минуты: присев, вывернулся, метнулся в сторону и резко повернулся, защищаясь левым кулаком и готовый насмерть бить правым. Память мгновенно нарисовала картину: после кораблекрушения он бредет по узенькой улочке прибрежной деревушки, вдруг чья-то рука ложится ему на плечо… а потом студеная вода Ганги, резкий голос разносчика, шум Беназира – и провал пустоты в памяти, который он не в силах заполнить, потому что воспоминания не желают слушаться его и возвращаться.

Нет уж! Никакой незнакомец больше не сможет напасть на него сзади, подумал Василий, но руки его сами собой опустились, потому что человек, стоящий перед ним, отнюдь не был незнакомым. Это был тот самый индус, который в розовом саду магараджи вернул к жизни Вареньку.

Василий, не веря глазам, суматошно оглядел его. Те же белые шаровары, обнаженная широкая грудь, снежно-белый тюрбан с павлиньим пером. Oн, точно! Его большие черные глаза, его твердые губы, резко загнутый нос. И это замкнутое, отрешенное выражение, которое не сходит с лица, хотя голос вздрагивает от волнения:

– Tы и твои спутники обречены погибнуть еще прежде, чем наступит полночь.

Василий быстро, коротко вздохнул, но ему удалось улыбнуться:

– Благодарю за предупреждение. Ты что, даешь нам время приготовиться к обороне?

Четко вырезанные губы слегка дрогнули, глаза сузились:

– Ты отнюдь не знаток всех сущих!

Василий усмехнулся в ответ:

– Разумеется, нет. Значит, ты предостерегаешь нас не от себя? А от кого?

– От погонщиков. Все они – тхаги, служители священного румаля, верные рабы черной Кали!

Василий кивнул со всей возможной глубокомысленностью. Одно он понял в этом наборе слов: Кали. Об этой богине он знал совсем чуть, однако все было не в ее пользу. Призраки и демоны служат Кали. От этакой компании добра ждать не стоит, а теперь еще и тхаги какие-то, священный румаль…

– За что нас хотят убить?

Безупречно изогнутые, словно луки, брови чуть приподнялись:

– За что?.. Тхагам не важно, виновны вы или нет, чисты перед богами или грешны. Для них всякий человек – жертва, угодная Кали. Каждый должен возлечь на ее алтаре в свой час. Сегодня ночью настанет твой час – твой и… твоих спутников.

– Любопытно, какое оружие у этих тхагов? Сомневаюсь, что я не отобьюсь от них даже тем театральным клинком, который подарил мне магараджа Такура, – снисходительно проговорил Василий, но тут же разочарованно присвистнул: – Эх, дьявольщина! Он же упакован где-то в узлах!

Незнакомец чуть нахмурился:

– Это не имеет значения. Против священного румаля нет другого оружия. Ты сам и… все твои друзья в руках тхага – все равно что связанные ягнята под ножом мясника.

– Ой, жуть какая! – нарочно застучал зубами Василий. – А почему я должен тебе верить?

– Почему? – повторил незнакомец, поглядев прямо в его глаза, и Василий вздрогнул от насмешливого, презрительного выражения, которым был пронизан этот взгляд. – Ты спрашиваешь – почему?!

– Ну да, конечно, ты спас Вареньку, я хочу сказать – мэм-сагиб, однако все же – почему? И зачем сейчас предупреждаешь? Что тебе до нас?

– Ты должен знать: тот, кто зло учинил однажды, не раз учинит его снова, – быстро проговорил незнакомец, нетерпеливо озираясь. – Вот ответ. Больше я ничего не скажу. Ты должен сам решить, хочешь ли остаться в живых, однако… твои спутники…

Уже не в первый раз заметил Василий эту странную дрожь, которая звучала в голосе незнакомца, стоило ему заговорить об остальных путешественниках. Не составляло труда понять, что и Василия, и всех остальных он стремится спасти ради кого-то одного. Неужели ради Вареньки?

Василий почувствовал, что щеки его похолодели. Значит, она добилась-таки своего, бегая в этих полупрозрачных тряпках перед мужчинами, которые принадлежат к национальности, известной своим буйным темпераментом! Похоже, этот индус, красивый, как бог, даже на самый неприязненный мужской взгляд, пленился светлоокою мэм-сагиб и возомнил себя ее рыцарем.

«Ишь, раскатал губу!» – люто подумал Василий, однако тут же тихо выругался сквозь зубы: можно сколько угодно надуваться, можно вовсе лопнуть, как пузырь, однако никуда не денешься от того, что этот рыцарь не тискал даму своего сердца в ночном саду, а спас, да, спас ее, и не от какого-нибудь глупого шипучего дракона, а от смертоубийственной змеи. И если он желает спасти красавицу иностранку еще раз, почему не воспользоваться случаем? Надо оказать услугу и другу Реджинальду, и земляку Бушуеву – тем паче что земляк все же отец Вари.

Но нельзя так сразу показать, что готов отдать командование первому встречному вольноопределяющемуся. Поэтому Василий принял самый небрежный вид… Помнится, когда он стрелялся с поручиком Сташевским и промазал, потому что пистолет был не пристрелян, а выстрел принадлежал его противнику, а расстояние – тридцать шагов, ему ничего не оставалось, как вот так же скрещивать на груди руки и задирать нос. Сташевский, понятно, тоже промазал – да чего от него ждать, от шляхтича-щелкопера! Но зато уже через месяц Василий числился первым стрелком в корпусе. Ничего, он еще возьмет верх и над этим красавчиком! Пока же пришлось небрежно проронить:

– Я должен поговорить со своими… спутниками.

Он нарочно точно так же едва заметно запнулся, и по искре, промелькнувшей в матово-черных глазах, мог судить, что эта тонкость была оценена, однако голос индуса звучал почти равнодушно:

– Ты можешь поговорить с кем угодно. Однако если вы все-таки решитесь остаться в живых, будьте готовы, услышав троекратный крик павлина, выбраться наружу из-под задней стенки шатра. Я останусь ждать и помогу вам скрыться. Помни: по крику павлина. И не ждите, пока закричит сова, вестница Кали, потому что это будет последнее, что вы услышите в жизни.

Василий вернулся в шатер с видом праздного гуляки, радуясь, что погонщики не попались ему на глаза. Вошел – и наткнулся на встревоженные глаза Вари. При виде его они вспыхнули такой радостью, так взволнованно повлажнели, что Василий почувствовал себя совершенно обезоруженным и на ее прямой вопрос:

– Что-то случилось? – ответил так же прямо:

– Да.

Ни о чем больше не спрашивая, Варя растолкала отца. Реджинальд сам проснулся, разбуженный поднявшейся суетой. И только когда эти двое были готовы слушать, она обернулась к Василию, кивком дав понять, чтобы рассказывал.

Он даже головой качнул: вот это девка! Лихая девка! Девяносто девять женщин из ста прежде всего вытрясли бы из него все, что он узнал, потом принялись бы охать, восклицать, плакать, и, пока Василий, Бушуев и Реджинальд смогли бы утереть эти слезы и обсудить создавшееся положение, пожалуй, прокричала бы целая стая сов, а потом и сама Кали, одетая в шкуры пантеры, в ожерелье из пятидесяти черепов, с четырьмя руками, в одной из которой кхадху – нож для жертвоприношений, в другой чаша из черепа, в третьей отрубленная человеческая голова, в четвертой змея, знак неумолимой смерти, – сама черная Кали вошла бы в шатер, и кровь многочисленных жертв капала бы с ее языка! А Варенька не тратит времени зря, понимает, что обстановка боевая.

Василий по ее примеру тоже не стал ходить вокруг да около, а прямо спросил:

– Кто-нибудь из вас слыхал о тхагах?

Бушуев пожал плечами, покачал головой. Реджинальд нахмурился, как бы пытаясь вспомнить:

– Да, я, помнится, что-то слышал… Если не ошибаюсь, эта каста в штыки встречает все прогрессивные нововведения Ост-Индской компании, и среди этих людей у нас пока нет своих сторонников.

Кто про что, а курица про просо, с тоской подумал Василий. Правильнее будет сказать, что тхаги встречают «все прогрессивные нововведения» не в штыки, а в румали – если бы еще знать, что это такое.

– Зато в рядах тхагов множество сторонников Кали, и несть числа жертвам, которые они принесли на ее мраморный алтарь! – зябко вздрогнув, промолвила Варя. – Лесные разбойники – просто невинные младенцы по сравнению с ними, ведь тхагери – обычай убийства – единственная мораль, которую они исповедуют. Это не каста – это религиозная секта. Тхагами могут стать разбойники и убийцы всех наций, даже говорят, будто среди них бывали португальцы, французы и…