Любовник богини - Арсеньева Елена - Страница 29

И не то чтобы он забеспокоился от возможности скандала, который могла устроить Варя, прилюдно обвинив его в посягательстве на ее честь. Более того, он не сомневался, что ничего такого не произойдет. Все-таки вчера не только он целовал и стискивал ее в объятиях – и его целовали, и его жарко обнимали тоже! Поэтому обличение Василия означало обличение ее самой. Но все угрызения совести, которые терзали его остаток ночи и нынешнее утро, вдруг навалились скопом и принялись мучить. Раскаяние – вот что он чувствовал, когда глядел на скромно склоненную голову, видел тонкую кисть, обрамленную цветочным запястьем, – ужасное раскаяние за грубость! И ему пришлось, чтобы скрепить сердце, поглядеть на трех великолепных слонов, стоявших поодаль. Вот такой же слон влачил вчера по сухой каменистой земле злополучного садовника!

Василий радостно ощутил, что вновь ожесточается, с ненавистью покосился на Варю – и обнаружил, что она тоже смотрит на слонов, а лицо ее при этом имеет самое хмурое выражение. Он мог бы спорить, что девушка сейчас подумала о том же, о чем думал и он: о казни садовника!

Заметив, что Василий глядит на нее, Варя независимо вскинула голову и с надменным видом повернулась к магарадже, который как раз подал знак поднести ему сосуд с неизменным розовым маслом.

– Скажите, достопочтенный, – произнесла она таким неприязненным тоном, словно говорила не с владыкой огромной и богатейшей провинции, а с паршивым шудрой. – Что за праздник был устроен тут вчера и какого казнили на нем человека?

Василию показалось, что он услышал явный стук, и, покосившись на Реджинальда, увидел, как у того отвисла челюсть. В следующее мгновение, спохватившись, Реджинальд вернул ее на место. Василий схватился за подбородок, но с его лицом вроде бы все было нормально.

А вот магараджа несколько поблек.

– Вам, прекрасная гостья, не стоит думать об этой жалкой собаке, – сказал он задушевно, хотя и слегка задушенно. – Он заслужил смерть – и умер. Я надеюсь, что Кали благосклонно приняла эту жертву и отныне распространит свое покровительство и над домом моим, и над моей семьей, и над моими дорогими друзьями. – Магараджа сделал широкий жест, словно заключая в этот благословенный круг всех здесь присутствующих.

Однако Варя, протестующе выставив ладонь, резко отшатнулась, выпалив:

– Я бы ни за что не хотела оказаться под покровительством черной Кали! Да она, всевидящая, и не пожелает охранять меня: ведь ей прекрасно известно, что я не имею никакого отношения ко вчерашнему убийству!

Сердито сверкнув глазами, Варя резко натянула на лицо краешек покрывала и повернулась к Василию. У того вдруг заломило левую щеку…

– Кажется, я была вам обязана жизнью, сударь? Вы спасли меня в розовом саду? – воинственно спросила она – с таким выражением, как если бы возмущенно вопросила: «Черт бы вас подрал, как вы посмели спасти мне жизнь, дурак?!»

– Я тут ни при чем, поверьте, – с ненужной торопливостью, как бы оправдываясь, забормотал Василий. – Очень своевременно появился какой-то черноглазый змеечарователь, который проделал довольно расхожий фокус с камушком. На базарной площади в Беназире за это берут четыре медяшки. Так что не стоит благодарности, я ее не заслужил!

Варя бросила на него еще один уничтожающий взгляд:

– Ну что же, в таком случае мне остается только молить бога, чтобы когда-нибудь встретить моего спасителя и поблагодарить его как подобает!

Рука магараджи, уже взявшегося за сосуд с розовым маслом, внезапно дрогнула – и жирная, сладко пахнущая струя хлынула на землю, вместо того чтобы щедро смазывать гостей.

Побледневший до бледно-серого цвета негр живо куда-то сбегал и принес взамен розовой воды в кропильнице. Сняли крышку – и тотчас же тоненькой струйкою забил ароматный фонтанчик. Магараджа, незаметно вернувший на свое лицо любезнейшую улыбку, умильно попросил «несравненных гостей» омочить в кропильнице руки.

Василий и все остальные проделали это с замечательным проворством, подозревая, что в противном случае хозяин снова примется надевать на них тяжелые цветочные ожерелья и запястья и раздавать золоченые листики бетеля.

Впрочем, на лице хозяина, который, по-видимому, решил не обращать внимания на вздорные дамские речи, продолжала играть обещающая улыбка, и вскоре выяснилось, что он решил оказать гостям великую честь: отправить их домой на слоне.

Эта весть заслонила даже дерзкую выходку Вари. Да и на ее лице изобразился такой ужас, что позавчерашняя кобра показалась Василию просто безвредным кузнечиком. Не скрывали испуга и Реджинальд с Бушуевым. Но спорить уже было поздно: один из переминавшихся в углу двора слонов выступил вперед.

Он был огромен…

Строго говоря, слонов было три, однако два из них как-то терялись перед громадностью третьего – перед мощью и роскошью его убранства.

На лбу каждого слона в Индостане всегда проведены горизонтальные или вертикальные линии, смотря по тому, какому богу посвящено животное: Вишну или Шиве. Однако полосы на лбу у великана были почти не видны, потому что их прикрывала златотканая попона с круглыми золотыми бляхами и красно-синими кистями по бокам. Между ушами исполина, скрестив ноги, сидел раззолоченный, как игрушка, погонщик-махут, а за его спиной, на загривке слона, торчал огромный зонт сочного зеленого цвета, отороченный длинной золотой бахромой, переливающейся в солнечных лучах.

Зрелище было настолько впечатляющее, что все европейцы невольно залюбовались величавым существом.

– Вот это да! – невольно воскликнула Варя. – Да ведь это настоящий Айравата, хранитель Востока!

– Вы правы, мэм-сагиб! – поклонился магараджа. – Однако Айравата был боевым слоном Индры, а на этом слоне поедет северная Лакшми!

Варя сухо улыбнулась, как бы принимая шаг к примирению. Комплимент, конечно, очаровательный. Но только все вспомнили, что этим гороподобным созданием предстоит не только любоваться…

Поклонившись магарадже, несколько слуг, в обязанности которых, очевидно, входило сопровождать гостей, мигом очутились на спинах у меньших слонов, причем туда же были проворно отправлены подарки для гостей и еще какие-то тюки, корзины с провизией, фляги с водой и прочая мелочь, которая могла потребоваться на трехчасовом переходе до Беназира. Затем пришел черед путешественников, так сказать, садиться. Принесли приставную лесенку, и все четверо, с большей или меньшей степенью проворства, взобрались на широченную серую спину, накрытую ковром, на котором стояло что-то вроде двух скамеечек.

Пока Бушуев и Реджинальд штурмовали этот бастион, Василий и Варя стояли друг против друга с одинаково хмурыми лицами, и в глазах девушки мелькнуло облегчение, когда отец окликнул ее со спины слона.

Василий покрепче стиснул руки в кулаки, чтобы не дать себе схватиться за голову.

Боже мой! Почему он не может бестрепетно смотреть на этот тонкий стан, обрисованный голубоватым сари; видеть, как натягивается ткань на бедрах, когда Варя довольно споро поднимается по лесенке на спину слона; ласкать взором изящные лодыжки, круто выгнутый подъем ее ног; с огорчением натыкаться взглядом на краешек узких шаровар; гадать, что надето на ней под сари: какая-то плотная одежда или обычная индийская чоли, едва прикрывающая грудь; вспоминать, как нежно, горьковато, прохладно благоухали эти тонкие русые волосы вчера, когда ее голова лежала на его плече, как трепетала жилка на горле, как приоткрылись вдруг, вздохнув, губы под его поцелуями… Жаль, жаль, что они оба вчера спохватились так не вовремя. Насытил бы плоть – и чувствовал бы сейчас к ней только отвращение.

К ней? Или все-таки к себе?

Ничего, нынче же вечером, едва доберется до Беназира…

– Бэзил! – послышался нетерпеливый оклик Реджинальда, и Василий обнаружил, что так и стоит, привалясь к слоновьему боку, угрюмо набычась и стиснув кулаки, в то время как остальные гости, и слуги, и сам магараджа, и даже слоны смотрят на него, мягко говоря, с удивлением.