Песнь хлыста - Брэнд Макс - Страница 17

Этажом ниже Кид наткнулся на трех вооруженных охранников, расхаживающих в клубах табачного дыма взад и вперед. Это были одни из самых свирепых псов Лерраса.

— Идите сюда, друзья, — позвал их Монтана. — Я принес вам ужин. Вот суп, цыплята, белый хлеб, лепешки и фляжка вина.

— Разве мы можем оставить пост, ты, осел? — произнес один.

— Но вам разрешили поесть, — возразил Монтана. — Хотя как вам будет угодно. Тут наверху есть комната, где вы могли бы перекусить и полюбоваться через окошко на знатных господ в патио.

Один из стражников взялся за поднос и, понюхав еду, с радостным возгласом выхватил его:

— Никогда нас еще не кормили такой вкуснятиной! Идем, Хосе! Пошли, ребята!

И он стал подниматься вверх по лестнице, а двое других, опасаясь, что ему достанутся лучшие куски, поспешили за ним.

Монтана не мешкая развернулся и бросился к дверям комнаты.

Насколько ему было известно, внутри должен был находиться еще один охранник, который следил за Марией Меркадо. Держа револьвер наготове, Монтана постучал в дверь. Не услышав ответа, постучал снова. И на этот раз ответа не последовало. Тогда он нажал на дверную ручку, та с готовностью поддалась. Монтана вошел внутрь маленькой каморки. Воздух в ней провонял запахом керосина, исходящим от коптящей лампы с прикрученным фитилем. В углу валялся соломенный тюфяк со скомканным одеялом, но ни Марии Меркадо, ни ее охранника здесь не было.

А тем временем дверь — слишком тяжелая, чтобы закрыться сама по себе, — внезапно захлопнулась за ним, громко щелкнув замком. Вздрогнув, Монтана едва не подпрыгнул от неожиданности. Где-то далеко звякнул колокольчик. Все, что он мог слышать, вернее, чувствовать, было отдаленное содрогание пола.

Это объяснило ему причину случившегося. Он, как дурак, дал заманить себя в самую обыкновенную ловушку, подстроенную тому, кто первым войдет в камеру Марии Меркадо. Взявшись за дверную ручку, он изо всех сил дернул ее.

Бесполезно. Дверь защелкнулась автоматически, а стальной замок был настолько мощным, что его вряд ли удалось бы сбить револьверными выстрелами.

К тому же стрелять уже было поздно — за дверью послышался нарастающий с каждой секундой рев. От топота бегущих вниз по лестнице ног и шла та отдаленная вибрация. Эхо мужских голосов походило на собачье рычание, которое, казалось, исходило со всех сторон. А откуда-то издалека доносились женские выкрики, напоминавшие мышиный писк.

Монтана уселся на треногий стул, стоявший в углу комнаты, и, свернув цигарку, закурил. Его лицо стало мокрым, но не оттого, что в камере было жарко. По тыльным сторонам вспотевших ладоней стекали тонкие струйки пота, он с удивлением смотрел на них. Стало тяжело дышать; диафрагма словно затвердела, каждый вздох вызывал в груди боль.

В дверь застучали.

— Кто здесь? Кто ты? — послышался голос.

Монтана внимательно огляделся. Стены камеры были сложены из крупных камней; выйти отсюда можно было только через дверь, но она была заперта; в потолке виднелся рыжий от ржавчины железный люк, но и он наверняка был заперт.

Однако Монтана решил удостовериться. Подставив стул, он дотянулся до люка и с силой надавил на него. Тот и не подумал поддаться; послышался лишь легкий скрип железа о железо.

— Ты слышишь меня? — снова закричали за дверью. — Мы поймали тебя, как крысу в капкан. Если мы откроем дверь, обещаешь выйти с заложенными за голову руками?

— А кто это говорит?

— Ага! Он все-таки здесь! — прокричало сразу несколько голосов.

— Это говорю я, — прорычал голос, — я, Бенито Халиска. А ты кто?

— Можешь звать меня как прежде — Эль-Кид.

В ответ раздался дикий вопль радости.

— Вы узнаете меня, сеньор? — спросил Халиска.

— Не имею такого удовольствия, — ответил Монтана. — Кто же вы, старина?

— Может, помните двух парней из сельской жандармерии — одного высокого, с лицом как у покойника, а другого низкого, с кривыми ногами?

— Конечно, я помню тебя, дружище! Не хуже, чем собственную ладонь. Как твои дела? И как поживает мой старый приятель, твой отец? А как здоровье твоей почтенной матушки?

— Ну, подожди, собака гринго! — воскликнул Халиска. — Как давно я ждал этого момента! А знаете ли вы, сеньор, что это я подстроил ловушку, велев сегодня утром убрать отсюда старуху, чтобы вам было попросторнее?

— Спасибо, мне здесь очень удобно, — отозвался Монтана. — У тебя, Халиска, неплохо варит голова. Подожди, пока я выберусь отсюда. Тогда я отпущу тебе столько комплиментов, что ты не будешь знать, куда их девать.

К их разговору присоединился еще один голос. Это был Эмилиано Лопес, который спросил:

— Кто там? Неужели он попался?

— Ах, это вы, дон Эмилиано! — ответил ему Монтана. — Неужто мы снова встретились? Как ваши дела, дружище? Как спина? Как рубцы — подживают? Но ничего, шрамы останутся еще надолго!

— Это точно он! — заорал Лопес. — О, Халиска, я преклоняюсь перед твоим умом! И обязательно найду способ переманить тебя из жандармерии. Ты должен служить мне до конца своих дней.

— Сеньор, — послышался голос Халиски, — Эль-Кид из своего проклятого ружья прострелил сердце моего лучшего друга. И если я наконец-то увижу его мертвым, то мне будет наплевать на мою жизнь. Тогда она может принадлежать кому угодно…

— Открывай дверь, — приказал Лопес.

— Если мы откроем дверь, — возразил Халиска, — он может выскочить и напасть на нас. Зачем давать возможность этому ягуару перегрызть глотки еще нескольким нашим парням?

— Что же тогда делать?

— Мы можем подорвать дверь динамитной шашкой. Видите, здесь очень прочные каменные стены, поэтому дому ничего не будет — разве что осыплется немного штукатурки. Зато взрыв может убить Эль-Кида или — что еще лучше — оглушить его. Тогда мы возьмем его тепленьким.

— И опять ты прав, Халиска. Теперь я окончательно убедился, что ты должен перейти ко мне на службу. Несите сюда динамит… И пусть остальные отойдут подальше. Освободите нам место… Ни к чему здесь такая орава… О дон Томас! Добро пожаловать, сеньор. Хитрость Халиски сработала, в его капкан угодил сам дьявол.

Монтана встал со стула. Притушив подошвой тлеющий окурок, он положил на пол свой длинный нож и топнул по лезвию ногой. Каленая сталь разлетелась на несколько длинных обломков.

— Что это? — спросил дон Томас.

— Ничего… — успокоил его Халиска. — Если он только не покончил с собой.

— He волнуйся, Халиска, я жив и здоров, — крикнул Монтана. — Приветствую вас, дон Томас!

— Это ты, гринго? — отозвался тот. — Слушай меня! Как тебе удалось пробраться через мой дом и очутиться здесь? Что за дьявол вел тебя за руку?

— Я умею быть невидимым, — пояснил Кид. — Вот и сейчас просочусь сквозь замочную скважину, а когда проскользну мимо вас, вы едва почувствуете на своих лицах холодное дуновение… Но затем в глубине вашего мексиканского сердца поселится такой же вечный холод.

— Несите динамит, — приказал дон Эмилиано. — Чего с ним разговаривать?

Но тут в ответ раздался звонкий девичий голос:

— Потому что стоит послушать отважного человека.

— Это ты, Доротея? — воскликнул Леррас. — Будь добра, возвращайся к себе в комнату. И пусть всех гостей отведут в патио. Скажи им, что скоро мы сможем показать всем лицо гринго-убийцы… к тому же без маски. Это развлечет их. А ты уходи — так мне будет спокойней. По крайней мере пока я не удостоверюсь, что американец мертв.

— Зачем вам убивать его? — не послушалась отца Доротея. — По крайней мере, зачем лишать меня удовольствия видеть, как он умрет? Ты же сам возил меня на корриду. Почему мне нельзя видеть, как затравят и убьют этого американца?

— Нет, ты только полюбуйся на нее, Эмилиано! — воскликнул дон Томас. — Тебе придется держать с ней ухо востро. Делай, что тебе велено, Доротея! Сейчас же отправляйся к себе!

Монтана выбрал среди обломков кинжала самый длинный и тонкий и, взобравшись на стул, принялся ковырять куском стали в замочной скважине люка. В лицо ему посыпалась ржавая труха, попавшая в глаза. Закрыв их, он продолжал трудиться. И теперь, пытаясь разгадать секрет старинного замка, мог полагаться лишь на чуткость своих пальцев.