Сердце рыцаря - Брэдшоу Джиллиан - Страница 68

Суд сделал перерыв в полдень, и Хоэл вернулся, чтобы быстро поесть. Он только сказал им, что решения пока не было. Он представил королю свои доказательства и высказал свои доводы. Теперь очередь нормандцев. Потом обе стороны подведут итог, а король вынесет вердикт. Хоэл поцеловал Авуаз и вернулся в суд.

Мари села на камыши рядом с Изенгримом и начала почесывать волку уши. Он положил голову ей на колени, повернув ее чуть набок, чтобы не придавить разорванную морду. Рана была довольно глубокая и шла от середины нижней губы до половины шеи, и она болела и воспалилась. Мари заметила воспаление и принесла миску с подсоленной водой и губку, чтобы промыть ее.

– Хороший волк, – прошептала она и осторожно провела по ране.

Она сидела, промывала волку рану и старалась думать о чем-то, что отвлекло бы ее от мыслей о суде. И внезапно ей вспомнился рассказ Кенмаркока о ночи в колодках, и она наконец поняла, что именно в этой истории не давало ей покоя. По словам бывшего управляющего, Элин вернулась в Та-леисак после того, как ее муж в последний раз ушел из дома, но до того, как стало понятно, что он исчез. И тем не менее она не хотела помириться с мужем: она поссорилась с Жюдикелем, когда тот пришел, чтобы помочь ей это сделать, а Жюдикель представлялся Мари не склонным к ссорам. И Мари вспомнились слова, прозвучавшие в темноте: «Мой брак с ним был моей самой большой ошибкой, и я рада, что от него избавилась». Если Элин не хотела с ним мириться, то зачем она вернулась в Таленсак?

Потому что она знала, что ее муж уже мертв, и хотела казаться невиновной в его убийстве.

Рука Мари замерла, не закончив движения. Она пыталась переубедить себя. Элин просто трагически поздно решила сделать попытку примирения. Это трагично, а не подозрительно.

Но Ален, который любил Элин все это время, уехал из Нанта незадолго до исчезновения Тиарнана. Теперь Мари вспомнились две поездки в Сен-Мало для покупки ястребов – два возвращения без птиц и едкие высказывания Тьера по этому поводу. Они действительно совпали с исчезновением Тиарнана, или она ошибается? Впервые Ален отправился в Сен-Мало примерно в День святого Михаила: этот праздник Мари всегда особенно чтила и помнила, что на нем Алена не было. А вторая отлучка? Пару недель спустя. Во второй раз он даже был вооружен: Тьер обратил внимание и на это, подшучивая над тем, как нелепо ехать покупать ястреба при всем вооружении. Если даже у нее нет полной уверенности в совпадении, тем не менее сроки выглядят близкими. Пугающе близкими. Один раз он мог отправиться повидать Элин и выслушать ее мольбу об освобождении, а второй – чтобы убить соперника, который ушел на охоту один и с малым количеством оружия.

Изенгрим заскулил: Мари прижала губку к его ране. Она виновато погладила его по голове, выжала губку, окунула ее обратно в раствор и снова начала промывать рану. Пришедшая ей в голову мысль была чудовищной, и было бы непозволительно делиться с кем-то подозрениями... пока. Сначала ей надо будет уточнить кое-какие детали. Она может поговорить с Кенмарко-ком и точно выяснить, когда именно исчез Тиарнан, а заодно и посмотреть, не скажет ли он еще чего-нибудь о своем бывшем господине и его охотничьих вылазках. Это будет нетрудно: Кен-маркок – человек разговорчивый и к тому же всегда рад рассказывать любому слушателю о великолепных качествах Таленса-ка в целом и его маштьерна в частности. Вторую вещь проверить будет сложнее: ей надо узнать, не получал ли Ален от кого-то вестей перед тем, как отправиться в Сен-Мало. Но если подумать... И можно будет спросить Тьера о кораблях, о том, как люди узнают, какие именно корабли приплыли, откуда Ален услышал о корабле с ястребами...

Наверное, Жюдикелю известно гораздо больше. Она хорошо понимала, что отшельник не станет выдавать никаких тайн, однако теперь вспомнила его непонятные слова о том, чтобы она сказала ему, когда вынесет окончательное суждение. Он надеялся, что ей удастся что-то выяснить – что-то, в чем он не доверял собственному суждению. Виновность Элин.

Но имеет ли она право решать это? Правильно ли, даже ради Тиарнана, пытаться выяснять подробности случившегося? У него была какая-то тайна: Элин ясно дала это понять, и Жюдикель это подтвердил. Если она вытащит подробности его исчезновения на свет Божий, то с ними может раскрыться и его тайна. И виновна Элин или нет, но расспросы Мари могут разрушить последнее, что осталось на земле у ее бывшего мужа, – его репутацию.

Если Тиарнана действительно предала жена и убил ее возлюбленный, тогда им полагается возмездие. Все ее убеждения гласили, что нельзя думать, будто преступление можно скрыть – и при этом избежать наказания. Если действительно совершено убийство, она расскажет об этом герцогу Хоэ-лу, а тот позаботится, чтобы правосудие свершилось.

Дверь распахнулась, и вошел Хоэл, лицо у которого побагровело от шеи до лысой макушки. Он рухнул в кресло и гневно воззрился на Мари.

– Ну вот! – объявил он. – Архангел выиграл!

– По крайней мере не нормандцы, – утешила его Авуаз, которая вскочила и быстро подошла к нему. – Милый, выпей чего-нибудь. День сегодня слишком жаркий, чтобы говорить о законах, не промочив горла.

Она кивнула Сибилле, которая поспешно поднесла ей кувшин с разбавленным водой вином и чистую чашку.

Хоэл жадно проглотил вино, а потом швырнул чашку в камин, где она разлетелась вдребезги. Тут Изенгрим встал и ткнулся носом в руку герцогу. Хоэл моментально смягчился и начал трепать волку загривок.

– Архангел выиграл, – повторил он, на этот раз усталым голосом. – Король Филипп выслушал все наши доводы, а потом сладко заявил, что вопрос слишком сложный, чтобы его можно было быстро решить, и что раз законная наследница владения объявила о своем намерении передать свои земли монастырю, а это намерение боголюбивое и благое, а молитвы святых монахов способствуют миру, то земля должна отойти Богу. Если Мари захочет, мы должны позволить ей уйти в монастырь Святого Михаила и принять постриг. Если она раздумает, земля все равно должна отойти монастырю, но она может взять себе все имущество, находящееся в господском доме и использовать его как приданое. Если она откажется передать владение Святому Михаилу, то вся земля отходит короне. Короне! Какое право на Шаландри имеет король, хотел бы я знать?

– Милый, – заметила Авуаз после минутного раздумья, – мне кажется, что если бы в спор не вмешался архангел, то корона заявила бы свои права на все.

Хоэл фыркнул:

– Это у него не прошло бы.

– Именно поэтому он, наверное, и остановился на архангеле,

Хоэл невесело рассмеялся и провел рукой по лысине. Мари озадаченно смотрела на него. Сердце у нее колотилось словно в надежде, хотя, казалось бы, рассчитывать не на что.

– Король предложил, чтобы я отдала поместье Шаландри, но оставила себе все имущество? – переспросила она.

Как ей было прекрасно известно, имущество Шаландри включало в себя огромное количество серебра, посуды и драгоценностей – сокровищ, вывезенных из Англии, которую ее дед помогал завоевывать герцогу Вильгельму. Ей никогда раньше не приходило в голову, что деньги можно отделить от дома и земель. Богатства деда представлялись ей частью Шаландри, как и крепостные поместья, – неким ресурсом, к которому владетель мог прибегать в случае необходимости. Теперь она поняла, что это действительно можно будет увезти – и это составит вполне приличное приданое.

Ее вопрос заставил Хоэла ухмыльнуться.

– Это король хорошо придумал, правда? – сказал он. – Ему не больше моего хочется, чтобы ты ушла в монастырь следом за своими землями.

Мари воззрилась на него еще более глупо – словно малое дитя, которое не может понять слов взрослых.

– Вы сказали, – медленно проговорила она, – что не хотите, чтобы я уехала обратно в монастырь?

– Конечно, – подтвердил Хоэл, удивленно поднимая брови. – А с чего мне этого хотеть?

Авуаз посмотрела на выражение лица Мари и рассмеялась.

– Милая, – объяснила она, – неужели тебя так удивляет, что ты нам нравишься? Ты же знаешь, каков наш двор. Он биткрм набит мужчинами, причем шумными и молодыми. Никому не нравится вечно жить в военном лагере. Даже сами мужчины этого не любят. И такая хорошенькая, умная девушка, как ты, несказанно украшает дом. Ты с самого приезда стала для меня огромной радостью. Поживи у нас хотя бы еще немного и не спеши становиться монахиней. Теперь у тебя есть приданое, но я знаю, что по крайней мере один рыцарь взял бы тебя, даже не будь у тебя ни гроша.