Кошкина пижама - Брэдбери Рэй Дуглас - Страница 30

ШЕСТЬДЕСЯТ ШЕСТЬ

Я расскажу вам одну историю: хотя вы мне и не поверите, я все-таки ее расскажу. Можно сказать, что это история о таинственном убийстве. С другой стороны, может быть, это история о путешествии во времени, а еще, может статься, это история о мести и, может, о паре-тройке привидений. Вот она.

Я служу мотоциклетным патрульным в полиции Оклахомы на том шоссе, которое обычно именуют Дорога 66, где-то между Канзасом и Оклахома-Сити. За последний месяц на этой дороге, ведущей из Канзас-Сити в Оклахому, были сделаны весьма странные находки.

В начале октября я обнаружил в полях вдоль этой дороги тела мужчины, женщины, молодого человека и двоих детей. Эти тела были разбросаны на участке радиусом более сотни миль, однако то, как, они были одеты, указало мне, что все они были некоторым образом связаны между собой. Каждый из них, по-видимому, был задавлен, но окончательно это так и не было установлено. На телах не было никаких отметин, но все указывало на то, что эти люди были убиты и оставлены недалеко от дороги.

Одежда, которая была на них, не соответствовала той, что мы носим сегодня, в нынешнем месяце, в нынешнем году. Да, да, эта одежда была совсем не похожа на то, что можно купить в магазинах сейчас.

Мужчина, по-видимому фермер, был одет в рабочую одежду: джинсы, поношенную рубашку и потертую шляпу.

Женщина была похожа на обветшавшее пугало, измученное жизнью.

Молодой человек тоже был одет как фермер, только вещи на нем выглядели так, словно он проехал пять сотен миль во время пыльной бури.

Двое детей, мальчик и девочка лет двенадцати, тоже как будто долго бродили по дорогам под проливными дождями и палящим солнцем и погибли во время этих странствий.

Когда я слышу название «Даст Боул» (район пыльных бурь), в памяти всплывают воспоминания, которые мне не принадлежат. Мои отец и мать родились в начале двадцатых годов и застали Великую депрессию, о которой я много наслышался за всю свою жизнь. Мы, жители центральной части Америки, все с болью пережили этот кошмар, виденный нами в кино: огромные тучи пыли, вздымающиеся и несущиеся над землей, сметая на своем пути постройки и уничтожая посевы.

Я столько слышал об этом и так часто видел это на экране, что мне кажется, будто я жил в то время. Вот одна из причин, почему мне показалось столь странным, что я обнаружил тела этих людей.

Несколько дней назад я проснулся среди ночи, часа в три, и осознал, что только что плакал неизвестно отчего. Я сел в кровати и понял, что мне снились эти тела, найденные невдалеке от дороги, ведущей из Канзас-Сити в сторону границы штата Оклахома.

Тогда я встал и пролистал несколько старых книг, оставшихся мне от родителей, и нашел фотографии «оуки» — оклахомцев, которые подались на запад, тех самых, кого запечатлел Стейнбек в «Гроздьях гнева». Чем дольше я смотрел на эти фотографии, тем больше мне хотелось плакать. Мне пришлось отложить книги и вернуться в постель, но еще долго я лежал без сна, и слезы текли по моему лицу, и я заснул лишь на рассвете.

Я так долго вам об этом рассказывал, потому что это больно ранило мою душу.

Тело старшего мужчины я обнаружил на пустом кукурузном поле, лежащим в канаве; его одежда выгорела на солнце и сморщилась, как в засушливую страдную пору. Я вызвал окружного коронера и продолжил поиски; у меня было тревожное предчувствие, что будут найдены и другие тела. Почему я так решил, по сей день остается для меня великой загадкой.

Женщину я обнаружил в тридцати милях оттуда, под канализационной трубой, и на ней тоже не было никаких следов насилия, казалось, она умерла от внезапно поразившего ее в ночи невидимого удара молнии.

Еще пятьюдесятью милями дальше лежали тела детей и молодого человека.

Когда всех их собрали вместе, словно мозаику-головоломку, в комнате окружного коронера, мы осматривали их с чувством какой-то страшной утраты, хотя эти люди были нам не знакомы. Но отчего-то нам казалось, будто мы видели их раньше и даже очень хорошо их знали, поэтому мы так скорбели об их смерти.

Все это дело, наверное, так и осталось бы навсегда страшной загадкой. Однажды после полудня, много недель спустя, я сидел и ждал своей очереди в парикмахерской, листая пачку журналов. Открыв старый номер одного журнала, я наткнулся на страницу с фотографиями, взглянув на которые я подскочил на месте и швырнул журнал об стену, но потом поднял его, ругаясь про себя: «Черт! О боже! Черт возьми!» Зажав в руке журнал, я пулей выскочил на улицу.

Ибо фотографии «оуки» в этом журнале были — о господи! — это были фотографии тех самых людей, тела которых я нашел у дороги!

Однако, вчитавшись, я понял, что эти фото были сделаны всего несколько недель назад в Нью-Йорке и на них были изображены люди, одетые в стиле «оуки».

Одежда на них была новой, но нарочно сделана так, чтобы выглядеть пыльной и поношенной, и любой желающий может прийти в универмаг и купить эта старые вещи по новым ценам и мысленно перенестись на шестьдесят лет назад.

Не знаю, что произошло со мной потом. Я словно ослеп: жар бросился мне в голову, глаза налились кровью. Я услышал чей-то неистовый крик, это был мой крик:

— Черт! О боже!

Скомкав журнал, я пристально поглядел на свой мотоцикл.

Ночь была холодная, но я почему-то был уверен, что мне необходимо ехать куда-то на своем мотоцикле. Я долго гнал его сквозь осеннюю непогоду, изредка останавливаясь. Я не знал, где я, мне было все равно.

А теперь я расскажу вам еще кое-что, чему вы не поверите, хотя, когда я расскажу до конца, может, и поверите.

Вы когда-нибудь попадали в действительно большую бурю? Такую, какие проносились над Канзасом и Оклахомой в тридцатые. Глядя на фотографии или слыша это название, вряд ли вы можете представить себе, каково это, когда люди, застигнутые диким ветром, не видят перед собой горизонта, не знают даже, который час. Ветер дул с такой силой, что сметал с лица земли фермы, срывал крыши домов, опрокидывал мельницы. Буря уничтожила множество проселочных дорог, которые обращались в месиво рыжей грязи.

Во всяком случае, посреди такой бури, когда пыль режет глаза и забивает уши, вы теряете ориентацию и забываете, какой сейчас день или год, и гадаете, не случится ли с вами что-нибудь страшное, а может, оно не так уж и страшно, но оно случается, оно уже происходит с вами.

Вот такая огромная буря ревела вокруг, и, когда она налетела, я ехал по дороге на своем мотоцикле. Мне пришлось остановиться, поскольку я решительно ничего не видел. Я стоял вот так, и солнце садилось в тучи пыли под завывание ветра, и мне впервые было страшно. Я даже не знал, отчего мне было страшно, но я долго стоял и ждал рядом со своим мотоциклом, и наконец, когда ветер вдруг как-то разом улегся, на восточном горизонте показался какой-то старый драндулет, который медленно-медленно тащился по Дороге 66; это был открытый автомобиль, заднее сиденье которого было завалено тюками, сбоку примостился пузырь с водой, из радиатора валил дым, а ветровое стекло было покрыто таким слоем пыли, что человеку за рулем приходилось вести машину почти стоя, чтобы видеть поверх стекла дорогу.

Еле переваливаясь, машина поравнялась со мной, и тут у нее как будто кончился бензин. Человек за рулем посмотрел на меня, а я на него. Он был, даже сидя, высокого роста, лицо худое и руки на руле худые. На голове у него была мятая шляпа, а на лице трехдневная щетина. Глаза его смотрели так, словно он вечно скитался среди ночной бури.

Он ждал, что я заговорю первым.

Я подошел и, не найдя ничего другого, спросил:

— Вы заблудились?

Он посмотрел на меня своими спокойными серыми глазами. Его лицо не шевельнулось, двигались лишь дубы:

— Нет, пока нет. Это «Даст Боул»?

От неожиданности я отступил назад и произнес:

— Я не слышал этого названия с тех пор, как был еще мальчишкой. Да, это «Пыльная Буря».