Знали, чего хотят - Брэдбери Рэй Дуглас - Страница 1

Рэй Брэдбери

Знали, чего хотят

Отец втянул носом воздух:

- Чем это пахнет?

- Наши дочери пишут маслом, - ответила мать.

- Мэг и Мари? - Повесив шляпу, отец взял мать под руку и провел в гостиную. - Пишут картины?

- Да, в своем святилище наверху. Если ты трижды постучишь в дверь и очень вежливо попросишь, может, новоявленные Ван-Гоги тебя впустят.

- Обязательно попрошу. Я должен быть в курсе.

Поднявшись на второй этаж, в более изысканную часть дома, где пахло пудрой и загаром, духами и экстрактом для ванны, отец осторожно постучал в дверь, ведущую в комнату дочерей. Здесь запах был сильнее: резкая, отдающая осенью смесь скипидара и красок - так пахнет в обители воображения, может быть, гения. Отец улыбался своим мыслям, когда ему открыли дверь.

- Привет, папа, - сказала Мари.

- Входи, - сказала Мэг, - посмотри. - Она стояла у старого камина, служившего ей мольбертом, с кистью в руке, на носу мазок белой краски.

Отец подошел поближе.

- Хотите сказать, что соперничаете с Рембрандтом?

- О, ничего подобного!

- Ну что ж, если в двух девицах, семнадцати и восемнадцати лет, бурлит и прорывается творческое начало - это приятно. А может, живопись нужна вам по программе колледжа?

- Боже, конечно, нет. Мы просто пытаемся создать портрет идеального мужчины.

- Пытаетесь... Как вы сказали?

- Пытаемся показать, какие мальчики нам нравятся. У каждого из приятелей берем лучшее. Плюс творческое воображение. Понимаешь?

- Кажется, да.

- Десять учениц пишут портреты ребят, с которыми им хотелось бы встречаться. Это конкурс школьного клуба.

- Все это очень хорошо, - ответил отец, - но что вы будете делать, окончив портреты? Разыскивать Прекрасных принцев в жизни?

- Попытка не пытка, папа.

- Да, конечно. - Отец придал своему голосу самый дружеский тон. - Ну что ж, посмотрим?

Мэг отступила от своего полотна.

- У меня глаза не получаются.

Держась за подбородок, отец долго смотрел на портрет.

- Да, действительно. Один глаз отклонился почему-то к западу, а другой - к востоку.

- Я, конечно, все время что-то меняю, - поспешно объяснила Мэг, - добавляю новое каждый день.

Отец молчал, поглощенный творением Мэг. Потом перевел взгляд на работу Мари, стоящую рядом на камине.

- То мне кажется, что у него должны быть голубые глаза, то карие, сказала Мари. - Просто ужас, до чего я непостоянна. Ну как, нравится парень? Правда, шик-блеск?

- Разве и сейчас говорят "шик-блеск"? - удивился отец. - Это словечко было в ходу еще у нас в колледже, году в тридцать четвертом. Да, этот парень почти что "шик-блеск".

- "Шик-блеск", папа, не может быть "почти". Или да, или нет.

- У него не ладится с подбородком. - Отец прищурился. - Он что - жует конфету, жвачку или грызет леденец?

- Да нет, у него просто волевая челюсть. Я люблю волевую челюсть у мужчин.

Отец удрученно потер свою собственную.

- Этот портрет тоже не окончен?

- Нет, конечно. Пишу понемножку. Так интереснее.

- А что думают о вашей работе Еж и Шутник?

Еж получил свое прозвище за стрижку, напоминающую щетку-скребницу; в последнее время он тихо торчал возле дома по вечерам. Шутник был совсем в другом духе: отец назвал его так потому, что смех этого парня, вернее, хохот, ржанье и гоготанье, сопровождавшиеся судорогами, можно было слышать за версту; иногда этот смех раздавался ясной лунной ночью где-то на ферме. Обычно Шутник рассказывал какой-нибудь анекдот, до сути которого приходилось долго и настойчиво добираться, а потом заходился в пароксизме смеха, повиснув на собеседнике, чтобы не упасть. Но, вообще говоря, Еж и Шутник были симпатичные ребята, совсем непохожие на эти портреты.

- Мы им еще не показывали, - медленно проговорила Мари.

- Наверное, придется показать.

- Да, но мы знакомы всего несколько недель.

- Должны же ребята знать своих соперников. А вдруг им захочется подтянуться?

- Папа!

В этот самый момент снизу, со двора, донеслись звуки, от которых мурашки пошли по коже; отец весь сжался, несмотря на свою твердость. Такой же страх испытывали, видимо, миллион лет назад первобытные люди, когда их глубокую спячку нарушали невообразимые звуки, издаваемые динозаврами. Пещерные жители вскакивали и кутали головы в шкуры, а чудовища громоздились у входа, с хрустом перемалывая чьи-то кости. Что касается отца, то и он - вполне человек двадцатого века, в костюме за 75 долларов, с масонским кольцом на пальце и сознающий к тому же, что святость брака и семьи должна придавать ему мужества, - он содрогнулся от этого хохота, и волосы на его голове встали дыбом.

- Шутник, - прошептала Мари.

- Шутник, - ответил отец.

- Я думаю, его лучше впустить.

- Пусть идет по лестнице медленно, - посоветовал отец, - ведь если он сломает ногу, придется пристрелить.

Еж и Шутник стояли в центре гостиной, расставив на ковре здоровенные ноги и разглядывая ногти на руках, отнюдь не идеально чистые. Пока отец спускался по лестнице и здоровался, он успел рассмотреть животных, которых его дочери пригнали с пастбища. Парни были сложены одинаково, и оба напоминали фигуры, наспех собранные из крупных детских кубиков, нанизанных на кости старого мамонта. Их локти вечно отскакивали в стороны, натыкаясь на предметы - на ребра стоящих рядом людей, на двери, рояли и вазы. Вазам особенно везло: эти локти, казалось, обладали какой-то особой, неизъяснимой силой, заставлявшей вазы лететь через всю комнату, рикошетом отскакивать от стены, а то и прыгать с каминной полки. Не зря, видно, в свое время в посудных лавках вывешивали объявления, где говорилось без обиняков, что внутрь впускают только мальчиков, умеющих держать руки по швам. Вот и сейчас Еж, которого по-настоящему звали Честер, и Шутник - на самом деле Уолт - изо всех сил старались совладать со своими локтями, ожидая, когда девушки пригласят их в дом.

Отец видел, что у каждого из них было еще по две задачи: первая - удержать на плечах огромную голову, что было довольно трудным жонглерским трюком, потому что она все время куда-то клонилась, сгибая шею; и вторая - следить за тем, чтобы ступни, такие же своенравные, как и локти, не стукнули кого-то по щиколотке или не задели стул. Ноги под стать головам и рукам были здоровенными, и, присмотревшись, отец понял, что от них можно каждую минуту ждать чего угодно.