Загадочные женщины XIX века - Бретон Ги - Страница 3

Сто восемьдесят дней благоразумия доконали императора, и он, изголодавшись, набросился на очаровательную юную блондинку, немного взбалмошную, которая уже некоторое время была в центре восхищенного внимания двора.

Ее звали мадам де ля Бедойер. Она была, как свидетельствует Фредерик Лоллийе, «украшением балов и вечеров. Днем ее лицо казалось бесцветным, немного размытым. Но вечером оно оживало само по себе, кожа розовела, глаза наливались васильковым цветом».

Мадам де Меттерних высказывается еще более решительно: «Когда мадам де ля Бедойер появляется, свет люстр меркнет…»

Словно ослепленный мотылек. Наполеон III кружил вокруг излучавшей свет юной красавицы, не скрывая своего восторга, и вскоре придворные уже не сомневались, что головка Ее Высочества императрицы вот-вот будет увенчана весьма сомнительным украшением.

Это произошло спустя несколько дней. Мадам де ля Бедойер появилась в Тюильри в крайне возбужденном состоянии, «красноречиво свидетельствовавшем о той чести, которую ей оказал император».

На протяжении некоторого времени мадам де ля Бедойер могла позволить себе любую выходку, не опасаясь гнева придворных. Однажды во время приема мадам де ля Бедойер заметила входившую в зал незнакомую ей изящную брюнетку. Наклонившись к месье Руэ, находившемуся рядом с ней, она спросила:

— Кто эта вишенка?

Министр, улыбнувшись, поклонился и ответил:

— Это моя жена, мадам.

Мадам де ля Бедойер, смутившись, поспешила извиниться, отошла и присоединилась к стоявшим в отдалении придворным.

— Только что, — сказала она со смехом, — со мной произошла пренеприятная и вместе с тем прекурьезная история. Я разговаривала с месье Руэ, когда изящная брюнетка — вон она, видите? — вошла в зал. Я воскликнула: «Кто эта вишенка?»…

— И я имел честь представить вам свою жену… Мадам де ля Бедойер обернулась. Рядом с ней, по-прежнему улыбаясь, стоял месье Руэ, последовавший за ней…

Наполеон III, о котором Мериме говорил: «Ухоженная кошечка лишает его покоя недели на две, но, добившись своего, он тотчас же охладевает к ней и выбрасывает ее из головы», — быстро утомился от бестактной красавицы.

Чтобы отблагодарить ее за те приятные минуты, которые она ему доставила, он сделал ее мужа — к тому времени уже камергера — сенатором, и вот взгляд его уже покоится на прелестях других женщин.

После шести месяцев праведной жизни ему было необходимо встряхнуться. Он снял особнячок на улице Бак, расположенный между набережными и бульваром Сен-Жермен, где устроил свою гарсоньерку. Вечером, надев синий редингот, серые брюки со штрипками и шляпу, из тех, какие носили буржуа, взяв трость, он потайной дверью выскальзывал из Тюильри. В экипаже его ждали двое телохранителей. Он приезжал на улицу Бак, где проводил время то с какой-нибудь актрисой, то с кокоткой, то с субреткой, то со светской дамой, то с куртизанкой…

Всеми ими он был весьма доволен. Он сам признал это. Как-то во дворце в Тюильри затеяли игру в загадки. Все должны были ответить на вопрос: «Какая женщина более страстная любовница — светская дама или куртизанка?»

Когда подошла очередь Наполеона III отвечать, он сказал:

— Каждая женщина стоит многого в любви, какова бы ни была социальная подоплека ее чар. Потом улыбнулся и добавил:

— Сад, в который не ступает нога чужака, изобилует плодами, которые вкушает лишь его владелец. Но почему бы не поискать подобных же плодов в саду, войти в который не возбраняется никому?

Любовь Наполеона III к прекрасному полу привела к одному пикантному происшествию. Как-то вечером, когда во дворце был устроен праздник, император проходил через полутемный зал, и ему показалось, что на канапе лежит женщина. Он подошел, его рука скользнула под юбку, он погладил бедро и позволил себе еще кое-какие вольности.

Раздался громкий крик.

И Наполеону III пришлось принести извинения епископу Нанси, который, устав от суеты, прилег на минутку отдохнуть на канапе и заснул невинным сном.

Евгения даже не подозревала о проказах императора. Она не замечала грязи, царившей вокруг нее, и походила на лебедя, скользящего по поверхности сомнительных вод. Ничто к ней не прилипало. В разгар бала, когда, как написано в одних мемуарах, «в каждом взгляде таился призыв к сладострастию», на ее лице блуждала немного натянутая грустная улыбка фригидной женщины.

Обиженная природой, она оказалась вышвырнута из омута сладострастия, затягивающего женщин и мужчин, и была не в состоянии представить себе, что можно мучиться любовным желанием. Она была ослеплена высоким мнением о своей внешности, и ей не приходило в голову, что император может предпочесть другую женщину.

И вдруг она узнала, что Наполеон III возобновил отношения с мисс Говард…

Новый прилив симпатии датируется самым концом июня. Во всяком случае 2 июля некий осведомитель пишет префекту полиции Мопа: «Говорят, что Людовик-Наполеон полностью восстановил отношения с мисс Говард и что на семейном горизонте императорской четы появились тучки».

Полицейский прибегнул к эвфемизму. На самом деле «тучки» были бурей, обрушевшейся на Тюильри. Императрица не выносила, чтобы кто-либо прикасался к ее вещам. Это был род мании. Если она замечала, что в коляске сдвинута с места подушка, лицо ее становилось белым от гнева. Можно представить, какое бешенство охватило ее и какие муки она испытывала при мысли о том, что легкомысленные ручки мисс Говард могут нарушить порядок в ее столь замечательно устроенном мире.

В течение нескольких недель скандалы разражались один за другим. Слуги и придворные были в упоении. Они кружили неподалеку от жилых комнат императора и императрицы и жадно ловили доносящийся оттуда шум. 21 сентября префект полиции писал: «Императрица, узнав, что император и мисс Говард снова сблизились (согласно одним источникам) или вступили в переписку (согласно другим источникам), объявила супругу о своем намерении покинуть Сен-Клу и Францию в том случае, если он не вспомнит о своем достоинстве и не осознает своего долга перед женщиной, которую сам выбрал. Произошла бурная сцена. Ее Высочество императрица заявила, что главное для нее не трон, а муж, что она выходила замуж не за императора, а за человека, и что она не потерпит оскорблений… Император, спокойный и ласковый, несмотря на свою неправоту, в конце концов обещал прекратить переписку с особой, о которой шла речь, и ярость императрицы поутихла».

Но, по всей видимости, император не сдержал своего слова. На следующий день месье Мопа отмечает:

«22 сентября 1853. — Мисс Говард снова берет верх к большому неудовольствию императрицы. Капризы экс-любовницы стоят дорого… Недавно ей было передано 150000 франков — сумма, которая, по мнению месье Мокяр, заставит ее хоть немного утихомириться».

Коварная мисс Говард то и дело попадалась на глаза императорской чете и со злорадным удовольствием приветствовала высочайших особ. Взгляд Евгении стекленел, ноздри раздувались, она стояла неподвижно, в то время как Наполеон III подчеркнуто вежливо отвечал на приветствие.

В те дни, когда император отправлялся на смотр своих войск в Сатори, его фаворитка, которая обитала в Версале (где она наблюдала за тем, как велись работы в Борегар), прогуливалась неподалеку в легком экипаже.

Императрица не сопровождала Наполеона III, и вряд ли общение императора и мисс Говард ограничивалось обменом приветствиями.

Послушаем, что сообщает Фуке:

«Несколько раз мне довелось бывать в окрестностях Версаля, в Лож, по приглашению Брэнкан. Не могу не вспомнить об одном факте, вполне в духе времени, рассказанном мне мадам Брэнкан-старшей. Наполеон III прибыл в Версаль, чтобы провести смотр войск в Сатори. После парада он сел в поджидавший его экипаж. Это был экипаж мисс Говард… они отправились в замок Борегар, соседний с Шеснэй. В экипаже император сняли кепи и китель, надел цилиндр и редингот, но на нем по-прежнему оставались красные лосины и лакированные сапоги. Те, кто видел на улицах Версаля императора в таком нелепом наряде, восседающего в легком экипаже мисс Говард, не могли забыть этого зрелища, объяснявшегося любовью к прекрасной англичанке…»