Зависть - Браун Сандра - Страница 36

Для Дэниэла, впрочем, этот вопрос был скорее формальностью, так как кровное родство было для него намного важнее. И какую бы фамилию ни носила Марис, она оставалась его главным сокровищем. Ею он гордился и ею дорожил гораздо больше, чем издательством. Вместе с тем Дэниэл понимал: одно не может существовать без другого, поэтому он и предпринимал самые серьезные меры, чтобы обезопасить «Мадерли-пресс» от хищников, которых с годами становилось все больше и которые всегда были голодны и нахальны.

Увы, избавить Марис от всех невзгод и напастей он был не в состоянии, как бы ему этого ни хотелось. Никакие, даже самые заботливые родители не могут оградить своего ребенка от синяков и шишек, да они и не должны этого делать. Дэниэл всегда признавал за Марис право жить своей, а не чужой жизнью, совершать свои ошибки и радоваться своим успехам. Лишить ее этого было бы с его стороны не правильно и нечестно.

Дэниэлу оставалось только надеяться, что разочарования, которые суждено пережить Марис, не будут слишком глубокими, что побед в ее жизни будет намного больше, чем поражений, и что, дожив до старости, она сможет оглянуться на прожитые годы по крайней мере с тем же удовлетворением, какое испытывал сейчас он сам.

Смерти Дэниэл не боялся. Но никто, кроме Максины, не знал, что в прошлом месяце он дважды встречался со священником. Розмари была ревностной католичкой, и, хотя Дэниэл так и не обратился к вере по-настоящему, он в какой-то мере перенял ее убеждения и взгляды. Во всяком случае, он твердо верил, что в будущей – и лучшей – жизни он и Розмари снова будут вместе.

Нет, умереть Дэниэл не боялся.

Он боялся умереть дураком!

Именно по этой причине Дэниэл почти не спал прошлой ночью. Он даже не смог читать – просто лежал неподвижно и смотрел в потолок, пока заря не заглянула в незашторенные окна его спальни.

Но и утро не принесло облегчения, не избавило его от беспокойства.

Дэниэл никак не мог избавиться от ощущения, что он не заметил какого-то важного слова, поступка, события, которое еще лет десять назад ни за что бы не упустил из вида.

Да что там десять лет!.. Еще год назад он был гораздо внимательнее и реагировал на любое изменение ситуации молниеносно – почти как в молодые годы.

Ну, почти как в молодые…

Что же с ним творится? Может быть, это паранойя или обычная стариковская мнительность, а может – действительно было что-то?..

Или он не заметил, как к нему подкралось старческое слабоумие?

Дэниэл хорошо помнил, как перед смертью его дед устраивал скандал за скандалом экономке, которую подозревал в краже столового серебра. Однажды он обвинил ее в том, что она является глубоко законспирированной германской шпионкой, заброшенной в Соединенные Штаты с заданием травить мышьяком американских ветеранов – участников Первой мировой войны. Несколько позднее он с безапелляционной уверенностью маньяка убеждал всех и каждого, что экономка носит его ребенка. Ничто не могло убедить его, что экономка, которая и вправду выглядела полноватой, вряд ли способна произвести на свет ребенка – ведь ей было ни много ни мало шестьдесят восемь. (Дедушка, впрочем, тоже давно вышел из репродуктивного возраста, однако на это ему даже намекнуть было страшно.) Не к тому ли теперь идет он сам, задумался Дэниэл. Быть может, его беспричинное беспокойство является предупредительным звонком, возвещающим о необратимых изменениях в мозгу, который уже никогда не будет работать, как когда-то?

Самому Дэниэлу, однако, хотелось думать, что его тревога свидетельствует как раз об обратном – о том, что его ум все так же ясен и что его знаменитая интуиция, не раз выручавшая его в сомнительных ситуациях, нисколько не притупилась за прошедшие пятьдесят лет.

Нет, решил Дэниэл, пока он не убедится, что его инстинкты никуда не годятся, он должен доверять своему внутреннему чутью. А инстинкты подсказывали – что-то не так.

Быть может, рассудил Дэниел, он беспокоится из-за Марис. Она не так хорошо умела скрывать свои чувства, как ей казалось, – кого-то другого она могла обмануть, но только не его. Дэниэл безошибочно уловил сигналы семейного неблагополучия, хотя о его причинах ему оставалось только догадываться. Одно было ясно: это неблагополучие достигло такой глубины, что Марис была уже не в силах его не замечать и пребывала в расстроенных чувствах. А Дэниэл не мог не переживать вместе с ней.

Все эти рассуждения привели его к Ною. Дэниэл хотел бы доверять ему и как зятю, и как наемному работнику, но только при условии, что Ной окажется достойным доверия.

Кряхтя от усилий, Дэниэл привел свое кожаное кресло в вертикальное положение и выдвинул ящик стола. Достав оттуда истрепанную записную книжку, он некоторое время задумчиво листал ее, потом достал из специального кармашка визитную карточку.

На карточке было написано: «Дэвид Сазерленд» – и ничего больше. Ни названия фирмы, ни адреса – только номер телефона, напечатанный четким черным шрифтом на бледно-голубом фоне.

Несколько минут Дэниэл задумчиво вертел карточку в руках. Он получил ее пару недель назад и с тех пор часто доставал и рассматривал, но так ни разу и не набрал обозначенный на ней номер. Но после утренних размышлений Дэниэл решил – пора. Нужно позвонить и обстоятельно поговорить с мистером Сазерлендом обо всем, что его тревожит.

Дэниэл отлично понимал – то, что он собирался сделать, было не совсем честно и, уж во всяком случае, непорядочно. При одной мысли об этом он начинал чувствовать себя старым параноиком. Но ведь никто не узнает, попытался успокоить Дэниэл свою совесть. Все останется тайной, если, не дай бог, не сбудутся худшие его опасения… Но, скорее всего, дело закончится ничем, и тогда он с легкой душой посмеется над своими страхами. В конце концов, мог же он ради своего спокойствия позволить себе одно небольшое расследование пусть даже потом он будет выглядеть в собственных глазах старым напуганным дураком. Чего Дэниэл не мог себе позволить – это беспечности. На карту было поставлено слишком много, чтобы, презрев голос здравого смысла и обычной осторожности, поступать «по правилам». Если все закончится благополучно, совесть не будет терзать его слишком долго, но если он не исполнит по отношению к Марис свой отцовский долг, ему не будет ни прощения, ни пощады.

Как гласила любимая пословица Дэниэла, лучше сто раз подстраховаться, чем один раз оказаться в дерьме.

И Дэниэл потянулся к телефону, решив про себя, что отныне он будет особенно внимателен, станет уделять больше внимания случайно вырвавшимся словам, выражениям лиц и поступкам, какими бы незначительными они ни казались на первый взгляд. Меньше всего ему хотелось последним узнать о… о чем бы то ни было.

Нет, Дэниэл не боялся умереть. Он только не хотел умирать дураком.

– На всякий случай держитесь от него подальше – стены могут в любой момент завалиться, – предупредил Майкл, любовно оглаживая каминную полку куском шлифовальной бумаги.

– Вот как? – удивилась Марис. – А разве в таком случае Паркеру не опасно бывать там одному?

– Конечно, Опасно, но попробуйте-ка сказать ему об этом.

– Майкл…

Почувствовав ее колебания, он обернулся.

– Да нет, ничего… – поспешно сказала Марис. – С моей стороны было бы нечестно спрашивать… Ни по отношению к вам, ни по отношению к нему.

– Спрашивать? О чем?

– О том, почему… что с ним случилось.

– Да, это было бы нечестно.

Марис кивнула и, усилием воли стряхнув с себя задумчивость, снова спросила:

– Как все-таки туда пройти?

– Куда? В хлопкоочистительный сарай? Это правда может быть опасно, Марис…

– Обещаю, что убегу, как только он начнет падать.

– Дело не в этом. Опасность может грозить вам со стороны… Паркера. Он не любит, когда его беспокоят.

– И все же я бы, пожалуй, рискнула, – упрямо сказала Марис. – Это далеко?

– Скажите, вам много приходится ходить пешком?

– В Нью-Йорке я каждый день хожу пешком, если погода хорошая. И еще бегаю три раза в неделю.