О смелых и умелых (Избранное) - Богданов Николай Владимирович - Страница 45

- И что же решили буржуи на Государственном совещании? - допытывался отец. - Вы же там представительствовали от нашего семейства, от завода.

- А шут их знает, чего-то решили...

- И почему генерал скоро уехал, не знаешь?

- Мне не докладывали.

- Интересно бы спросить, что ему не понравилось в Москве? То ли, что солдаты честь не отдали, то ли, что рабочие на колени не стали?

- Все ему в Москве не понравилось. Особенно что в театре ему на голову большевистские листовки сыпанули.

- Ай-ай-ай! А он думал, его хмелем будут осыпать, как жениха?

- А про то уже песенка есть. - И Саша пропел:

Как невеста милого,

Ждал буржуй Корнилова.

От ворот поворот

Дал Корнилову народ!

Отец посмеялся и спросил:

- Что же он дальше будет делать после такого конфуза?

- Этого я не знаю.

- А что мы будем делать, Саша? - спросил Андрейка.

- Ты теперь подкормился. Давай включайся с новыми силами. Союзу поручено распространять листовки.

И Андрейка, конечно, включился, стараясь замять свое неудачное участие в Государственном совещании...

За это время не меньше огорчений перенесла и Стеша. Она побывала везде, где только смогла, и везде рассказывала о встрече с отцом, о двинцах-солдатах, подгоняемых прикладами в тюрьму. Везде ее встречали сочувственно, обещали помочь. И в Совете, и даже в думе. И Люся, и дедушка Кучков. Но вызволить из тюрьмы солдат, обвиненных в измене, оказалось не так просто.

Не в силах дольше скрывать правду от матери, Стеша сказала ей тихо-тихо:

- А папаня наш здесь... - И заплакала.

- В тюрьме! - сразу догадалась мать.

- В Бутырке. Уже несколько дней. Надо бы ему передачу отнести.

- Где ж ее возьмешь, доченька?

- У барышень Сакс-Воротынских. Они хоть и богатые, но добрые.

И Стеша с пачкой свежих газет отправилась в знакомый особняк. Барышни заказывали все газеты, даже большевистские. Главными читателями газет в богатом особняке были старики. Весь дом был набит стариками. Барышни не держали женской прислуги, убежденные покойным родителем, что от девиц одни ссоры да сплетни. Молодых лакеев и камердинеров на войну позабирали. Вот и остались в доме одни старики, удивительно жадные до новостей.

Старики эти были потомственные лакеи. Они гордились не только похвалами своих господ, но даже их наказаниями.

"Я своей барышне на руку нечаянно мадеркой капнул... Они как метнут взгляд - это что? А я ручку чмок, да и слизнул капельку. Так они меня салфеткой по носу и улыбнулись", - весь светясь, рассказывал в лакейской Иван. А камердинер Поль как-то погордился пощечиной. Он подавал "своей" барышне что-то из одежды и не удержался, сказал комплимент насчет ее лебяжьей шеи. Барышня больно хлестнула его по щеке.

"Оскорбились! - умилялся Поль. - Наша барышня настоящая аристократка".

Вот так и жила эта многочисленная команда, обслуживая трех молодых девиц Сакс-Воротынских, блистающих здоровьем и красотой. Рослые, пышноволосые, большеглазые, белозубые, они так приветливо всем улыбались, что казались Стеше принцессами.

Такие добрые красавицы человеку, попавшему безвинно в тюрьму, ни в чем не откажут.

Да, наверное, и старики лакеи посылочку соберут. Они ее каждый раз по головке гладят, нежат и словами и взглядами. Ну и она им угождает - газеты первым несет.

Стеша не ошиблась. Старики, выслушав ее просьбу, оживились, засуетились. На ходу расспрашивали:

- Так, значит, в Бутырочке папенька? Ай-ай!

- Большевичок он у тебя красный. Ох-хо!

- За агитацию против войны в тюрьму попал, бедненький!

- Уж мы его угостим... Икорку он любит? Не откажется?

- Мы уж постараемся! Балычка, ветчинки... Не обидится? Горчички добавим.

Завертывают старички все в пергамент. И все это с особым лакейским удовольствием.

Стеша прямо таяла, глядя на добрых стариков.

Кулек они ей заготовили - едва дотащить. Сам швейцар, положив кулек на пузо, расшитое золочеными позументами, из двери вынес, сказал на прощание:

- Не растряси, доченька. Угостим твоего папаню-большевика по-царски. - И заколыхал животом, добродушно рассмеявшись.

Стеша ног под собой не чуяла, поспешая к Бутырской тюрьме. Оглядев у проходной очередь бедно одетых женщин, она довольно улыбнулась: ни у одной не было такого большого, плотно упакованного, красиво перевязанного кулька.

Женщин было много: молодые, пожилые, совсем старые - все они были печальные. Одна Стеша улыбалась. И вот настал час, когда вместе с другими она выложила для проверки на стол, возвышавшийся посреди тюремной приемной, свою "царскую" передачу.

Стеша развязала кулек, и на стол посыпались гнилые яблоки, тухлые яйца, заплесневелые куски хлеба, картофельные очистки и еще что-то скверное...

Тюремщики отшатнулись. Стеша окаменела. Какой же колдун превратил яства в помойные отбросы?!

Она не помнила, как выбралась из тюремной приемной. Очнулась от уговоров какой-то старушки.

- Не убивайся, не плачь, милая... Наши сыночки, солдатики несчастные, голодовку объявили. Ничего есть не будут, пока правды не добьются... А тюремщики об этом помалкивают, нас обманывают, передачки себе берут!

И вдруг до Стеши дошло: лакеи Сакс-Воротынских просто поиздевались над ней...

"Контрреволюционный мятеж генерала Корнилова!", "Революция в опасности!.." - была разбужена Москва криками продавцов газет. И забурлила белокаменная. Не было фабрики, завода, полка, учреждения, семьи, где бы не обсуждался мятеж генерала Корнилова. К чему стремится генерал? Снова посадить на престол Николая Второго, ныне здравствующего поблизости, в Царском Селе? Или самому стать властителем России? По слухам, в Петрограде паника, глава Временного правительства Александр Федорович Керенский в полной растерянности, ему не на кого опереться, окружающие его военные все корниловцы. "Нет, Керенскому несдобровать. Корнилов его непременно повесит", - говорили сочувствующие мятежу. "А уж большевикам, меньшевикам, анархистам, эсерам - всем красным и даже розовым - генерал ни пуль ни виселиц не пожалеет!"

Тревожились даже те, кто лишь поиграл в революцию, поносив в феврале красный бант. К младшей барышне Сакс-Воротынской явился ходоком от всей обслуги самый старый слуга и, поклонившись в пояс, попросил дозволения повесить на парадном иконку Георгия Победоносца.

- Зачем? - спросила она.

- Многие делают так-с, в честь Лавра Георгиевича Корнилова... Для умилостивления-с, - кланялся старый слуга.

- Вот чепуха какая! Сестры, слышали? - воскликнула барышня. - Для умилостивления какого-то выскочки, бурбона, невежи иконами обставляться! Как от градобития или пожара. - И рассмеялась.

- А вы не смейтесь, барышня, - перекрестился слуга. - Нам плохо будет. Красными прослыли. Мы, старые, пожили, а вам-то зачем погибать? Вся Москва помнит, как вы свободу изображали, под красным флагом раскатывали по всем улицам. О вас печемся.

Но барышни так и не разрешили вешать Георгия Победоносца.

Вечером к барышням Сакс-Воротынским зашел помузицировать их добрый знакомый полковник Верховский. Он любил поиграть Шопена на их великолепном концертном рояле. И прежде чем сесть за рояль, полковник сообщил удивительную новость. Керенский, истратив все жалостные слова о вероломстве и неблагодарности Корнилова, обратился за помощью к... большевикам. К Ленину! Глава правительства из царского дворца просит помощи у своего противника, загнанного в подполье. Такого в истории еще не бывало.

- Смешно! - сказали барышни.

- Однако большевики заявили, что они будут спасать не Керенского, а революцию. И теперь по призыву Ленина большевики повсюду организуют всеобщую забастовку рабочих, выступление матросов и солдат против корниловского бунта. Генерал Корнилов объявлен вне закона как мятежник, и по приказу законного правительства против него движутся московские полки.

- Вместе с большевиками?