Ночь ястреба - Браун Дейл - Страница 50

— Меня зовут не Иван, — оборвал его Люгер. — Почему... почему вы называете меня Иваном? — Он принялся массировать висок, пытаясь успокоить нарастающую боль. — Я не... я не Иван Озеров.

— Иван, вы себя плохо чувствуете? О чем вы говорите? Конечно же, вас зовут Иван Сергеевич Озеров. Родились в Ленинграде, учились в Москве...

Люгер покачал головой.

— Чушь, и вы это знаете. — Боль в виске усилилась, Люгер даже зажмурился от боли. — Я не Дэвид... Нет... Я не Иван. Я не...

— Вы путаетесь, Иван. Наверное, слишком много работаете. И вправду сами на себя не похожи в таком состоянии.

— Я не ощущаю себя самим собой! — воскликнул Люгер, раздраженный своей болью и рассеянностью. — Почему я все время думаю, что я Дэвид?

Габович моментально придумал, что ответить.

— Ох, конечно же! Вы — Иван Озеров, но очень давно вы работали на нас в качестве агента в другой стране. Это было ужасное задание. Возможно, к вам просто возвращаются воспоминания тех страшных дней.

Теперь Люгер был окончательно сбит с толку. Но где-то в глубине памяти он услышал слабый голос: «Насилуют мозг. Вот что они делают с тобой, Дэвид».

Люгер открыл глаза, и Габович понял, что боль у его подопечного утихла. Очень хорошо. Значит, все годы гипнозотерапии, все долгие ночи, во время которых Люгера пичкали наркотиками и избивали, не пропали даром. В процессе «переделывания» Люгера Габович и его люди уяснили для себя, что они не могут защитить его подсознание от воспоминаний прошлого. Медики еще не нашли способ стирать подсознание. Они могли только создавать психологические ассоциации с определенными мыслями, поэтому, когда к пациенту возвращались нежелательные мысли, это сопровождалось жестокими, изнурительными болями. Но, когда Люгер переключался на правильные мысли, боли прекращались, сознание обычно было способно подавить подсознание, нежелательные мысли и снять боль. Похоже, как раз это и происходило сейчас с Люгером.

Но в любом случае работу врачей нельзя было считать отличной, Габович сам убедился в этом в течение нескольких последних недель. Он вспомнил пару инцидентов в конструкторском бюро, а также полученные отчеты об испытательном полете над Беларусью.

Настоящим испытанием и настоящей пыткой для Люгера был сон. Когда он спал, боль достигала максимальной силы, он несколько раз за ночь просыпался, крича в шоке. У Люгера уже почти четыре года не было спокойной ночи с быстрым сном. Если некоторые люди за всю жизнь всего один или два раза переживают кошмары во время быстрого сна, то Люгер испытывал их каждую ночь в течение почти трех лет. И только благодаря чуду и, конечно же, прекрасному, сильному и высокоинтеллектуальному сознанию Люгера он не покончил с собой в один из моментов этих ужасных кошмаров.

Но Люгер крепчал физически и умственно, и гипнозотерапия давала все меньший и меньший эффект. Глаза его сужались, он мучался от боли, когда его посещали нежелательные мысли, но он боролся с болью... и побеждал.

— Озеров... Озеров — русская фамилия. А я — не русский, — промолвил Люгер и внезапно продолжил по-английски: — Я — не русский...

— Вы русский пилот и инженер по созданию аэрокосмической техники, которому выпал шанс поработать здесь, в институте «Физикоус», — возразил Габович. — Вы попали в страшную катастрофу, испытывая новый бомбардировщик, но уже полностью выздоровели. Разве вы не помните, Иван? Я — Петр Камински, ваш врач и друг...

— Вы — русский...

— Я эмигрант из Польши, в «Физикоус» меня привели те же причины, что и вас. Мы здесь для того, чтобы помочь Советскому Союзу укрепить свою обороноспособность. — Сейчас для Габовича было главным не потерять терпение. Любое проявление злости или агрессии могло вызвать у Люгера защитную реакцию, и тогда снова пришлось бы начинать его обработку. Да, терпение сейчас было очень важным, и все же Габович уже начал терять его.

— Прошу вас, Иван Сергеевич, выбросьте это из головы.

«Боже, благослови Америку...»

— Меня... зовут... — Напряжение буквально разрывало Люгера на части. Габович насторожился. Люгер с каждым разом все успешнее и успешнее боролся с болью. Но на этот раз борьба, кажется, продолжалась недолго. Спустя несколько секунд Люгер наконец посмотрел на Габовича ясными, нормально раскрытыми глазами. Габович улыбнулся.

— Вам уже лучше? Отлично. Может, посмотрите распечатки или выпьете кофе, какао?

— Нет.

— Я слышал об инциденте, который произошел с вами утром в столовой.

Озеров поднял взгляд на Габовича, потом отвел его в сторону, но Габович уже понял, что что-то действительно произошло. Очередной сбой в системе безопасности.

— Да ничего особенного. Просто споткнулся о стул.

— Ушиблись?

— Нет.

— А господин Билетрис не побеспокоил вас?

Люгер снова поднял взгляд на Габовича.

— Кто?

— Билетрис. Подсобный рабочий, который помог вам отряхнуться.

Люгер слегка занервничал. «Значит, это он, — решил Габович. — Надо схватить этого молодого литовского ублюдка, пока не сбежал».

— Нет, нет, — уверенно возразил Люгер. — Он мне очень помог.

«Не сомневаюсь». Габович выругался про себя, стараясь не показать своего раздражения. Ведь Люгер может впасть в депрессию, если поймет, что его связной раскрыт, а от Люгера требовалась серьезная работа.

— Ну, как хотите. — Габович открыл портфель, который принес с собой, и протянул Люгеру небольшую коробку. — Ну тогда сьешьте пирожок или яблоко, а я пока узнаю, каким будет ваше новое задание.

Люгер изобразил покорность, но время от времени бросал любопытные взгляды на Габовича, а бывший офицер КГБ уверенно улыбался в ответ. Через несколько минут Люгер уже приступил к работе, он даже начал есть напичканное транквилизаторами яблоко.

Что ж, по крайней мере, этот эпизод завершен, вздохнул Габович. И все же его не покидало тревожное чувство. Похоже, что начиналась финальная стадия полезного использования Люгера как инженера. Периоды просветления у него учащались, все труднее становилось настраивать его мысли на то, что он русский. А теперь вот еще появился иностранный связник, о котором непременно надо позаботиться.

— Извините меня, Иван, мне надо воспользоваться телефоном в вашей спальне. Надеюсь, он сегодня работает. Ведь должны же были они все-таки починить его, да, Иван?

«Боже, благослови Америку...»

Обычно телефон не работал, его отключали охранники, тайно наблюдавшие за Люгером, но, когда трубку снял Габович, телефон заработал. Он приказал Терехову разыскать Билетриса. Начать с Вильнюса и проверить все главные транспортные магистрали.

Люгер в этот момент уже было собрался откусить еще кусок яблока, но ощутил какой-то необычный запах. Да и вкус был какой-то не тот. Дэвид решил не обращать внимания, но запах не исчезал, и он отправился на кухню, чтобы выбросить яблоко. Но как только открыл ящик под раковиной, где стояло мусорное ведро, почувствовал спазмы в животе. Не успел он понять, что происходит, как его вырвало в мусорное ведро. Желудок полностью очистился от содержимого, но рвотные позывы продолжались еще несколько секунд.

Поскольку Люгер склонился над ведром под раковиной, установленные в кухне телекамеры не показали его в таком состоянии.

Дэвид никак не мог понять, что происходит, температуры не было, чувствовал он себя вроде нормально, да и яблоко сначала показалось вкусным. Он снова понюхал его.

— С вами все в порядке, Иван Сергеевич? — любезно поинтересовался Габович, возвращаясь в гостиную.

— Иван кто?

«Боже, благослови Америку... Дэвид Люгер...»

И тут же нахлынули другие воспоминания.

"— Если мы откроем здесь стрельбу... — начал Ормак.

— Вряд ли у нас будет выбор", — отозвался Макланан.

«А что, если и впрямь удастся вырваться», — подумал Люгер".

Воспоминания уже невозможно было остановить. Люгер закрыл глаза, пытаясь отогнать их. «Что происходит? — подумал он, ощутив приступ боли. — Я схожу с ума? Схожу с ума?»