Щепки плахи, осколки секиры - Чадович Николай Трофимович - Страница 91

– Опять ты за свое! Никак сомневаешься во мне? – обиделся Жердев.

– Сомнение тут такое, что в любом крутом деле три стороны имеются. Правая, левая и еще кусты. Но если ты за правое дело стоишь и в кустах отсиживаться не намерен, так двигай вслед за нами к степной границе. Туда весь честной народ собирается, чтобы в решающем бою с аггелами схлестнуться.

– Будет сделано, какие вопросы!

– Только учти, что аггелы в ту же сторону пробираются. Скрытно, без дорог. Кодлами по десять-пятнадцать рыл. Если таких попутно встретите, мочите беспощадно. Не дело, конечно, что киркопы в человеческие распри лезут, да другого выхода нет, каждая пара рук на вес золота… Говаривал один космач, шконку со мной деливший, что, когда придет срок последней битвы сыновей Божьих со слугами сатаны, на стороне праведников выступят все твари Божьи, на земле им служившие. И собаки, и кони, и кречеты, и барсы. Короче, все, кто в Писании добрым словом помянут. За что им впоследствии будет дарована бессмертная душа. Может, и твои киркопы, за правое дело погибшие, на небо попадут…

– Космач это кто? Священник? – спросил Цыпф.

– Ну, в общем-то, да. Только старой веры, – ответил Зяблик.

– Мысли он, конечно, высказывал еретические. Но были на свете служители церкви, которые пошли еще дальше. Например, христианский теолог Ориген еще в третьем веке нашей эры учил, что после победы добра над злом все отпавшие от Бога души, включая сатану и его сонм, будут прощены и помимо своей воли обретут спасение.

– И Каин тоже?

– Естественно.

– Богу виднее, – ухмыльнулся Зяблик. – Он вечный. Его дело прощать, а наше мстить.

– В узком смысле ты, возможно, прав, – печально сказал Цыпф. – Но в широком нет. Если человек создан по образу и подобию Божьему, он обязан следовать его примеру.

– Вот когда аггелы тебя на сковородку загонят, ты им эту мульку и расскажешь. Я твоего Оригена не читал, а Иоанна Богослова приходилось. Нет там ничего о всеобщем прощении. Зато про День Гнева очень даже убедительно написано. Вот он-то и грядет…

– Готово, – сказал Цыпф.

Все присутствующие склонились над схемой, которую Лева только что изобразил прутиком на влажном речном песке. (Сама река, некогда полноводная и бурная Харга, нынче превратилась в ручеек, который даже овцы переходили вброд.)

Место, где они сейчас находились, было отмечено красивым розовым камушком, а в черту, обозначавшую границу между Отчиной и Степью, Лева для пущей наглядности воткнул несколько стебельков ковыля.

– Ну что, Лев Борисович, – сказал Зяблик с напускным смирением. (Надо было во что бы то ни стало утвердить авторитет Цыпфа среди тех, кто сегодня поведет в бой свои мелкие и крупные отряды.) – Излагай диспозицию. Ты человек в штабном деле подкованный.

– Диспозиция не излагается, а пишется и требует от исполнителей беспрекословного подчинения, – как можно более солидно изрек Цыпф и быстро глянул по сторонам: не появились ли у кого на лице иронические улыбки.

Однако желающих поехидствовать не нашлось – ни обстановка, ни сам момент, когда впору было просить прощения у Бога и ближних своих, к этому не располагали. Один только Зяблик на правах неофициального главнокомандующего вставил реплику:

– Не до бумаг сейчас, Лев Борисович. Говори так, мы запомним.

– Хорошо, – кивнул Цыпф. – Первым делом я напомню о задаче, стоящей перед всеми здесь собравшимися. Это полное и окончательное уничтожение противника, то есть аггелов… Второе – замысел операции. Прошу обратить внимание сюда, – он ткнул прутиком в схему, которую уже немного подпортил прилетевший откуда-то жук. – Вот этот овал означает расположение степняков…

Все глянули туда, куда указывал Цыпф, а потом невольно обратили взоры за реку, где на фоне пыльного марева мелькали бунчуки строившихся для атаки конных отрядов.

– Они переходят границу, разворачиваются для охвата района, в котором предположительно сосредоточились аггелы, и начинают бой. – Цыпф изобразил на песке корявую стрелу.

– Степняки в лесах сражаться не привыкли, – сказала Бацилла. – Знаю я те места. Их даже грибники стороной обходят.

– Я и не предлагаю им лезть в чащу, – возразил Цыпф. – Поймите, инициаторами боя являются аггелы. Они уже разгромили арапов и кастильцев, шедших нам на помощь, и хотят сделать то же самое со степняками. В глубь Отчины они их не пропустят ни под каким предлогом.

– Тогда другое дело, – согласилась Бацилла, одетая, как степняк: в толстый халат со стальным нагрудником, волчий малахай и мягкие сафьяновые сапожки.

– Как только район боя обозначится, ополчение Отчины, ныне находящееся в районе Старинок, совершает марш отсюда сюда, – на песке появилась еще одна стрела, – и наносит удар по аггелам с тыла. Все остальное будет зависеть от каждого отдельного бойца, его опыта, хладнокровия, смелости и упорства.

– И, как всегда, от случая, – как бы между прочим добавил командир анархо-синдикалистов, известный всем не под своей ничем не примечательной фамилией Бабкин, а под гордой кличкой Рысак.

– Теперь третье, – продолжал Цыпф. – Оценка сил противника. Не буду скрывать, что это наиболее уязвимый момент диспозиции. Практически все наши разведчики, посланные в район предполагаемого сосредоточения аггелов, пропали без вести… Я бы не стал в настоящий момент оценивать численность противника даже приблизительно. Известно, что недостатка в оружии и боеприпасах они не испытывают. Имеют даже несколько ротных минометов. Не следует забывать, что в свое время аггелы вывезли большую часть военного имущества, хранившегося на складах Талашевского гарнизона.

– Хорошенькое дельце! – вновь подал голос Рысак. – А у моих стрелков по десятку патронов на брата.

– Значит, и тратить их надо с умом, – сказал Зяблик. – По штуке на врага. А каждый промах считать преступлением… Ты, Лев Борисович, закончил?

– В общих чертах, – Цыпф ногой затер свою схему и впервые за все время совещания покосился на бричку, поджидавшую его невдалеке. (На заднем ее сиденье дремала Лилечка, разнузданные кони щипали степные травы, а Кирилл и Унда стряпали что-то на костерке.)

– Тогда все по своим местам, – сказал Зяблик самым будничным тоном, словно посылал людей не на смерть, а на заготовку сена. – Прощаться не будем. Говорят, перед боем это плохая примета.

Он глянул по сторонам, сначала на сизую, затянутую мутной дымкой степь (что-то странное творилось в ее глубинах, но что именно – понять было невозможно), а потом на родные леса, фиолетовой полоской отделявшие серое небо от не менее серой болотной пустоши, по которой степнякам предстояло атаковать аггелов.

Машинально отметив, что почва там достаточно плотная, чтобы выдержать лошадь, Зяблик крикнул вслед Цыпфу, уже взявшему курс на бричку:

– Лева, какой полководец, по-твоему, самый великий?

– М-м… – Цыпф задумался. – Александр Македонский, скорее всего.

– А что он сказал накануне своей самой знаменитой битвы?

– Ты Гавгамелы имеешь в виду?

– Пусть будут Гавгамелы.

– Он сказал, что победа уже обеспечена, поскольку нет нужды гоняться за Дарием по бескрайней стране.

– Во, в самую точку! И нам нет больше нужды гоняться за Ламехом по бесчисленным странам.

– Но до этого, когда Александру предложили напасть на лагерь персов внезапно, под покровом ночи, он сказал, что не ворует победы.

– А вот это зря! Тут Сашок не прав… Да и что с него взять. Царский сын. Срок от звонка до звонка не тянул. Откуда ему жизнь знать… Украсть всегда проще, чем просить или нахрапом брать. Я, если бы мог, украл бы эту победу…

Все уже расходились, когда Бацилла внезапно позвала Зяблика:

– Задержись на минутку.

Три косоглазых, наголо бритых амбала, до этого не отходивших от нее ни на шаг, отвалили в сторону. Проводив их взглядом, Бацилла нервно закурила.

– Неважные дела, – сказала она отрывисто.

– А что такое?

– Вслед за нами вся Степь идет. Женщины, дети, стада, обозы.