Особый отдел и тринадцатый опыт - Чадович Николай Трофимович - Страница 58

Спустя ещё какое-то время в исправительно-трудовую колонию, где Марат Желваков отбывал очередной срок, стали поступать из Петербурга письма и посылки, которыми он похвалялся перед своими немногочисленными приятелями, такими же изгоями лагерного сообщества, как и он сам.

При этом Желваков не скрывал того факта, что в Петербурге у него нашёлся зажиточный и добросердечный брат, к которому он и собирается отправиться после отбытия срока наказания.

Несмотря на низкий социальный статус, Желваков занимал в зоне привилегированные должности – сначала учётчика, а потом нарядчика. Три с половиной курса Политехнического института всё же сказывались. На поселение он вышел условно-досрочно и через год мог бы освободиться вчистую, но подвела преступная натура. Ограбив леспромхозовского кассира, он скрылся в неизвестном направлении. Неоднократные проверки по месту жительства матери и недавно объявившегося брата результатов не дали.

Листки с вычислениями, обнаруженные в туалете покойной старушки, оказались математическим обоснованием какого-то высокотехнологического производственного процесса, связанного со свойствами микромира. В настоящий момент их изучали специалисты соответствующего профиля.

Выслушав эти новости, Ваня категорически заявил:

– Враньё! И беглого Желвакова никто никогда не искал, и эти сраные бумажки изучаться не будут. В нашей стране любой государственный служащий, будь он хоть мент, хоть учёный, озабочен только своими личными делами. А работа – дело десятое. Она дураков любит… В прежние времена на Руси, назначая воеводу, так и говорили: отправлен на кормление. С тех пор ничего не изменилось. Любая официальная должность рассматривается как возможность урвать побольше. Национальная традиция, ничего не попишешь. Одни мы носимся, как пчёлки…

Облегчив душу этой гневной филиппикой, воспринятой слушателями (Людочкой и мухами) без какого-либо интереса, Ваня отправился в туалет, где проводил большую часть своего свободного времени за чтением дамских романов, притягательных именно своей непроходимой глупостью и дремучей наивностью. При этом он не забывал совмещать приятное с полезным, о чём свидетельствовали весьма специфические звуки, время от времени разносившиеся по всей квартире.

Впрочем, к таким издержкам совместного существования Людочка уже успела привыкнуть. Не отрываясь от ноутбука, она поинтересовалась:

– Как там мой воздыхатель поживает?

– Ошеломлён, – ответил Ваня и, как бы в подтверждение своих слов, громко пукнул. – Выйдя из кафе, долго бродил, словно лунатик, и в этот день уже не воровал. Потом зашёл в один музыкальный салон и поинтересовался записями классической музыки, в которых присутствует партия арфы. К сожалению, ничего подходящего для него подобрать не смогли. В десять вечера купил бутылку водки, полбатона, круг колбасы и уединился в своей комнатушке. Наверное, сейчас вспоминает тебя, пьёт и мастурбирует.

– Фу, какая гадость, – поморщилась Людочка. – Честно сказать, мне он сразу не понравился, хотя внешне парень довольно симпатичный. Чувствуется в нём что-то мелкое, подленькое. Даже если это хищник, то не волк и не шакал, а крысёнок.

– Люди, испытавшие в зоне все унижения, на которые обречены опущенные, выходят на свободу с ожесточившейся душой, – пояснил Ваня, для доходчивости чуть приоткрывший дверь туалета. – Их так и тянет отыграться на других. Жертвами чаще всего становятся слабые – дети, инвалиды. Некоторые петухи со временем даже превращаются в маньяков-сериальщиков… Пришлось мне однажды с таким столкнуться. Полгода за ним гонялся.

– Поймал? – полюбопытствовала Людочка и тут же добавила: – Я освежитель воздуха в туалет поставила. Ты им пользуйся, пользуйся…

– Своё дерьмо не пахнет, – отрезал Ваня. – А с тем маньяком я всё же покончил.

– Как это – покончил? – переспросила Людочка.

– Обыкновенно. Заманил в одно укромное местечко, и там мы поимели взаимное удовольствие. Сначала он, когда душил меня, а потом я, когда выпускал ему потроха.

– Ваня, не пугай меня! – Людочка убрала руки с клавиатуры ноутбука. – Неужели ты расправился с подозреваемым самочинно, не доведя дело до суда?

– Что за прок от вашего суда? – сидя на унитазе, фыркнул Ваня. – Присяжные всех подряд оправдывают. В крайнем случае дают минимальные сроки. А у меня без всякой волокиты. Мокрушники не имеют права на жизнь. Даже за решёткой.

– Создаётся впечатление, что охота на маньяков доставляет тебе нездоровое удовлетворение.

– Насчёт здоровья и нездоровья судить не берусь. И тебе не советую. А некоторое удовлетворение присутствует, не спорю. Но ведь и ты в нашей системе не ради денег служишь.

– Здесь я нашла своё призвание и не скрываю этого… Однако существует определённая грань, которую нельзя переступать ни милиции, ни полиции, ни жандармерии. В конце концов, мы не мстители, а слуги закона.

– Если хозяин ни на что не годен, слугам приходится действовать самостоятельно… Кроме того, я не состою в штате органов. С меня взятки гладки. Какой спрос с вольного охотника?

– Но ведь любая охота затягивает. Будь то охота на зайцев, на львов или маньяков. Случается, что фокстерьеры, притравленные на лис, режут домашнюю птицу. Однажды попробовав крови, трудно остановиться.

– Подруга, только не надо из себя строить мать Терезу! У тебя самой рыльце в пушку. Причём кровавом. Не замочив ножки, речку не перейдёшь.

Закончить Ваня не успел – ни свои поучения, ни то дело, ради которого, собственно говоря, он и обосновался в туалете.

Оглушительный грохот, раскаты которого ещё долго отдавались в узких улочках Адмиралтейской стороны, заглушил все другие звуки. Свет в квартире замигал, оконные стёкла задребезжали, абажуры качнулись.

– Это ещё что такое?! – Спасая ноутбук от сыпавшейся с потолка известковой побелки, Людочка захлопнула его крышку.

– На фейерверк не похоже, для выстрела адмиралтейской пушки поздновато, для землетрясения маловероятно, для бандитской разборки чересчур громко. – На ходу подтягивая штаны, Ваня покинул туалет. – Или где-то взорвался бытовой газ, или о себе вновь напоминает Гладиатор… Пошли посмотрим, это где-то в районе набережной.

– Пошли! – охотно согласилась Людочка. – Только мне собраться надо. Я быстренько! Без макияжа и причёски.

Не стесняясь Вани, она сменила домашний халатик на джинсы, сунула ноги в тапочки и, переворошив кучу фальшивых удостоверений, выбрала одно, наиболее подходящее для такого случая.

Первое, что они увидели, оказавшись за порогом дома, был высокий столб светлого дыма, поднимавшийся над городскими крышами. Слышались дальние сирены пожарных машин и какие-то непонятные хлопки. Общественный транспорт в такую пору, естественно, не функционировал, и пришлось передвигаться на своих двоих, причём усиленным темпом.

Свернув с проспекта, они рысью преодолели череду старинных улочек, ещё не затронутых паникой, и оказались на набережной Кутузова, где, как им казалось прежде, и произошёл взрыв.

Однако дела обстояли совсем иначе. Дым валил с палубы судна, тонувшего как раз под центральным пролётом Литейного моста, на данный момент, как и положено, разведённого. Загадочные хлопки доносились из судового трюма, и в такие моменты пламя появлялось во всех иллюминаторах и люках.

С берега и моста горящее судно поливали водой десятки пожарных автомобилей, а спасательный буксир пытался зачалить его за корму, чтобы оттянуть в безопасное место. Повсюду сновали десятки катеров, в том числе и с милицейской символикой на бортах. Пироговская и Арсенальная набережные были сплошь усеяны зеваками, с которыми безуспешно пыталось бороться пока ещё редкое оцепление.

Всё происходящее над рекой и под мостом находило красочное отражение в невской воде, спокойной, как никогда. Короче говоря, такого завлекательного зрелища Санкт-Петербург не видел с той поры, когда глухой октябрьской ночью семнадцатого года революционные корабли Балтийского флота открыли неспровоцированную стрельбу по архитектурным шедеврам зодчего Растрелли.