Лес Ксанфы - Чадович Николай Трофимович - Страница 1

Юрий Брайдер, Николай Чадович

Лес Ксанфы

Едва Сергей доложил о своем прибытии, как его немедленно проводили в кабинет директора – не через приемную, где уныло дожидались своей очереди пять или шесть посетителей, а через какие-то пустые и полутемные комнаты.

Директор, заложив руки за спину, стоял у окна – маленький и сгорбленный, но грозный, похожий на седого, взъерошенного коршуна.

– Да-а, время летит… – задумчиво сказал он, глядя поверх мокрых крыш на серые, сиреневые и розовые громады облаков, сгоняемые ветром в сторону заката. – Давно ли ты был первокурсником. Шесть лет назад. А как будто вчера… Все экзамены сданы, дипломная работа зачтена… Осталась одна небольшая формальность.

– Заключительное испытание?

– Заключительное испытание, – слегка прихрамывая, директор пересек кабинет и уселся за совершенно пустой письменный стол. – По этому поводу ходит много легенд, но почти все они – вымысел. Никто не собирается ставить перед вами заведомо невыполнимые задачи. Вас не бросят без пищи и снаряжения на пол. Все гораздо проще. Каждому выпускнику будет поручено конкретное задание, подобранное с учетом его индивидуальности. Ну, например, те, кто не отличался силой воли, столкнутся с проблемами, для решения которых нужны не только знания, но и инициатива, характер…

– Да, я знаю.

– Теперь о самом задании. Ты, конечно, слышал о планете Ксанфа. Аборигены называют ее Страна деревьев, а себя детьми деревьев, или древесниками. Земляне никогда не встречались с ними. Наши звездолеты еще не летают так далеко, а древесники не любят покидать родную планету. Все, что известно об этом народе, дошло к нам через третьи руки. Лет десять назад алетяне доставили на Землю несколько семян того самого растения, которое образует знаменитые леса Ксанфы.

– Я помню. Тогда еще было много споров… Одни предлагали высадить семена где-нибудь в Сахаре, другие возражали…

– Да. С этими растениями связывались большие надежды. Ведь они способны существовать практически в любых условиях, была бы только опора для корней, солнечный свет, да углекислый газ. Но и опасений было немало… В конце концов одно зерно все же посеяли на Марсе, вблизи экватора. Теперь там огромный лес. Содержание кислорода в марсианской атмосфере повысилось почти на целый порядок, а среднегодовая температура – на полградуса. До недавнего времени все шло как нельзя лучше…

– Шло?

– …Позавчера там произошла катастрофа. На, прочти… Пока об этом знают немногие, – он протянул Сергею листок бумаги с машинописным текстом.

Это был рапорт одного из членов Административного Совета Марса председателю комиссии по внеземной экологии – своему непосредственному начальству. Сухо и немногословно сообщалось, что в таком-то часу, такого-то числа, в самом центре Леса (биологического объекта внеземного происхождения) зародился ураган (аномальное атмосферное явление) небывалой разрушительной силы, следствием которого явилось полное разрушение исследовательской станции и гибель цитолога Тахтаджяна, находившегося в этот момент в Лесу. Ураган бушевал целые сутки, но человеческих жертв, к счастью, больше не было. Считается доказанным, что причиной его возникновения является именно Лес, а не какие-нибудь другие причины.

– Комиссия по внеземной экологии предложила заняться этой проблемой одному из наших выпускников…

Как ни коротка была пауза, Сергей успел удивиться: очень уж серьезна, не по масштабам заключительного испытания, оказалась проблема, которой ему предлагали заняться. Дальнейшие слова профессора, однако, заставили его удивиться еще больше и забыть все здравые рассуждения.

– Поскольку задание связано с определенным риском, тебе разрешено взять напарника. Желательно эколога-ботаника. Кого бы это выбрать… Ну, скажем, Виктория Бармина, – директор посмотрел прямо в глаза Сергея. – Она, кажется, из вашей группы? Не возражаешь?

– Нет, – едва слышно ответил Сергей.

Во всей Вселенной был только один эколог-ботаник, с которым Сергей мечтал бы очутиться на Марсе и где угодно. Вика.

– Ну и прекрасно. План работы и всю документацию получишь в секретариате. Отлет завтра в 22:00. Сразу по прибытии разворачивай новую станцию. Бармина вылетит следующим рейсом. Все понятно?

– Да. Можно идти?

– Нет… Постой. – Директор в явном смущении колебался, не решаясь что-то сказать или спросить. – Если все будет хорошо, а я в этом почти не сомневаюсь, – он снова остановился в затруднении. – Возможно, мы больше не увидимся. Рано или поздно придет время, когда в твоем распоряжении окажутся люди, много людей. Зачастую их судьбы и даже жизни будут зависеть от тебя. В мире нет более тяжкой ответственности, поверь. И, быть может, тогда ты вспомнишь меня… и поймешь. Теперь иди. Будь осторожен. И Марс и Лес оба чужие нам. Но Марс мертвый, а Лес – живой…

…Самый первый на Марсе лес тихо, но явственно шумел, словно шепелявые детские рты, нашептывали что-то молодые растущие побеги. В чаще скрипели и похрустывали роющие корни, могучие, как бурильные установки. Шуршали, пробиваясь сквозь песок, кочующие побеги. Ветви, на опушке красноватые и глянцевые, ближе к центру Леса приобретали бурый оттенок и лохматились бесчисленными жесткими чешуйками, а дальше – в самой глухомани, росли черные, толстые, как столетние дубы, закрученные в спирали материнские побеги – удивительно твердые и, если верить слухам, почти разумные.

Еще в полете Сергей занялся изучением полученной документации. Она состояла из трех папок, первая из которых касалась Ксанфы, вторая – Леса, а третья, самая тощая, – Тахтаджяна. Очень скоро он убедился, что понять биологию Леса можно только во взаимосвязи с образом жизни и мировоззрением разумных существ, уже многие миллионы лет находившихся с ним в симбиозе. Поэтому Сергей вначале взялся за язык древесников. Большая часть его словаря была так или иначе связана с Лесом. Древесники не создали технологической цивилизации, да, очевидно, в ней и не нуждались. Лес поил, кормил и одевал их, давал приют, защищал от врагов и даже лечил. Была в этих взаимоотношениях еще какая-то весьма немаловажная, но трудно понятная для человека деталь, которую Сергей пока угадывал инстинктивно.

Сейчас, стоя под Лесом впервые в жизни, он уже знал, что крошечная, только что проклюнувшаяся веточка называется «вис» и ее нельзя ни срывать, ни трогать руками, что через пару недель, разбухнув на конце и немного удлинившись, она превратится в «сайл», и тогда каждый древесник, по какой-то причине покидающий родной Лес, должен взять ее с собой в качестве талисмана, что из коры воздушного корня «тарта» добывается пряжа, а сердцевина его съедобна, что смола «кафан», стекающая по зрелым стволам, помогает почти от любой болезни.

Что-то вечное, умиротворяющее и почти сказочное было в глухом шепоте Леса, в светло-оранжевых бесконечных дюнах, в глубоком блекло-фиолетовом небе с редкими звездочками вокруг неяркого солнца. Такое чувство Сергей уже испытывал однажды, тихим и ясным осенним днем, стоя совершенно один среди седых от мха мегалитов Стоунхенджа. Лес навевал покой и сладкую грусть, он словно связывал между собой прошлое и будущее, хотелось прилечь в его тени и задремать, но Сергей ни на минуту не забывал, что совсем недавно здесь погиб человек.

Ночь он провел в кабине вездехода. Ему снились зеленые леса Земли и полные влаги облака над ними. Еще ему снилась Вика.

Утром Сергей распаковал ящики со строительными материалами и занялся возведением станции. Одни автоматы штамповали металлоконструкции нужных профилей, другие готовили надувную крышу. Как только какой-нибудь из автоматов заканчивал свою работу, остальные тут же разбирали его, превращая в болты, гайки и опоры. Незадолго до полудня последний автомат склепал из самого себя переходный тамбур – и работа закончилась. Можно было со спокойным сердцем отправляться в Лес.

Тропинки, некогда прорубленные в подлеске, заросли так густо, что Сергею пришлось двинуть впереди себя рослого робота-андроида, вооруженного двумя дисковыми пилами. Налево и направо валились поверженные древесные стволы. Брызгал липкий, красный, как кровь, сок. Так они прошли метров пятьдесят, и макушка робота уже скрылась в густой чаще, когда по всему массиву Леса прошло движение, подобное сильному порыву ветра. Десятки гибких ветвей обвили андроида и безо всякого труда перевернули ногами вверх. Лишенный чувства самосохранения, робот и в этом положении продолжал размеренно и сноровисто рубить все, до чего только мог дотянуться, но держащие его щупальца скручивались все туже и туже. Что-то натужно хрустнуло, и металлическая голова, блеснув линзой телеобъектива, отлетела далеко в сторону. Свободная нога еще продолжала дергаться, словно раздражаемая электрическим током препарированная лягушачья мышца. Впустую визжали пилы.