Отвергнутый дар - Боумен Салли - Страница 46

– Эдуард, я слышал о твоих вендеттах, – с напускной беззаботностью начал он. – Я надеюсь, ты не собираешься устраивать еще одну? Льюис Синклер не совершил ничего такого…

– Ты говоришь о вендетте? – холодно обронил Эдуард. – Вендетта предполагает какие-то страсти, эмоции, разве нет? Я же не испытываю к Льюису Синклеру никаких чувств. Он просто средство для достижения цели.

Во взгляде Кристиана читалось недоверие. Он был убежден: Эдуард сам верит в то, что говорит; но Кристиану хотелось бы знать, так ли это на самом деле. Если Эдуард ревнует – а Кристиан догадывался, какой жгучей и устрашающей могла быть ревность его друга, – значит, чувства, которые тот испытывал к Льюису Синклеру, никак нельзя было назвать холодными и рассудочными. Конечно же, Эдуард даже самому себе никогда не признается, что ревнует: ведь он презирает все эти низменные страсти, а Кристиан был уверен, что Эдуард относит ревность к разряду самых низменных чувств. Будучи очень ревнивым, сам Кристиан с течением времени все больше чувствовал на себе действие этого недуга, разъедающего и ум, и душу; поэтому он не разделял точку зрения своего друга.

– Эдуард, а что, если… – Кристиан запнулся. – А что, если Льюис Синклер просто старается помочь Элен? Может, и об этом стоит подумать? Возможно, ее привязывает к нему чувство благодарности…

Едва он произнес эти слова, как тут же понял, что говорить их не следовало. Взгляд Эдуарда стал ледяным. Он посмотрел на Кристиана и отвернулся.

– Ну что ж. может быть, все именно так, как ты сказал. Я учту.

Он замолчал, и Кристиан увидел, что в душе его друга происходит какая-то борьба. Когда Эдуард повернулся, маска холодной рассудительности соскользнула и на лице проступили обуревавшие его чувства.

– Это единственное, за что я могу ухватиться, Кристиан. Донесения из Лондона не оставляют надежд…

– Никакой Элен Хартлэнд? – мягко спросил Кристиан.

– В книге записей рождения никого, кто хотя бы приблизительно подходил по возрасту. В каталоге Британской библиотеки писательница по имени Вайолет Хартлэнд не значится. Пилот с фамилией Хартлэнд не служил во время войны в военно-воздушных силах Великобритании.

Эдуард положил ручку рядом с папкой, Кристиан отвел глаза. Эдуард и раньше признавал, что Элен могла ему солгать, но не в важных вещах, как он считал. Кристиан вздохнул. Разве имя и происхождение – это не важно?

Эдуард откашлялся.

– Помнишь, она сказала, что выросла в Девоне? В деревне, которая тоже называется Хартлэнд. После смерти матери она продолжала жить там с теткой…

– Да, помню. Она при мне это рассказывала, за ужином.

– В Девоне есть деревня Хартлэнд. Заброшенное местечко на северном побережье. Мои агенты… – Он помедлил. – Там сейчас наводят справки. В общем-то, я ничего особенного не жду, но. если я сам соберусь туда поехать, ты будешь сопровождать меня, Кристиан? Немая мольба отразилась в его глазах. Кристиана буквально захлестнуло желание помочь.

– Ну конечно, – спокойно ответил он. – Ты сам знаешь. Ну а пока что?

– А пока я буду искать Льюиса Синклера. Я найду, куда он исчез.

Кристиан взглянул на него с недоумением: Эдуард говорил так уверенно.

– Ты действительно сможешь найти его? Я всегда считал, что, если человек хочет исчезнуть на время, сделать это довольно просто. Ведь Синклер уже может находиться практически в любой точке Европы. Откуда ты знаешь, вдруг он направился прямо в аэропорт и улетел в Нью-Йорк, в Бостон, в…

– Он этого не сделал. Мои агенты проверяют все трансатлантические рейсы из Парижа. Как только Льюис Синклер предъявит свой паспорт или забронирует билеты, я тут же узнаю об этом.

– А если не забронирует? Если он поедет на поезде? На машине? Или решит добираться на попутных? А если он попросту отсиживается где-нибудь в Париже? Эдуард, это совершенно невозможно! Как ты его найдешь?

Эдуард встал.

– Да очень просто. – Он пожал плечами. – В современном мире существует один почти безошибочный способ найти кого угодно…

– Какой же?

– Мой дорогой Кристиан. Деньги.

Когда Кристиан ушел, Эдуард поднял телефонную трубку и назвал телефонистке нью-йоркский номер. Трубку снял его друг с Уолл-стрит, человек уважаемый и влиятельный, владелец известного во всем мире банка. Эдуард перешел прямо к делу.

– Ты говорил со своим знакомым из налогового управления?

– Да. Он согласен. Видишь ли, он мне кое-чем обязан. Все счета Льюиса Синклера будут тщательно контролироваться с завтрашнего дня. Может быть, даже с сегодняшнего. Но должен тебе заметить, Эдуард, это вопиющее нарушение всех правил. Полное беззаконие. Я его с трудом уломал, а я не люблю просить…

– Крайне тебе признателен. Спасибо. Однако мы с тобой оба знаем, что такие дела делаются, невзирая на любые законы.

– Да. Но, Эдуард, ради бога, я надеюсь, у тебя все же имеются веские причины. Понимаешь, Роберт Синклер – мой старый друг. Мы вместе учились в колледже. Господи, когда я приезжаю в Бостон, я останавливаюсь в его доме. Мы играем в гольф. Эмили Синклер и моя жена – приятельницы. Они учились в одном классе.

– Причины у меня действительно веские. Больше я ничего не могу сказать. Но даю полную гарантию, что полученная мной информация не попадет в чужие руки и никоим образом не будет использована против Льюиса Синклера и его семьи…

Банкир вздохнул:

– Ну ладно, договорились. А теперь скажи, что ты хочешь знать.

– Все. Меня интересует его банковский счет, как ты понимаешь. Я хочу знать о каждом снятии денег с этого счета. Все детали: куда перечислены деньги, когда, сколько. В особенности деньги, переведенные за границу, например, в Европу, – какой бы малой ни была сумма. Переводы денег в иностранные банки. Чеки, выписанные в магазинах или гостиницах. Располагаешь ли ты сведениями о его кредитных карточках?

– Да, их номера передо мной на столе.

– Отлично. Тогда я бы еще хотел знать о деньгах, снятых с помощью кредитных карточек. Плюс адреса всех компаний, куда были перечислены деньги по карточке или с банковского счета. Если Льюис Синклер выписал в аптеке чек за бутылочку аспирина, я хочу об этом знать. Ну вот, для начала, пожалуй, хватит.

На другом конце провода хмыкнули – невольное восхищение одного педанта другим.

– Для начала действительно достаточно. Когда ты хочешь получить эту информацию?

Эдуард улыбнулся.

– Мы что, первый день знакомы? – поинтересовался он. – Я предпочел бы иметь ее у себя на столе еще вчера. – И повесил трубку.

В воцарившейся тишине Эдуард вдруг ощутил (как это всегда с ним бывало в моменты сильного напряжения), что он удивительно спокоен. Он оглядел свой кабинет, отделанный сдержанно и со вкусом: строгая простая мебель, картины. Эдуард взглянул на буйство красок на картине Поллака, и внезапно прежняя боль, вернувшись, пронзила его. Боль и недоумение. Он закрыл лицо руками и замер.

Почему? Этот вопрос стучал в голове, и перед закрытыми глазами вспышками мелькали образы: отец, Грегуар, Жан-Поль, Изобел, их ребенок, Элен – люди, которых он любил и которых потерял одного за другим. Почему, почему, почему?

В 1959 году район Трастевере в Риме не отличался особой фешенебельностью. Тогда Трастевере был тем же, что на протяжении нескольких веков, – бедным городским кварталом с узкими улочками и маленькими площадями, его древние соборы и дворцы мало привлекали туристов. Расположенный на левом берегу Тибра – вдали от дорогих магазинов, модных отелей и наиболее посещаемых туристами достопримечательностей, – гомонящий, людный, дешевый, Трастевере оставался живописным уголком города.

Таддеус Ангелини, чьи предки были выходцами как раз из этой части Рима, смотрел на узкие затененные улочки, на висящие на балконах клетки с певчими птичками, на белье на веревках, развевающееся подобно флагам, и думал, что это идеальное место для съемок фильма.

Льюис Синклер смотрел на запруженные толпами улицы и базары, на дешевые кафе и рестораны, ни днем, ни ночью не прекращавшие свою бурную деятельность, и думал, что это идеальное место для того, чтобы спрятаться. Мнение Элен не прозвучало, но ни Тэду, ни Льюису не пришло в голову справиться о нем.