Синеокая Тиверь - Мищенко Дмитрий Алексеевич - Страница 18

– Что же позвало вас ранней весной в такой дальний путь?

– Имеем поручение от князя Добрита и всех князей земли Трояновой встретиться с императором Византии Юстинианом и восстановить договор, заключенный в свое время между антами и Византией.

– Какая же этому причина?

– Возобновлению договора?

– Да.

– Договор, подписанный ранее, заключался с императором Юстином. Ныне во главе Византии стоит августейший Юстиниан. Это и есть главная причина.

– Я могу в чем-то вам помочь? – Хильбудий старался быть приветливым.

– Единственное: дозволить, когда стихнет буря, отправиться дальше.

Наместник задумался на минуту-другую, потом спросил:

– Так, может, сухопутьем отправитесь? Море небезопасно в эту пору, дуют переменные и порой сильные ветры.

– У нас не на чем отправиться сухопутно.

– О чем речь! – оживился наместник диоцеза Фракия и сделал движение, как бы намереваясь подняться и пройтись перед послами, но вовремя передумал и сдержал себя. – Я дам вам коней. И охрану дам.

Идарич переглянулся со своими, как бы спрашивая, что ответить, затем почтительно поклонился и так же почтительно сказал:

– Спаси бог за ласку. Мы и морем доберемся до Константинополя.

– Воля ваша, – развел руками Хильбудий. – Морем так морем. Прошу послов к столу, позавтракаем вместе.

За столом беседа оживилась. Послы были уверены: Хильбудий разрешит им плыть по окончании бури в Константинополь, и рассыпались в словах благодарности. Хильбудий тоже не скупился на любезности. Когда же пришло время прощаться и послы напомнили: им сегодня нужно добраться на чем угодно в Одес, Хильбудий изменился в лице и сказал совершенно другим тоном:

– Доставим обязательно, только не сегодня.

– А когда?

– Как будет на то воля императора. Сначала я должен спросить его, может ли он вас принять.

Когда послы остались одни в отведенных для них покоях, посыпались упреки и угрозы. Настанет время, говорили они, дорого за все поплатится! Но дальше этого дело не пошло. Позже увидели, что ромейский воевода сел на поданного ему коня и выехал в сопровождении конной охраны со двора. И стали думать, что делать, чтобы спасти себя и то дело, ради которого направлялись в Константинополь.

Первым придумал князь Волот:

– Я знаю, что мы должны сделать, чтобы не мы – Хильбудий оказался в дурнях.

– Говори, послушаем.

– Здесь, в Маркианополе, у меня есть надежный человек. Если он не отправился утром в Одес, возьму сейчас нескольких из вас, куплю с помощью того человека коней и, пока Хильбудий будет тешить себя мыслью, что обманул антов, доберусь до Константинополя. Встречусь с императором – все выложу ему, все как есть.

– На разговор с императором следовало бы идти мне, – вставил слово Идарич.

– Это было бы самое лучшее. Но кто будет разговаривать с Хильбудием, если он снова захочет встретиться с послами? Ты был у него, Идарич, тебе придется и остаться здесь, чтобы ромеи не заметили, что кто-то из нас исчез…

VIII

Миловида так поверила в свое освобождение из ромейской неволи и так надеялась на него, что, когда появился князь и сказал: «Не стоит идти сейчас к лодии», – еле сдержала себя, чтобы не расплакаться.

– Дедушка Борич, может, отправили бы меня на тиверскую лодью? – спросила Миловида, когда ожидать уже не было терпения.

– Князь сказал: тут жди. Вот и жди! Сама слышала: не одну тебя, всех ваших поехал вызволять.

– Всех, может, и вызволит, а я останусь. Сердцем чувствую, что останусь.

Старик рассердился:

– Зачем печалишься понапрасну? Если так случится, что князь не сможет возвратиться за тобой, без него переправлю в землю Тиверскую. Теперь знаю, как это сделать: посажу в первую попавшуюся лодью, которая пойдет в Тиверь, оплачу перевоз – и будешь дома.

А князю Волоту действительно не до Миловиды было в эти дни. Мало того что дорога в Константинополь оказалась трудной и тернистой, там посмотрели на него, когда заговорил, словно на пришельца с того света. Слушали и не слышали, смотрели опустошенными смятением глазами – и не видели. Он к одному, он к другому – напрасно. Вроде и соглашаются, лепечут языками, а ушли – забыли. Князь и знак показывал, и говорил, что он из земли Тиверской, что прибыл к императору для важной беседы, – и снова словно стенку пробивает. Вчера говорили, придешь завтра, сегодня говорят, придешь завтра, а завтра, уверен, скажут то же самое.

Что делать? К кому податься из этих болванов? Боги светлые и ясные! А говорят, просвещенный народ, света светоч. Какой там светоч, если ходишь среди людей, а чувствуешь себя как в мертвом царстве. Куда ни ткнись – все лбом о стену. Был в сенате, сказали, иди в Августион, пришел в Августион, несколько дней уже околачивается возле высоких медных ворот, а пробиться через них не может. Стража или молчит, или преграждает путь; обращался по чьему-то совету к придворным синекурам – избегают, как прокаженного, проходят мимо, не хотят даже выслушать.

А дни уплывают, словно вода в Днестре, размеренно и вместе с тем неудержимо. Уже и неверие закралось в сердце, еще одна неудача – и махнет рукой, пойдет, откуда пришел.

И ушел бы, наверное, ни с чем, если бы не высмотрел у претория вертлявого пучеглазого человечка. Вчера около него крутились люди, сегодня толкутся: что-то показывают, оттесняя друг друга, а он знай вертит головой: нет и нет.

– А разорвало б тебя! – услышал князь уличскую речь и оглянулся. Кто это сказал? Этот или тот? Наверное, тот, по виду больше на анта, нежели на ромея, похожий.

– Муж достойный, – тронул князь его за руку. – Ты из Уличи?

Человек оглянулся резко и оцепенел от удивления:

– А то что?

– Я тоже оттуда. Объясни мне, что здесь происходит.

– Ничего.

– Как так – ничего? Люди толпятся, а пробиться, куда хотят, не могут.

– Бедные, потому и не могут. Тебе к кому нужно?

– К самому императору.

– О-о! Это не здесь. Это там, – показал на Августион.

– И там был, и тут, ни к кому не могу подступиться, надо хотя бы посоветоваться.

Земляк не стал долго раздумывать, спросил живо:

– При себе что-нибудь имеешь?

– Знак имею от князя Добрита.

– Пустое, – презрительно махнул тот рукой. – Знак там, в Августионе, покажешь. Для того чтобы попасть к императору, спрашиваю, имеешь что-нибудь?

Волот старался догадаться, что должен он иметь для того, чтобы попасть к византийскому императору.

– А что нужно?

– То, что зовут тут донатиями, – солиды, ценные подарки?

– Подарки есть, а как же. Солиды – тоже.

– Стой тут, – положил Волоту руку на грудь, словно подтвердил тем самым: между нами заключено соглашение. – Сейчас приведу лупоглазого. Он все может, особенно если не поскупишься на солиды. Подарки прибереги для тех, кто в Августионе, ему же и страже дай солиды. Он проведет, и растолкует, к кому обратиться, и договорится, с кем следует.

– Возьми, – сунул ему Волот первый донатий, – только договорись, сделай так, чтобы провел.

Земляк быстро возвратился с тем, на кого возлагались теперь все князевы надежды. И лупоглазый не расспрашивал долго. Услышал, что нужно провести князя антов к самому императору, да и затаил, прицениваясь, дыхание.

– Двести солидов, – изрек, не моргнув, и показал для убедительности два пальца, однако сразу же передумал и добавил: – Да на стражу сто.

– Побойся бога своего, достойный! – удивился князь. – Или ты один такой, или думаешь, со мной вся княжеская казна?

Видимо, и двести солидов, на которых сошлись они, были немалые деньги. Лупоглазый крутился словно вьюн: то исчезал, то снова появлялся возле князя Тивери, уверяя, что исполнит его волю, только пусть наберется терпения и ждет.

И Волот дождался встречи со светлейшим императором, правда, на пятый день.

Идарич еще там, в Маркианополе, растолковал Волоту, как он должен держать себя с теми, кто будет прокладывать путь к императору, что говорить, когда предстанет перед самим Юстинианом. Но когда увидел, даже у него, бывалого мужа, подкосились ноги и одеревенел язык. Палата ослепила блеском золота, лепниной и резьбой, ликами императора и святых, которые смотрели на него со стен ясными глазами так проникновенно-внимательно, что казалось, вот-вот раскроют сейчас уста и спросят: «Кто ты?» А впереди на сверкающем троне сидел сам Юстиниан и глядел на ошеломленного посла такими же внимательными глазами.