Синеокая Тиверь - Мищенко Дмитрий Алексеевич - Страница 17

В городе он умышленно выбирал улицы поуже и шел, громко разговаривая с воинами, которые его сопровождали. «Кто-нибудь да услышит, – думал Волот, – кто-нибудь да отзовется». Глянь – девчонка какая-то идет за ним украдкой, по ней видно: и хочет подойти и заговорить с воинами, но не решается.

Волот выбрал удобный момент и спрятался за постройкой. Когда девушка, поглощенная одной мыслью – не потерять из виду антов, – приблизилась, схватил ее за руку.

– Ты кто?

– Миловида…

– Из-за Дуная будешь?

– Оттуда. Увидела князя и хочу просить, чтобы вызволил из неволи ромейской…

– Ты знаешь меня?

– Знаю. Прошлым летом была в Черне, на княжичевых пострижинах. Помнит ли князь ту, что приветствовала княжича?

Князь чуть не вскрикнул от удивления: боги, неужели это она, самая милая и красивая из девушек?! Неужели она?!

– Как ты попала сюда, голубка сизая? – И горько ему было, и радостно оттого, что встретил именно ее. – Когда попала?

– Совсем недавненько, княже, – говорила девушка и прятала непрошеные слезы. – Гуляли мы за городищем, вся молодежь Выпала. Ярилу должны были встретить, благословением Лады натешиться, а тут налетели ромеи конные, повязали нас, как тати-душегубцы, и повели за Дунай. Вызволи, княже! Я продана уже, рабыня у хозяина. Заплати за меня и вызволи. Век буду благодарна. Если не смогу вернуть солиды, закупом твоим стану и отработаю их.

– Погоди… Скажи, где остальные? Сколько вас тут?

– Ой, княже, хозяин наш красный. Если бы могла я посчитать сколько. Силу несметную гнали. От самого Выпала и до низовья брали девок, парней, молодых мужей. Как к Дунаю пришли, тучей сбились. Теперь все тут. Правда, не совсем тут, а в Одесе, в застройках прячут до поры до времени тех, кого еще не продали. Говорят, будто лодий ждут, на торжище должны везти.

Так вот оно что!.. Пленные здесь-таки, под рукой у Хильбудия! За ромейскими комесами водится такой грех: идут в чужие земли и берут в полон, чтобы потом разбогатеть на нем. Этот тоже не лучше. Не успел стать наместником, оглядеться в диоцезе Фракия, как уже пошел в славянские земли. Дела-а… Что же он скажет, когда встретится с ним, князем Тивери?

– Кто твой хозяин?

– Лудильник бродячий, из наших он, из полян. Кому посуду паяет, кому колечки, браслеты отливает. Он добрый, если попросишь, уступит за сходную цену.

– Веди к нему, – сказал князь решительно. – И знай: выкуплю тебя. Только помни: о том, что поведала мне, никому ни слова. Слышала? Узнают ромеи, что тебе ведомы их замыслы, не выпустят из Маркианополя. Сгубят, а не выпустят.

Старался втолковать девушке из Тивери, чтобы была осторожной, не проговорилась ромеям, да и хозяину своему, чего хочет, переходя под руку князя тиверского.

– А чтобы нас не заподозрили ни в чем, – сказал он таинственно и как-то уж очень внимательно посмотрел на Миловиду, – напущу твоему хозяину, да и всем любопытным туману в глаза: скажу, понравилась ты мне и хочу взять тебя в жены. И ты говори то же самое. Можешь краснеть, как краснеешь сейчас, но не перечь, когда буду говорить, делай вид, что согласна пойти со мной.

Ей и на самом деле было стыдно слышать такое от князя. Наклонила голову и молчала. Когда же решилась взглянуть на него, князь не мог не заметить мольбы и тревоги в ее глазах.

– Достойный, – не сказала, пропела это слово, – думаю, должен знать теперь, что я здесь не одна.

– Есть еще кто-нибудь?

– Да. Ладо мой, Божейко из Солнцепека. Мы поклялись в вечной верности друг другу на этом мученическом пути. Если ты и вправду такой добрый и щедрый, выкупи со мной и лада моего.

Кажется, уж слишком долго молчал князь, услышав это, а когда понял, что девушка ждет ответа, поспешил сказать первое, что пришло на ум:

– Мы затем и пришли сюда, красавица, чтобы вызволить не только твоего Божейку, но и всех остальных.

И пока шел в сопровождении полонянки, все думал, как должен держать себя с хозяином Миловиды, чтобы тот продал девку и не слишком удивился, что она (пусть и красавица, а все же рабыня) могла понравиться князю и тот готов платить за нее вон какие солиды. А когда встретился с лудильником и сказал, почему пришел вместе с его рабыней, сам удивился: хозяин Миловиды охотно уступил ее ему. Увидел, кто перед ним, узнал, что разговаривает не просто с антом – князем антов, и не стал таиться от него, поведал о своих прошлых и нынешних умыслах.

– Достойный, – обратился он к Волоту доверительно. – Если ты пришел ко мне с добром, то знай: я потому и выкупил у ромеев это дитя природы, что пожалел ее. Увидел, какая пригожая девушка, представил, какое горе ожидает наделенную божественной красотой рабыню, и выкупил ее, решил со временем дать вольную и переправить с надежными людьми на родную землю. Сам я, как видишь, старый уже, девка мне ни к чему, а доброе дело сделать еще могу, тем паче для человека из родного края. Полянин я, как могу торговать сородичами своими?

Князь не верил, кажется, тому, что слышал. Сидел, внимательно вглядывался в старика и взвешивал слова его на весах собственного сомнения.

– Спаси бог тебя, отче. – Волот встал и до земли поклонился хозяину. – Прими благодарность мою за то, что не зачерствел в чужой земле, между чужих людей. Буду откровенен с тобой, если так: Миловидка просила меня вызволить ее из неволи, потому и пришел я купить ее у тебя. Это единственная причина моего появления здесь, все другое можешь в расчет не брать. Но уж если мы встретились и заговорили вот так, хочу спросить еще кое-что: а как же ты, отче, так и будешь доживать здесь век?

Старик горько усмехнулся и развел руками:

– Поздно, княже. Поздно и напрасно рваться куда-то. Уж очень давно разлучился я с родной землей, боюсь, ни единого корня не осталось там от рода Боричей.

– А где живет твой род?

– В Надднепровье, княже, у Киевой горы.

Волот понимающе кивнул головой:

– Корни, наверное, тут уже пущены?

– Да. И дети есть. И могилка жены здесь.

– Могилка?

– Да. Христианка она, вот и похоронил по христианским обычаям.

Разговор оборвался неожиданно надолго.

– Ну, а как же будем с Миловидой? – нарушая молчание, спросил наконец князь.

– Да как? Напишу пергамент, которым засвидетельствую, что она – вольная, да и бери ее себе.

– Пергамент можешь, дорогой хозяин, дать мне и сейчас, чтобы девка была уверена: свободна она. И то, что заплатил за нее, тоже верну тебе сейчас. Ее же заберу завтра или послезавтра. За это время сделаете вот что: возьмите у меня солиды да купите Миловиде одежду отрока, лучше бы одежду тиверского отрока.

Борич понимающе кивнул:

– Это было бы хорошо. Но где ее взять, одежду тиверского отрока? Такой здесь не шьют, не продают.

Волот приумолк, по всему видно: раздосадован.

– Ладно, – вздохнул он, – тогда нужно будет одеть как мезийскую девушку. В ней она пойдет в Одес, разыщет там нашу лодью и скажет кормчему, чтобы взял ее и спрятал среди лодочных, как мою челядницу.

– Княже, – возразил ему Борич. – А не лучше ли будет, если я сам доставлю дивчину в Одес и передам кормчему из рук в руки? Я же бродячий лудильщик, мне легко это сделать.

– Лучшего и не придумаешь, – обрадовался князь, – на этом и порешим.

Хильбудий принял антов на следующий день, и довольно рано.

– Прошу у послов из чужой земли прощения. – Он поднялся и пошел навстречу. – Хворь не позволила мне принять сразу и как подобает.

Послы поклонились, приветствуя Хильбудия. Впереди, на определенном расстоянии от всех остальных, стоял Идарич – тот, кому князь Добрит поручил возглавить посольство. Он и повел разговор с наместником Фракии.

– Мы тоже просим прощения за лишние хлопоты, – сказал он и едва заметно поклонился. – Не хотели тревожить хозяина Фракии, но привелось: поднялась на море буря и заставила нас пристать к берегу.

Хильбудий пригласил гостей сесть. Сам тоже сел так, чтобы быть у всех на виду.