Азов - Мирошниченко Григорий Ильич - Страница 88

Поленов приоткрыл глаза, посмотрел на Федора Порошина.

– Ты, – сказал он, – на плетку мастак, а по уму – дурак… Бери толмача Асана. Асан всему заводчик.

Как будто зажег толпу этими словами Поленов. Выхватив сабли, некоторые казаки побежали к посольской землянке, где стояли на постое турецкий посол и его толмач Асан.

– Бери его! Руби!

– Бери Фому!.. Хватай Асана!..

Толпа волновалась. Но вскоре атаманы позвали для допроса лазутчиков и Поленова.

Привезли из-под Кагальника убитых турками пятнад­цать лучших казаков. Они лежали на татарских арбах, прикрытые травой. Привез их атаман Иван Косой. Никому не говоря ни слова, он снял шапку, пригнулся и хотел было войти в землянку, но Старой, выйдя к нему навстречу, предупредил:

– Пожди, Иван. Послушаем лазутчиков, потом и до тебя дойдет черед. Дело пошло немалое. Измена вскрылась! А ниточка далеко протянулась. Не осерчай…

Иван Косой не торопясь надел шапку и отошел в сторону. Бугристое, рябое лицо его было сумрачно.

Карпов спросил:

– Татары побили аль турки?

– А не един ли черт! – ответил Косой, закуривая.

– Теперь молчать недолго будем. Сколько убитых привезли?

– Двух есаулов из Раздорского, тринадцать казаков, Да на земле осталось, поди, с полста!

Казаки молча подошли к татарским арбам и стали разгребать траву.

В первой арбе лежали есаулы. Их головы были совсем отделены – срезаны саблей. Одна лежала, как ком земли, запыленная, волосатая, бородатая. Уши и нос были срезаны. На лбу зияли три сабельные раны. Глаза выколоты.

– Чья голова? – спросили казаки испуганно. – Признать нельзя.

Иван Косой, однако, признал:

– Татаринова Максима! Обезобразили…

– Ой, казаки! Брательник Мишкин! Ой, лихо! Татаринову какое горе!.. Ему неведомо?

– Еще неведомо, – сказал Косой. – Всем горе. Таких терять – одна беда!

Арбу облепили со всех сторон… Но тут всех отвлек шум от Прибылянских ворот. Ехали конные казаки с верхних городков. Впереди – сотник в красном кафтане. Казаки покачивались в седлах, пели песни. Толпа присмотрелась. Подъехал сотник и, не слезая с коня, хрипло крикнул:

– Гей, вы! Шарпалыцики! Почто вы тут заварили со своими атаманами кашу? Без нас порешили Азов брать?

Ему ничего не ответили. Он повысил голос:

– Почто тут атаман ваш, Старой, послал нам грамотки? Позабыл, видно, что мы ж, государевы холопи, посылали уже казаков в Смоленск, и под Азов, и на море. За атаманов, за чужую крепость помирать не будем!

– Э, горлопан! Помолчи! – крикнул тогда Иван Ко­сой. – Ты – шкура! Я знаю тебя. Твой брат был храбрым есаулом, а ты…

– Ге! Брат? – рассмеялся сотник. – Да, може, мой брат кум тестю царскому. Може, я сам родня царю!

– Брешешь, собачий сын! А еще сотник!

Сотник продолжал:

– А то ваша брехня! Попомни: головы свои мы зазря не станем складывать под каменюками крепостными.

– Слезай с коня! – резко крикнул ему молодой Иван Разин. – Поговорим ужо!

Сотник, не слезая, продолжал:

– Атаманы торговлю заведут, казну свою богатить станут, – нам прибыли не будет!.. Так ли я сказал, казаки? – повернулся сотник к своей команде.

– Истинно! Поехали назад!

– Поехали! – заорал здоровенный рябоватый казак в потрепанном зипуне. – За тем ли мы сюда спешили? Пора пришла все разом выговорить атаманам.

– Ну, выговаривай! – крикнул Иван Разин. – Буя­нить попусту не след.

– А не тебе бы нам указывать! – зло гаркнул казак. – Ты сам голытьба, а почто руку атаманов держишь! Пожил бы в верхних городках и сам бы то же говорил. Батьке твоему, Тимошке, доподлинно известно, каково у нас житье-бытье.

– Известно! Не сладкий мед жить в верхних город­ках. Сам знаю, – сказал Тимошкин сын. – А бунтовать – не то время выбрали. Тут дело изменой запахло. Порох пожгли лазутчики.

– Порох пожгли! – усмехнулся казак, глянув на сотника. – Добро, у вас порох есть. А у нас и пороху нету, и жрать нечего. А землянки атаманские от добра замор­ского ломятся!

– Верно! – поддержал казака детина без шапки, с огромными босыми ногами вдетыми в дорогие посеребренные стремена. – Атаманы у вас пообжирели, поразбогатели внизу реки, что бояре московские! Пора бы нам поменять старшину в низовьях.

– Надобно выбирать ныне атаманов из верхних городков – из голытьбы! Дело!

– А складно говорит казак! – заметил стоявший рядом высокий старик, опираясь на палку.

– Еще бы! – продолжал рябой казак высказывать свое недовольство. – Понадобилась, видно, сила большая – и мы атаманам надобны. Вот завсегда так. Где неустойка – нас призывают. А где делят добро богатое – нас забывают!

– Эх! Дурья голова! – горячо произнес Иван Разин. – Я сам бы сказал не менее твоего… Ссору нам, низовым и верховым казакам, затевать не след. Пень-голова! Внимай совету. Езжай подобру-поздорову, да не бунтуй!

Казак разобиделся. Заорал крепче прежнего. Бил со злости лошаденку плеткой, ударил пятками по ее худым бокам.

Сотник сказал:

– Да он же прав! Побить бы всю низовую старшину да добрый бы порядок на Дону учинить немедля!

Иван Косой подошел тогда к сотнику и сдернул его с коня.

– Стой, сатана! А ну к арбе! Поди за мною!

Сотник, слетев с седла, стал упираться. Но Иван насильно повел его за собой. Возле арбы Иван Косой остановился и показал:

– Гляди! Твой брательник?

Увидя срезанную саблей голову своего брата, отваж­ного есаула Панкрата Бобырева, сотник весь затрясся…

– То голова Панкрата! А где же побили их?.. Эх, турки проклятые!

– Хлопцы! – приказал Косой. – Хватай-ка сотника! Он всему зачинщик!

Казаки из толпы кинулись было к конным, но те сами стали слезать с коней и окружили арбу, где лежали убитые турками казаки…

Вскоре на азовском тракте появился новый гонец – конный казак на гнедой кобыленке. Казак был без шапки и без сапог, в распахнутом кафтане, с запыленной рыжеи бороденкой. Подъехал и, еле отдышавшись, спросил:

– Где атаманы? Лихо! Крымский хан Джан-бек Гирей показнил государева посла… Где ж атаманы? Сказы­вайте!.. Там с крепости людей наших побивают пушками, а вы прохлаждаетесь. Всех побитых казаков везут на Монастырское.

– Неужто так? – спросили казаки.

– Все истинно! Везут их каюками и бударами на Яр.

– Ай, заварилось же недоброе! – сказал Иван Косой. – Иди в землянку!

Казак вошел в землянку, а в толпе горячо рассуждали о том, что следовало бы за все злодейства и измены проучить крымского хана, азовского пашу да турецкого посла.

– А не побить ли нам, казаки, до смерти турского посла, злодея Фому?.. Братцы! Побьем мы его со всеми его людьми – и делу конец! Побьем посла за поношение наших людей в чужих землях!.. И будет ли в том, братцы, измена наша государю?

– Не будет измены! Побьем посла!..

Пока атаманы в землянке допытывались подлинных вестей, распутывали паутину измены на Дону, казачата изловили в камышнике, за дальней протокой, гололобого татарина, у которого под бараньим кожухом нашли «прельстительные и известительные грамотки». Казачата пасли коней, а татарин, скрываясь, полз по болоту.

Казачата гурьбой поволокли к землянке татарина. Впереди всех шел черный казачонок с крутым лбом и быстрыми птичьими глазами. Брови его были нахмурены, губы сжаты. Казачонок шел торопливо, размашисто ша­гая босыми ногами. Он нес кривую татарскую саблю – трофей, забранный у татарина. Казачонку было не больше двенадцати лет. Холщовая рубаха в заплатках и дырах…

– Гляди, казаки! Стенька татарина волокет. Не новое ль дело будет? – сказал есаул Карпов.

Иван Разин, увидя меньшого брата, спросил:

– Не коней ли наших татары отбили?

Стенька остановился. Молчит.

– Ты почто ж молчишь, глазами водишь? С делом пришел?

– С татарином! – сказал Стенька.

– Поведай дело. Татарина я вижу.

– Поведать надо атаману, а не тебе: татарин с грамотками.

Татарина приволокли за ноги. Стали его разглядывать.