Хранительница Грез - Бондс Пэррис Эфтон - Страница 47

Перед крытым вагоном на корточках сидели британские солдаты, готовя к проверке свое снаряжение. Они были совершенно равнодушны к африканцу, привязанному к одному из колес орудийного вагона и которого нещадно пороли за какую-то провинность.

У Шевонны от этого зрелища все сжалось внутри, и она поспешила пройти мимо. Кавалерийский эскадрон в широкополых шляпах и кожаных крагах садился на лошадей под скрип кожаных седел и глухой звон оружия.

Капитан прокричал: «Равнение налево! Палаши наголо!»

Девушка прошла мимо багажного вагона и еще одной орудийной платформы с зачехленной пушкой. Везде, куда бы она ни кинула взгляд, были орудия убийства: штыки, револьверы, винтовки Мартини-Метфорда, пулеметы, пушки…

Шевонна направилась вниз к реке, к своему любимому месту — наносной отмели из мелкого песка. Это было довольно далеко от лагеря, но зато и вдали от любопытных глаз.

Влажный песок смягчил звук шагов, она присела на землю. Сначала правый, затем левый ботинок полетели в сторону, и вот ее босые ноги захлюпали по влажной теплой земле. За рукавом блузки торчал сложенный носовой платок цвета хаки, который она собиралась выстирать в реке, чуть повыше локтя красовалась белая нарукавная повязка с красным крестом.

Девушка вытерла влажным платком шею, закрыла глаза и прислушалась к негромкому журчанию воды.

— Сигарету?

Она обернулась и прикрыла глаза сверху ладошкой от закатного солнца. Песок заглушил шаги американца-наемника Томаса Мейерса. В Южную Африку он приехал, наслушавшись рассказов о Трансваальских золотых россыпях. Но теперь, во время войны, поступил на службу разведчиком, ибо знал местность лучше, чем любые карты англичан. На нем был костюм хаки и широкополая шляпа. Полевой бинокль свисал с его шеи на кожаном ремешке.

— Откуда вы узнали?

— Что вы хотите сигарету?

— Нет. Что я здесь.

— Моя леди приходит сюда всякий раз после работы. — Он опустился на колено чуть поодаль от нее. Мейерс был не слишком высокого роста, но довольно мощного телосложения.

Девушка внимательно изучала американца. Она не знала, сколько ему лет, может быть, тридцать или около того, но африканский климат оставил на его лице неизгладимую печать. Кожа была почти коричневой от загара, а светло-голубые глаза окружали мелкие морщины. Нещадное солнце обесцветило волосы, а житейский опыт и тяготы лесной жизни проложили глубокие складки по обеим сторонам рта.

— Я заметила, что вы следите за мной, мистер Мейерс. Вы думаете, что я нуждаюсь в опеке?

— Томас. — Он протянул ей одну из только что свернутых им сигарет. — Я сомневаюсь, что могу доставить вам серьезное беспокойство.

— Нет, конечно. Ведь на расстоянии выстрела пять сотен солдат. — Она помнила, что непричесанна и выглядит, как Медуза Горгона, но будучи одной из немногих белых женщин в лагере, да к тому же еще и молодой, Шевонна знала, что в глазах солдат выглядит писаной красавицей.

Девушка кивком головы поблагодарила, взяв протянутую сигарету и прикурив от предложенной американцем спички. Он был прав. Здесь не было ничего такого, что доставляло бы ей серьезные неудобства, даже запах собственного пота.

От мужчин тоже пахло. Причем мужской запах отличался от женского. Это была одна из многих вещей, которые она узнала за эти полтора года, прошедшие для нее в каком-то оцепенении.

Шевонна неизмеримо повзрослела и даже приобрела несколько дурных привычек, одной из которых было курение. Ее родители пришли бы в ужас. Она повернула лицо навстречу в белых хлопьях облаков вечернему небу и медленно, со вкусом произнесла:

— Господи, сигарета дает сказочное ощущение — где-то между возбуждением и покоем могилы.

Американец зажег свою сигарету и, не вынимая ее из своих жестко очерченных губ, ответил:

— Две пинты хорошего пива дают такое же ощущение.

Она сдержанно улыбнулась одними уголками губ.

— Знаете, где здесь ближайший паб? Его глаза сузились, он внимательно посмотрел на нее сквозь дым своей сигареты.

— Их довольно много в Кимберли. Эти сраные голландцы зажали нас в городе на сто двадцать три дня. Кинге Кросс кажется подходящим местом, чтобы расслабиться и напиться рома до посинения ботинок.

— Когда вы пройдете через это, если останетесь живы, что вы будете делать после войны? Разрабатывать ближайшие алмазные копи?

Он снова посмотрел на девушку пронзительными бледно-голубыми глазами, оценивающим взглядом коллекционера драгоценностей.

— О, я останусь жив. Я всегда оставался жив. Мы не позволяем этике и морали мешать выживанию. Что я собираюсь делать после этого? Я последую за вами.

Глава 22

1904

Белое сатиновое платье с высоким стоячим воротничком и шлейфом. Кружевной подол спускается почти до самого пола.

Разве это имеет значение? Ее любовь к Брендону была безнадежна. Тогда почему бы ей не позаботиться об устройстве своей личной жизни. Он ведь позаботился. Она слышала, что по возвращению из Южной Африки он захотел сделать Время Грез образцовым ранчо. И решил посвятить этому всю свою жизнь.

Только несколько ближайших друзей семьи были приглашены на ее свадьбу, назначенную на осень нынешнего года. Венчание должно было состояться в англиканской церкви одного из пригородов Сиднея. Чуть больше четырех месяцев, и она выйдет замуж.

Брендон, по слухам, собирался венчаться в маленькой церквушке в глухом отдаленном поселке в глубинке, правда, этим слухам не стоило верить, но ей теперь все было безразлично. Его душа принадлежала этим малонаселенным диким местам с их заливами, речушками и деревьями, чей запах, голоса и тень стали частью его сердца.

А была ли когда-нибудь она?

Отец Шевонны не будет присутствовать среди немногочисленных гостей, даже если бы она пригласила его, — она знала, что он откажется прийти.

Он с завидным упорством отказывался возобновить отношения с дочерью, несмотря на все увещевания ее матери. Луиза очень сильно хотела воссоединить двух людей, которых она любила больше всех на свете.

Даже Энни Трэмейн, не желая вмешиваться в их с отцом отношения и тем самым давать еще один повод для углубления вражды, дала знать Луизе, что желает счастья новобрачным и питает к ним самые дружеские чувства, но отказывается от приглашения на их свадьбу.

— Я беру это платье, — сказала Шевонна модистке, которая радостно закивала головой. Предложить платье дочери могущественного Дэна Варвика было для нее большой честью.

Шевонна старалась высоко и независимо держать голову, когда в этот же день присоединилась к своему жениху в Брисбэне, в фешенебельной чайной сиднейского района Вулумулу. Томас уже не казался коренастым в сюртуке, отделанном шелком. Двубортный сюртук с темным галстуком создавали ему весьма представительный вид.

Он нежно смотрел на Шевонну, будто та была необычайно прекрасна. Во всяком случае, он полагал, что это именно так. Суровая строгая красота, как говорила ее мать.

Шевонна вышла из Бурской войны закаленной духом и телом. Ее главная красота заключалась в ее огромной внутренней силе.

Однажды зеркало явило ей то, что в те дни считалось эталоном красоты. Высокая, энергичная, с тонкой восемнадцатидюймовой талией, юная, нежная кожа со здоровым румянцем, блестящие, как алмазы, голубые глаза, волосы, выгоревшие под жарким солнцем Южной Африки.

Она была в курсе слухов — злопыхатели говорили, что Томас женится на ней из-за ее богатства и положения. Несомненно, в слухах содержалась доля истины.

Но Шевонну покоряло в Томасе то, что он всегда был рядом, твердый, крепкий, непоколебимый, как каменная глыба, на которую всегда можно опереться. У него был быстрый цепкий ум. Он целенаправленно изучал все факторы рынка шерсти и потому, когда выступал посредником между ранчеро и покупателем, всегда добивался успеха.

С другой стороны, Шевонна испытывала какое-то неясное беспокойство. Ее зачислили в Университет, но даже это не помогло избавиться от гнетущей пустоты внутри. Ни Томас, ни что-то другое не могли полностью заменить Брендона в ее душе.