Огонь подобный солнцу - Бонд (1) Майкл - Страница 33

Небо расчистилось, на море появился дрожащий свет луны. Справа на воде мелькал буй. Ветер, переменившись, подул с запада и потеплел. «Сейчас два? Где же собаки?»

Потянуло запахом холодных пенистых волн, послышался шум их ударов о камни, ощущалась дрожь земли. «В море они потеряют мой след, подумают, что я утонул». Он повернул на восток, чтобы увести собак назад к церкви, и сделал большой неровный круг.

Снизу доносился шум моря. Он пытался разглядеть его со скалы. «Далеко?» От каждого глухого наката волн с обрыва сыпались камни. Он протянул руку вперед и опустил ее вниз: пустота.

Вдалеке послышался лай – «или это ветер?» Он стал осторожно сползать со скалы, нога застряла в кустах. Теперь – вниз по этому обрыву, к морю. «Это собаки, я уже отчетливо слышу их лай. Скорее, надо спуститься чуть пониже». Спуск становился круче. «Вон там, где блестит что-то белое, и есть море. Неужели еще так далеко? Господи, какая крутизна. Собаки идут четко по следу. Здесь отвесная скала. Мне не спуститься».

Вдруг раздалось рычание. С грохотом покатились вниз камни. Из кустов над ним выскочила собака, подалась вперед и, наклонив морду, часто дыша и капая слюной, заскрежетала зубами. «Успокойся, малыш, не надо рычать – они услышат тебя. Сжалься надо мной!» Собака, рыча, бросилась на него, стараясь вцепиться в горло, и сшибла его с ног. Он отполз к самому краю и увидел собачью морду уже прямо над собой. Свесив ноги, он оттолкнулся от обрыва и, выгибаясь и вращаясь, стремительно полетел сквозь холодную черноту вниз и с шумом упал в море. Захлебываясь и от испуга отчаянно работая руками, он быстро поплыл прочь, на запад. Волны, разбивавшиеся о скалы, пенились белой полосой слева от него.

«Море! Как хорошо! Какое оно свежее, чистое и холодное. Только плыть, плыть бесконечно. И жить».

Проклятое плечо. Оно вот-вот выскочит из сустава. Он поплыл медленнее, но волны, обхватив его, начали сносить к берегу. «Не надо сопротивляться», – сказал он сам себе. Однако скалы приближались, и уже было слышно, как волны с грохотом разбивались о них. Он вновь заработал руками и поплыл на запад, пока не добрался туда, где волны были не такими свирепыми. Они вынесли его к каменистой бухточке. Выбравшись на мель, он стал оглядывать горы, волны мягко и ласково скользили по его плечам.

«Огни – на той скале, откуда я прыгнул». Поднявшись, он побежал по мелководью на запад, прочь от огней.

Спустя какое-то время он наткнулся на озерко, оставленное приливом и пополнявшееся горным ручьем. Припав к нему, он стал жадно пить холодную солоноватую воду, затем встал и, переведя дух, начал взбираться по руслу ручья, стараясь держать руки и ноги в воде. Через четверть мили русло почти сравнялось с долиной, заросшей буйной травой и благоухавшей ароматами цветов. На небе ярко светила луна. Он рухнул на землю. «Десять минут отдыха и опять бежать».

Он очнулся, услышав вдруг какой-то хруст, что-то скользнуло за ветку и затаилось в ожидании. «Вот камень размером с кулак». Он ощутил в руке его тяжесть. «Убью».

Что-то остановилось, затем приблизилось, снова хрустнув веткой. «Так, осторожно, что это – собака?» Он тихо встал и замахнулся камнем. «Умри же со мной». Выше по склону застучали камни, и все стихло. «Опять?»

На пунцовом фоне рассвета была видна осторожно приближавшаяся неясная тень. До него донеслось вкрадчивое журчание ручья, далекий хохот чайки, шум моря. Наступало раннее утро. «Умри со мной».

В росистом воздухе витал аромат ясенца. С востока дул легкий ветерок. «Ни о чем не сожалею». Тень подкрадывалась ближе; он швырнул камень и, поняв, что во что-то попал, упал на землю и покатился, пытаясь увернуться от выстрелов, которые почему-то не прозвучали. Отовсюду послышался топот ног, треск веток. Внизу на склоне горы заблеяла овца. Сверху отозвалась другая, третья. Стук камней – на фоне краснеющего горизонта показались силуэты торопливо семенивших мимо овец. Только теперь он ощутил боль в губе и, разжав зубы, отпустил ее, чувствуя привкус крови.

Он пробрался сквозь мокрые кусты к тому месту, где лежал ягненок, его задняя нога еще дергалась. Там, где брошенный им булыжник размозжил ягненку голову, виднелась желеобразная, пенистая жижа. Футах в десяти боком стояла овца. «От меня исходит только зло».

Восток окрасился в голубой цвет с красным отливом, который вскоре порыжел, затем пожелтел и, наконец, стал белым. Он шел на запад, сквозь заросли, пока перед ним не вырос горный кряж, отделявший его от Ситии. Дорога бледной нитью пролегала по освещенному первыми лучами солнца кустарнику. Он взобрался на вершину кряжа и осмотрелся.

Сития расположилась на берегу у самого моря. Ее дома, раскиданные кучками вдоль впадавшей в море реки, были похожи сверху на игральные кости. Желтые цветы кустарников сверкали, словно светлячки. Солнце грело его грудь и лицо; запахи полыни, мяты, кардамона и ясенца доносились и кружились вокруг него легким ветерком. Он увидел, как грузовик спускался по крутой дороге, ведущей к дальней окраине города. Мальчишка с кувшином молока остановился и помочился на стену. Владелец магазина подметал тротуар перед своей лавкой. Морской офицер в синем свитере и черной фуражке решительно шагал по пристани к покачивавшемуся на волнах лихтеру. Дальше, в туманной бухте, стояло на якоре грузовое судно с обвисшими парусами. «Я еще жив. Пол. Теперь осталось семнадцать дней».

Белый пыльный «мерседес» скатился с горы в город. Из него вышел высокий мужчина в красном берете и направился к зданию почты. Дверь ее оказалась запертой; взглянув на часы, мужчина посмотрел вверх на гору, потом перешел на другую сторону улицы и скрылся из вида. Коэн забрался поглубже в кусты.

Через какое-то время мужчина в берете появился снова. Он подошел к старухе, одетой в черное, и, нагнувшись, что-то сказал ей. Затем поцеловал ее в обе щеки, зашел в магазин и вышел оттуда с бумажным пакетом. В этот момент жалюзи на окнах почты поднялись. Мужчина, вытащив из кармана письмо, скрылся за дверью. Выйдя, он сел в машину и уехал.

Пробило восемь, где-то жалобно заблеяла коза. Белый «мерседес» вновь спустился с горы. На этот раз он был уже чище, и Коэн понял, что это была другая машина. Она остановилась за красным «датсуном-пикапом» под платанами на стоянке на городской площади. Из пикапа вышли трое и, наклонившись, заглянули в окна «мерседеса». Из него вылез полный лысый мужчина, чтобы поговорить с ними, еще четверо оставались в машине.

Гудок грузового судна эхом прокатился по бухте. Толстяк потрогал рукой за плечо одного из них и, прикрывая другой рукой глаза, посмотрел на горный кряж, где прятался Коэн. Сверив часы, а это было видно Коэну, мужчины вернулись к «датсуну». В кузове пикапа, помахивая хвостами, стояли четыре собаки: три черных с подпалинами и одна совсем черная. «Датсун» выехал из города в восточном направлении, Толстяк пересек площадь и вошел в приземистое здание полиции с синей табличкой над входом.

Красный «датсун», сверкая в лучах раннего солнца, остановился на расстоянии около мили от Ситии, на дороге, ведущей в горы. Коэн бросился бежать по склону в противоположную от города сторону, чтобы скрыться из поля зрения тех, кто был в машине, а потом лощиной спустился к морю.

С берега грузовое судно было почти полностью скрыто плотным туманом, прочно осевшим в бухте. Хромая, он побежал по берегу на восток, огибая каменистый мыс.

Судно, словно отделенное от воды туманом, стояло напротив мыса. Мимо катились волны с искрившимися гребешками и темно-зелеными впадинами между ними. Сняв ботинки и связав их шнурками, он повесил их на шею, бумажник с очками положил в карманы рубашки. Когда он вошел в холодную соленую воду, колено пронзила острая боль. Он поплыл на северо-запад, чуть-чуть левее грузового судна; с каждым вздохом горло захлестывали холодные волны. Течение сносило его к берегу, и расстояние до судна не уменьшалось.

Он повернул на север и поплыл навстречу волнам. Берег еле-еле стал уходить от него. Это было видно и по удалявшейся корявой сосне, которая виднелась где-то там наверху, на белом фоне далекого облака. Он нырнул, затем вынырнул и глубоко вдохнул, хлебнув холодной соленой воды. Его опять отнесло на восток от судна. Вдруг ноги почувствовали дно, оно уходило к мысу.