Враги - Шидловский Дмитрий - Страница 41

Алексей сидел, опустив голову. Выдержав минутную паузу, Санин продолжил:

- Ладно, Леша, не берите в голову. Я лишь хотел, чтобы вы осознали реальное положение вещей. Путь в политику вам вовсе не заказан. Просто надо понять, как работают ее механизмы, чтобы не оказаться ими перемолотым. Вы еще очень юны. Учитесь, познавайте мир. И бог вам в помощь. Кстати, я даже рад, что так получилось.

- Почему? - Алексей удивленно поднял глаза.

- Избитая истина, - хмыкнул Санин. - Революция всегда пожирает своих детей. Или отцов, называйте как хотите. Но мне бы очень не хотелось, чтобы пожрали вас.

- Почему? - в недоумении повторил вопрос Алексей.

- Здесь куча причин, - ухмыльнулся Санин. - Но главная, как мне кажется, в том, что революция - это прежде всего крушение старого. А значит, всегда вольница, вседозволенность, бардак, если хотите. Государство долго так жить не может. Но за революционное лихолетье формируется целый слой людей, привыкших жить именно таким образом. Не подчиняться никому и ничему, решать любые вопросы, руководствуясь так называемым "революционным сознанием", управлять финансами, министерствами и экономикой, размахивая маузером. Притом именно эти люди и оказываются на большинстве высших государственных постов. Старое-то они разрушают весьма эффективно, а вот построить новое никак не способны, И вот тогда либо народ, уставший от революционных встрясок, тихо убирает своих новых правителей, либо новый диктатор начинает аккуратно замещать пламенных революционеров, которые к тому же его считают равным среди многих, простыми бюрократами, для которых он - олицетворение священной власти. Ваш адмирал или будет вынужден стать обычным диктатором, или проиграет первые же свободные послевоенные выборы. Увы. А вам, людям, помогавшим ему во время переворота, особенно осторожными быть советую. Так или иначе, по вам ударят. И чем выше была ваша власть в годы потрясений, тем жестче будет удар.

- Как же это произойдет? - спросил Алексей.

- А это уж, господа, зависит от того, какое государство вы построите, развел руками Санин. - Если нормальное, то вас тихо выведут в отставку. А если "чудище обло, озорно, огромно, стозевно и лаяй", то, простите, коли вовремя ноги не унесете, можете и головы лишиться.

Они помолчали. Потом, взглянув на часы, Алексей спохватился:

- Простите, Дмитрий Андреевич, мне пора. Решительно нет больше времени сидеть.

- В добрый час. - Санин поднялся. - Спросить только хотел. Судьба Павла вам неизвестна?

По тому, как задал этот вопрос Санин, Алексей понял, что судьба Павла волнует его более всего. Очевидно, профессор задал его только в конце беседы лишь потому, что пытался понять позицию Алексея и боялся навредить Павлу своим вопросом.

- Он в кронштадтской тюрьме, - сухо проговорил Алексей, - скоро его переведут в замок и будут допрашивать. Надеюсь, не так, как меня. А потом суд, по законам Российской империи, за содеянное. В первых лицах он не ходил, так что смертная казнь ему, надеюсь, не грозит. Но лет десять-пятнадцать каторги, полагаю, светят.

- Ну, бог даст, свидимся еще, - протянул Санин руку для прощального рукопожатия. - Хотя, ребята, жаль, что у вас так все вышло.

* * *

Алексей, перепрыгивая через две ступеньки, взлетел по широкой лестнице Новгородской губернской управы, прошел в приемную и был встречен возгласом мичмана, вернее, уже лейтенанта Вайсберга:

- Здравия желаю, господин подполковник. Адмирал ждет вас.

Козырнув и пройдя через открывшиеся двери в приемный зал, Алексей увидел четырех человек, сидящих за совещательным столом. Одним из них был Оладьин, в полном адмиральском облачении, при всех орденах и регалиях; вторым - вице-адмирал Вайсберг, также одетый словно на парад. Напротив них сидели два армейских генерала в полевой форме.

Выйдя строевым шагом на середину зала, Алексей отдал честь и отрапортовал:

- Господин верховный главнокомандующий, командир пограничной стражи подполковник Татищев в сопровождении корпуса пограничной стражи по вашему приказанию прибыл.

Окончив доклад, он принял стойку "смирно", ожидая дальнейших распоряжений. На лицах сидящих людей читалось напряжение. Очевидно, перед приходом Алексея в комнате состоялся весьма тяжелый разговор.

- Садитесь, - буркнул адмирал, указывая на стул рядом с собой. Когда Алексей сел, Оладьин представил остальных:

- Генерал-полковник Юденич, генерал-майор Раевский. Ввожу вас в курс дела, подполковник. Час назад нами была достигнута договоренность, согласно которой генералы Юденич и Раевский признают Северороссию и позволяют своим подчиненным, желающим перейти к нам на службу, принять присягу Северороссии и уволиться из своих частей. В обмен на это мы признаем их части подразделениями иностранной союзной армии на нашей территории и берем на довольствие. Кроме того, позволяем производить набор в свои ряды русских добровольцев, проживающих на нашей территории или приехавших сюда. Однако пятнадцать минут назад мы получили из Берлина телеграмму. Кайзер готов признать восстановление Северороссии и ее нейтралитет на следующих условиях: разоружение русских войск, находящихся на территории Северороссии, отказ от притязаний на Эстонию и Финляндию как на составные части государства и размещение германских войск на территории Псковской, Новгородской и Архангельских губерний, а также Ингерманландии. В противном случае кайзер будет считать Северороссию страной, находящейся в состоянии войны с ним, и предпримет боевые действия против нас. Срок ультиматума истекает послезавтра, третьего марта, в девять часов.

- Оккупация, - откинулся на спинку стула Алексей.

- Кайзер логичен, - произнес Вайсберг. - Вы, господин адмирал, получили признание Англии и ее союз. Естественно, что Берлин опасается вашего вступления в войну на стороне Антанты. Чтобы обезопасить себя, в Эстонии и Финляндии он постарается, как минимум, установить дружественные себе режимы. Я бы действовал так же.

- Что скажете о противостоящих вам германских силах, господин Юденич? негромко произнес адмирал.

- После массового дезертирства, организованного большевиками, у меня остался один человек против шести солдат генерала Гутьера, - отозвался тот. - Это по всему фронту, и по Нарове, и к югу от Чудского озера. Конечно, немцы уже не те, что в четырнадцатом и пятнадцатом, но и мои не лучше. Армия деморализована. Хоть какое-то желание драться осталось только у офицеров,