Лесной рыцарь (Бушующий эдем) - Блейк Дженнифер - Страница 66

— Конечно, ничего, — сказала Элиз упавшим голосом.

Она была в отчаянии оттого, что даже не заметила исчезновения мадам Дусе. Она была так занята своими проблемами, так переживала из-за своего любовника, что покинула беспомощную женщину, зависевшую от нее! Чувство вины мучило Элиз. Что станет с мадам Дусе? Потребуют ли французы ее освобождения, узнав, что она осталась у начезов? А если начезы откажут в этом, постараются ли солдаты спасти ее, рискуя жизнью?

Большинство вопросов Элиз остались без ответа: воин чокто, охранявший ее, не позволил ей пойти к французам. Тогда она послала записку лейтенанту Любуа, в которой сообщила, что мадам Дусе осталась в форте, и попросила послать отряд солдат, чтобы освободить ее. Однако время шло, наступила темнота, но никаких известий не было.

Элиз делила кров с Элен, ее ребенком и еще четырьмя сиротами. Женщины приготовили ужин, состоявший из жареной утки с овощами. Съев последний кусочек, дети сразу же уснули, Элен тоже начала зевать. Это была естественная реакция на все волнения дня; кроме того, они впервые за многие месяцы почувствовали себя в безопасности. Вымыв посуду, они легли, не раздеваясь, и завернулись в одеяла.

Элиз не могла уснуть, приподнявшись на локте, она глядела на затухающее пламя очага. Снаружи все затихло, только с французского бивуака доносились иногда взрывы хохота. Вновь и вновь к ней возвращалось воспоминание о том, как она в последний раз видела Рено. Это воспоминание причиняло ей такую боль, что легче было думать о боли, вызванной потерей мадам Дусе.

Узы, которые связывали ее с пожилой женщиной, были необъяснимы. Мадам Дусе порой казалась глупой, легкомысленной, тщеславной, слабой. Но в ней не было зла. Возможно, она была мелкой, но подлой — никогда. Более того, Мари Дусе умела любить искренне и всем сердцем. Ее дом и семья были всем для нее. Потеряв их, она потеряла смысл жизни. Может быть, это и сближало их с Элиз? Ведь она тоже потеряла все и, хотя ее мужество и упрямство не давали ей сдаться, тоже познала страх одиночества в огромном мире. А может быть, все было проще? Может быть, они просто очень много пережили вместе?

Элиз преследовал образ старой женщины, оставшейся у начезов, неспособной работать, полусумасшедшей от горя. Кто позаботится о ней? Скорее всего, она умрет с голоду одна-одинешенька в своей хижине или ее выгонят в лес начезы. А что, если они убьют несчастную мадам Дусе, чтобы прекратить ее страдания? Известно, что такую жестокую доброту индейцы иногда проявляли в отношении калек…

Невыносимо было думать об этом. Да и вообще ни о чем. Ветер свистел в щелях двери, представлявшей собой просто камышовую циновку. Листья камыша шевелились, как бы шепчась друг с другом. Элиз повыше натянула одеяло, укрывшись с головой, и попыталась уснуть.

Ее разбудил шум ветра. Из отдаленного тихого завывания он преэратился во что-то близкое, коснулся ее лица и волос, с которых во сне сползло одеяло. На какое-то мгновение ей показалось, что легкую дверь сдуло, потому что она увидела перед собой четырехугольник серой темноты. Мурашки побежали у нее по телу. В хижине кто-то был, кто-то стоял над ней!

Приглядевшись, Элиз увидела силуэт человека. Она вскрикнула и попыталась вскочить, но в ту же секунду сильные руки схватили ее — одна рука зажимала ей рот, другая вцепилась в плечо. Элиз вонзила ногти в его запястье, услышала тихое проклятие, а затем он навалился на нее всем телом, не давая ей шевельнуться.

Эти руки, этот слабый мужской запах были ей знакомы. У нее перехватило дыхание, дико и неровно забилось сердце.

— Я не причиню тебе вреда, — сказал Рено.

Не успела Элиз прийти в себя, как он поднялся, одну руку подсунул ей под колени, другой обхватил плечи, одним движением поднял на руки. Элиз машинально обняла его за шею, и Рено вышел из хижины в темную холодную ночь.

— Что ты делаешь? Как ты… — начала Элиз.

— Не сейчас, — сказал Рено коротко и твердо.

Он был среди врагов. Если бы его обнаружили, то убили бы сразу же или чуть позже, причем перемирие не имело никакого значения.

— Опусти меня, я могу идти сама, — прошептала Элиз.

Он не обратил внимания на ее слова. С некоторым опозданием Элиз отметила, что даже с ней на руках он идет совершенно бесшумно и очень быстро — она бы так не смогла.

Глаза Рено пронзали темноту в поисках опасности, он внимательно прислушивался. За себя он не боялся, но не хотел, чтобы Элиз стали считать предательницей — он уже достаточно сделал в этом направлении и не хотел усугублять положение. Разумеется, если их поймают, он скажет, что выкрал ее, и это не будет ложью. Собственно говоря, ее послушание было для него неожиданным, он бы не удивился, если бы она начала брыкаться и вопить.

Элиз была достаточно легкой, но мягкая упругость ее бедер и груди, прикосновение шелковистого водопада ее волос к его руке — все это отвлекало Рено. Может быть, лучше позволить ей идти самой? Но нет, тогда могут увидеть, что она не сопротивляется. Он попробует защитить ее, как сможет, — это единственное, что в его силах.

Рено тенью проскользнул мимо жилищ других женщин, мимо хижин чокто и затаился в тени большого дуба, дожидаясь, когда часовой отойдет достаточно далеко. Брезентовые палатки французов смутно виднелись в темноте, а перед командным постом неярким красным огнем светились угли в затухающем костре. Убедившись, что вокруг все спокойно, Рено бесшумной походкой прошел мимо лагеря и, не отпуская Элиз, направился к реке.

Как всякая водная поверхность в темноте, Миссисипи, казалось, собирает и отражает малейший просвет в небесах, становясь от этого светлее. Силуэтами на фоне воды выступали тени большой пироги у берега с каким-то узлом на корме и человека, стоявшего рядом с лодкой. Это был Пьер.

— Боже, мой друг, я думал, ты уже не вернешься! — воскликнул он, когда Рено подошел ближе. — Элиз с тобой?

— Как видишь. Пойдем.

Узел на корме пироги неожиданно зашевелился. Когда Рено опустил Элиз на землю, она присмотрелась внимательнее и узнала Маленькую Перепелку.

Элиз удивленно взглянула на Рено:

— Куда мы плывем?

— Если помнишь, у нас с тобой была договоренность: я должен отвезти тебя в форт Сан-Жан-Баптист.

Его холодный тон остудил ее, но она упорствовала:

— А как же начезы? Ведь ты их военный вождь!

— Начезы ушли.

— Что?!

— Ушли под покровом ночи со всем своим скарбом: посудой, ведрами, поросятами. Начезы хотят одного — жить в мире, поэтому они покинули эти места, где прожили многие годы, и направились на запад от Миссисипи. Больше они не будут воевать, поэтому военный вождь им не нужен.

Элиз сглотнула.

— Это потому, что я увела пленных из форта и начезам стало нечего обменивать?

— Это потому, что они не доверяют французам.

— В этом они правы, — сказала она, отворачиваясь.

— Ничего удивительного: французы тридцать с лишним лет нарушали свои обещания.

— Рено! — позвал Пьер, уже успевший прыгнуть в пирогу.

— Да, — ответил тот и искоса взглянул на Элиз. — Так ты плывешь с нами или же мне вернуть тебя?

— Зачем ты забрал меня у них, если теперь собираешься доставить в форт Сан-Жан-Баптист?

— Я держу свое слово и, кроме того… Я видел тебя вчера в руках у чокто — ты ходила по их лагерю, словно пленница. Мне это не понравилось. Конечно, со временем они договорятся с французами о выкупе, но на это могут уйти недели.

Элиз поразили его слова, однако время было неподходящее для споров. Она ничего не ответила и позволила ему вновь взять ее на руки, чтобы усадить на меховую подстилку. Рено оттолкнул тяжелую лодку от берега, вскочил на корму и стал работать веслом.

Элиз была благодарна ему. Сама она ни за что не решилась бы бежать от чокто: чувство долга, ответственность перед остальными женщинами сковывали ее, хотя она прекрасно понимала, что ничем не может им помочь. Элиз хотела уехать и очень обрадовалась, увидев пирогу, узнав, что у нее впереди много дней с Рено. Интересно, догадывается ли он о ее благодарности? Ведь она так часто совершала ошибки, не всегда могла с собой справиться… Как бы то ни было, теперь Элиз испытывала облегчение, что уже не надо пытаться ничего делать. Она сидела в лодке, подперев голову руками, и смотрела на берег.